Обе вышли из Ракушки. Они направлялись на последнюю вечеринку Ауры.
4
Навес неярко светился на фоне вечернего неба. На низких ветвях эвкалиптов мерцали неоновые химические фонарики — розовые, зеленые, оранжевые, желтые. Между ними радужными спиралями завивались пластиковые пружинки. По траве тянулся серпантин, кое-где прилипший к росе. Там и сям были привязаны огромные надувные символы семидесятых: стереомагнитола, роликовые коньки, три синтезатора. Надувные шары подергивались на легком ветру, который приносил аромат ночных лилий Фрейи. Когда-то Эстер любила этот запах. Сейчас он казался ей приторным, липкой пленкой оседал в горле.
Эстер шла за Нин, волоча ноги. Она потеряла мать из виду, да и отца не могла отыскать. Музыка стала тише, теперь слышались только ударные. Эстер шла, не поднимая головы; она снова ощутила прилив благодарности к Нин: козырек и взбитые волосы закрывали лицо, избавляя ее от необходимости встречаться взглядом с гостями. Избавляя ее от необходимости быть младшей сестрой. Дочерью, которая продолжает жить.
Эстер с Нин приближались к тенту; на них накатила волна всеобщей энергии. У Эстер взмокли ладони, и она сжала руку Нин. Та ответила пожатием. Они шли плечом к плечу.
С потолка тента над столом, на котором были флуоресцентно-пурпурный пунш, составленные в пирамиду большие тарелки с «волшебным хлебом» и прочие блюда шведского стола в духе восьмидесятых — его сотворила Куини, — свисал светильник из черных магнитофонных кассет. Эстер отвернулась. У одной стены возвышалась маленькая сцена с подобием диджейской кабинки, в которой пока никого не было. На подставках по обе стороны сцены мерцали экраны двух смартфонов, подсоединенных к динамикам. Дым-машина, скрытая за динамиками, время от времени испускала клубы пара с фруктовым ароматом; над ней переливались диско-шары.
С мольберта Эстер продолжала улыбаться большая, как постер, фотография Ауры. Эстер не могла отвести глаз от лица сестры, четыре года назад застывшего на снимке. Снимок — и то, что было сразу после: Аура обнимает Эстер на прощание; в глазах светится надежда. «Я найду тебе Агнете, Старри». Обещание навестить скульптуру, дань датской народной сказке, которую они столько раз слышали в детстве. Аура ушла в зал вылета, чтобы отправиться дальше, в Копенгаген. В следующий раз Эстер увидела сестру почти три года спустя, когда та, никого не предупредив, вернулась. Надежда в ее глазах погасла.
Эстер оглядела людей, собравшихся под навесом, и подняла глаза к вечернему небу. Хотелось найти созвездие, удержаться за него. Далекие звезды казались тусклыми из-за сиявшей под ними вечеринки.
Музыка оборвалась.
Фрейя, вся в блестках, как любимая ею Стиви Никс[12], поднялась на сцену, высвободившись из объятий женщин, среди которых была и Куини; татуировки этим женщинам когда-то сделала она сама. Через секунду к ней присоединился Док Браун[13] в защитном комбинезоне.
Эстер увидела отца, и на глаза у нее навернулись слезы. А какой костюм он выбрал! На Эстер нахлынули волны горя и любви. Фрейя откашлялась. Эстер укрепилась духом.
— Друзья, — сильным, чистым голосом произнесла Фрейя. — Вот и настал этот вечер. — По толпе прошел тихий гул: людям хотелось поддержать Фрейю. — Прошел год с тех пор, как нашу дочь, нашего первенца, Аурору Сэль Уайлдинг, видели в последний раз. Видели входящей в море. — Фрейя проглотила комок в горле. — Каждый из нас помнит, где был в тот день. Нас много раз спрашивали об этом. — Фрейя кивнула на Ларри Томпсона — стоявшего в толпе сержанта местной полиции, который расследовал дело об исчезновении Ауры. Именно Томпсон сказал им, что одежду и обувь Ауры нашли на песке у моря. И именно он потом принес известие о том, что поисковую группу отзывают; дело передали коронеру, который и стал руководить расследованием. Никто ничего не знал, сплошные вопросы без ответов. Они горевали и злились, и их горе и гнев пришлось выдержать именно Томпсону.
Сержант взглянул Фрейе в глаза и кивнул. Скорбное выражение его лица резко контрастировало с прической и черной курткой из «Рыцаря дорог»[14].
Фрейя какое-то время смотрела на него, после чего оглядела всех, кто стоял перед ней. Эстер затаила дыхание, ожидая, что мать заметит ее. Но глаза Фрейи, заблестевшие от воспоминаний, смотрели мимо.
— Когда Аура была совсем маленькой и я учила ее выговаривать ее имя, она решила, что Аурора — это слишком трудно. И в конце концов сообщила нам, что ее зовут Аура. Словно мы почти угадали, а она просто нам помогла.
Эстер услышала глубокое дыхание Нин, стоявшей рядом. Фрейя помолчала, взглянула на Джека, на его полное боли лицо. Глаза за очками Дока Брауна казались неестественно большими.
— Мы хотели назвать ее в честь сияния, которое переливалось над головами наших северных предков, и того сияния, сродни северному, что мы видим здесь, в нашем южном доме, — продолжала Фрейя. — Но вышло так, что Аура — виноват в этом ее детский выговор или нет — взяла себе имя еще лучше. Она не была небом. Она была всем, что между небом и землей. Нам повезло: она провела с нами тридцать прекрасных лет. Она — энергия, что питает нас этим вечером. То есть… взгляните на нас… — Фрейя обвела рукой толпу в маскарадных костюмах. — Когда мы потеряли ее… — Она прерывисто вздохнула и начала снова: — После того, как мы… Вы пришли. Все. Чтобы помочь нам найти Ауру. Мою девочку. Спасибо вам. За то, что пришли. Сегодня. Вы… — Голос Фрейи дрогнул, и она покачала головой.
Первые звонки и электронные письма насчет вечера памяти начались три месяца назад. Эстер так и не смогла смириться с произошедшим, сколько бы мать ни говорила о необходимости отгоревать. Она не могла смириться с тем, что Ауры больше нет, даже когда отец однажды расплакался в телефонную трубку, бормоча что-то о «неявной потере» и о том, как «важен ритуал, даже если тело так и не нашли». После этой фразы Эстер окончательно отказалась осмысливать тот факт, что сестры больше нет в живых. Она просто не могла думать об Ауре как о мертвой. Не могла думать: «Аура умерла». Наконец Фрейя перестала слать Эстер письма с идеями насчет достойного поминального вечера, а Джек прекратил оставлять сообщения на ту же тему в голосовой почте. Прошло несколько недель. Однажды Эстер, уехавшей из дома в Каллиопу[15], пришло письмо. В письме было приглашение на вечеринку «Назад в восьмидесятые»:
Будем рады видеть вас в Доме-Ракушке на вечере памяти в честь нашей дочери Ауры Уайлдинг, которая любила костюмированные вечеринки в стиле восьмидесятых.
Дресс-код: восьмидесятые (обязателен). Любые воспоминания об Ауре, какой она была в те годы, или то, что нравилось вам самим.
На обороте была приписка от руки: «Старри, мы любим тебя. Папа».
Эстер остро хотелось порвать приглашение, а клочья отправить прямиком в ведро, но рука не поднялась. Приглашение, прицепленное к холодильнику магнитом, будто следило за ней — до того самого дня, когда Эстер проснулась на рассвете, позвонила на работу и сказалась больной. А сама села в машину и поехала на восток.
— Мы предлагаем вам почтить память Ауры по-разному. — Голос Фрейи снова окреп. — Она любила очки «вью-мастер»[16]. Спасибо моей сестре Эрин: у нас есть слайды, они вон на тех столах.
Услышав об Эрин, Эстер выглянула из-под своего черного козырька, однако лица обожаемой тетки в толпе не увидела.
— Сегодня вечером будет звучать музыка из плейлиста Ауры. Танцуйте же! Давайте окунемся в полную радости любовь к нашей дорогой девочке. — Фрейя помолчала. — И последнее: когда вы пришли сюда, вы, наверное, заметили в дальнем углу сада гирлянду на березе — там мы поставили столик с книгой памяти. Туда можно писать все, чем вы хотите с нами поделиться. Без вас сегодняшний вечер не состоялся бы. Спасибо, что сегодня вы с нами; вы прекрасны. Я хочу особенно поблагодарить Куини, которая помогла устроить столь роскошный прием в духе восьмидесятых. Угощайтесь, прошу вас… — Конец речи потонул в воодушевленных аплодисментах. Толпа хлынула к сцене, окружив Фрейю и Джека — они как раз спускались с возвышения. Динамики пискнули, затрещали, и наконец снова зазвучал плейлист Ауры с песнями восьмидесятых. Almost With You группы The Church. Эстер ссутулилась и, оставив Нин, пробралась в конец шатра. Налила пурпурного пунша в неоново-желтый пластмассовый стаканчик и залпом выпила, поморщившись от непонятного вкуса во рту. Налила еще. Сжала зубы, проглотила тошнотворно сладкий пунш.
Люди обнимались, перемешивались в толпе. Кое-где гости расступились, и на освободившемся месте начались танцы. Пары сходились, Эстер присмотрелась к одной из них: мистер Верона, их школьный учитель английского в костюме Мадонны из «Отчаянно ищу Сьюзэн»[17] эпохи ажурных чулок, обнимал своего мужа Марко, который со светлыми локонами и ниткой фальшивых жемчугов на шее выглядел копией Розанны Аркетт из того же фильма. Аура любила обоих; когда она окончила школу, мистер Верона и Марко явились в Ракушку на ужин в честь того, что Ауру приняли в университет Нипалуны, на факультет искусствоведения. «Когда мы с мистером Вероной обсуждаем литературу, мне все еще кажется, что мечты сбываются», — сказала Аура Эстер, пока они готовились к торжеству. Эстер, тогда четырнадцатилетняя, училась в девятом классе; она улыбнулась, хотя и не поняла, что Аура хотела сказать своим «все еще». Неужели окончание средней школы — это прямо-таки судьбоносный момент жизни? Когда Аура после первого же года бросила университет и вернулась домой, мистер Верона помог ей устроиться официанткой в ресторан Марко. «Разочаровалась я в университете. Все, Старри, больше мы это не обсуждаем», — сказала она Эстер, застегивая форменное платье, причем лицо ее ничего не выражало. На этой работе сестра продержалась до двадцати семи лет — до самого своего отбытия в Данию.