— Работала в компьютерном отделе коммунального хозяйства. Как в Hotel California. Знаете эту песню? «Отсюда можно выписаться, но нельзя уйти»? Золотые кандалы. Зарплата, на которую подсаживаешься, в обмен на душу. Я десять лет занималась одним и тем же на одном и том же месте, а потом решила, что с меня хватит. Если я могу обслуживать компьютеры в Новой Зеландии, то смогу делать все то же самое и в Эдинбурге, Париже или Берлине. Сейчас у меня приятная работка в Лондоне, но мне случалось трудиться и в Амстердаме, и в Лиссабоне, и в Осло.
— Потрясающе, — выдохнула Эстер. — А можно спросить, откуда у вас столько смелости? Ну, если вами не двигало что-то вроде разбитого сердца или еще какого-то кризиса? Мне бы пороху не хватило. — Эстер казалось, что вся ее история написана у нее на лбу огромными горящими буквами. ЭТО ЭСТЕР УАЙЛДИНГ. ОНА НАСТОЛЬКО ТРУСЛИВА, ЧТО ДАЖЕ НЕ МЕЧТАЛА ОСУЩЕСТВИТЬ СОБСТВЕННЫЕ МЕЧТЫ — ИЗУЧАТЬ АСТРОНОМИЮ И ПУТЕШЕСТВОВАТЬ.
— Я — младшая из пяти детей, — объяснила Лайзел. — У меня четверо братьев. Да. Принимаю соболезнования.
Эстер рассмеялась.
— В детстве и подростком я видела, как мир разрешает моим братьям ездить куда им хочется и делать что им заблагорассудится. Но мне такого никто не говорил. А я никогда не задумывалась, почему моим братьям можно то, чего нельзя мне. Я училась в школе, работала, ходила на домашние аукционы, на блицсвидания. Получила образование, профессию, завела дом, вышла замуж. Теперь, правда, уже развелась. Но все это время меня точил какой-то червячок. Точил там, где хранится, как вы выразились, порох. Мне абсолютно не хочется снова испытать это чувство: идти против себя, а не к себе.
Эстер взмахнула рукой, словно у нее сейчас взорвется голова.
— Я как будто слышу песню, которую пела всю жизнь, не особо понимая слов, — призналась она.
— Отлично сказано. — Лайзел рассмеялась. — Ну а вы?
— Я? — озадаченно переспросила Эстер.
— Откуда вы родом?
— Тасмания.
— Лутрувита, — отозвалась Лайзел.
— Да!
— Она мне очень понравилась. Когда я только-только отправилась в путь, я, опыта ради, объехала Австралию. Всю Тасманию исходила с рюкзаком за плечами.
— Не может быть! — Эстер поразилась совпадению.
— Может, — улыбнулась Лайзел. — Я облазила все западное побережье. На какое-то время остановилась в городке на берегу Теркайн.
Эстер замерла, а потом рискнула:
— В Каллиопе?
— Да! — Лайзел щелкнула пальцами. — В Каллиопе.
— А я там жила. Прямо перед тем, как приехать сюда. В Каллиопе. — Эстер прижала руку к груди. — Работала там, в гостинице у реки. Весь последний год.
— Не может быть, — со смехом передразнила Лайзел. — Пути-дороги не устают меня удивлять. Такое случается чаще, чем вы думаете.
— Что именно? Прилететь на архипелаг в Северной Атлантике — и столкнуться там с человеком, которому случалось жить ровно в том же медвежьем углу на острове на юге Тихого океана, что и вам?
— Примерно да. — Лайзел широко улыбнулась. — Ах, какое там небо, какая река!
— Согласна. — Эстер вспомнилась зелено-черная вода, блестящая, как зеркало. Манящая к себе вода.
Они прервались: официант принес заказ. Эстер уставилась на два немаленьких сэндвича и два толстых куска морковного пирога.
— Один с сыром и помидорами, другой — с копченой семгой, — пояснила Лайзел. — У меня иногда глаза разбегаются, и я не могу выбрать, так что… поможете мне?
Эстер замерла, не в силах вымолвить ни слова. Щедрость Лайзел обескураживала.
— Слушайте, — сказала та, — вы, может быть, уже заметили: когда ты в пути, ты живешь по-другому. Жизнь с рюкзаком за плечами может быть жестокой и одинокой, иногда все идет наперекосяк. И на плаву тебя удерживает щедрость и доброта незнакомцев. Это не какой-нибудь бесплатный сыр в мышеловке. — Чтобы придать весу своим словам, Лайзел ткнула пальцем в багет, переложенный толстыми кусками сыра. — Это настоящая помощь. Просто ты платишь вперед. Однажды — а это был мой первый день в Греции — один человек сделал то же самое для меня. Я в тот день тоже чувствовала себя черт знает как. И я знаю, как могут подбодрить хорошая еда и хорошая компания. — И Лайзел подвинула тарелку Эстер.
— А это настолько заметно? — спросила та, вгрызаясь в сырно-томатный сэндвич. — Что я чувствую себя черт знает как?
— Я никого не сужу. Но когда вы пришли под утро, то открыть дверь номера вам удалось только с третьей попытки. А дверь была не заперта. — Лайзел откусила от багета с семгой. — Когда вы наконец попали в номер, я спросила, все ли с вами в порядке, — но вы вырубились, даже не успев лечь на кровать как следует.
Эстер застонала и прикрылась сэндвичем.
— Мне ужасно стыдно.
— Ну и зря. — Лайзел искренне улыбнулась. — Надеюсь, ночь того стоила?
Эстер вспомнила, как Софус бежал за ней, как обнаружил ее, покрытую птичьим пометом, за углом. Какое у него было лицо. Выражение ужаса. Растерянности. Радостное удивление. Узнавание. Нежность.
— А что это за история, с солью? — спросила Эстер, чтобы сменить тему. — Когда я сегодня проснулась, вы же соль сыпали на пол, да?
Лайзел кивнула, не переставая жевать.
— Есть у меня такое. Сыплю соль. Для безопасности. Для защиты. На знакомство с домом и на прощание с домом. Когда приезжаю куда-нибудь и когда уезжаю. Или когда вижу кого-нибудь, кому требуется помощь, амулет.
— Вроде меня.
— Да. — Лайзел снова улыбнулась. — Я всегда ношу с собой соль. — Она выудила из сумки закупоренный пробкой флакончик, наполненный белыми кристалликами. — У меня таких не меньше десятка. Это соль моей бабки — она меня и приучила к этому ритуалу. Соль всегда напоминает мне о ней. Об океане в родных местах. Напоминает, откуда я родом. Откуда родом мои предки. Соль помогает мне держать все под контролем. Когда я откуда-нибудь уезжаю, мой чек-лист выглядит так: «Билеты, паспорт, соль». — Лайзел рассмеялась — от души, из самых глубин своего существа. — Так что у меня всегда есть чем поделиться, и делюсь я охотно.
— Спасибо, — сказала Эстер. Она сама не знала почему — благодаря легкому опьянению от пива, или тому, что ее перестало терзать похмелье, или же тому, что она сидела сейчас в кафе с Лайзел, сама по себе и так далеко от дома, — но чувствовала Эстер себя просто отлично.
— Ну а вы? — Лайзел снова перевела разговор на Эстер. — Что вы о себе расскажете? Надолго сюда?
Эстер задумалась над ответом. Щедрость Лайзел оказалась заразительной.
— Черт с ним, с бюджетом. Давайте я закажу нам еще и тогда уж буду отвечать.
Прошло немало времени. Эстер и Лайзел так и сидели за столиком у окна, только переключились с пива на чай. День клонился к вечеру, но на улице все еще было светло. От такого долгого дня кружилась голова. Эстер отпила еще чая. Лайзел, пристально вглядываясь в собеседницу, слушала ее историю. Эстер все говорила и говорила. Она поделилась с Лайзел всем: и как она росла в тени Ауры, и как они отдалились друг от друга, когда Аура уехала. Как она, Эстер, бросила университет после исчезновения сестры. Как пугающе гудела тишина в Ракушке, когда отозвали поисковую группу. Когда дело передали коронеру. Как тикали на кухне часы с Морским мужем, чьим уделом стало вечное ожидание. Как она медленно сходила с ума; как сползали по стенам темно-золотистые пятна света в день, когда ни отец, ни мать не пришли на встречу с психологом. Как она отправилась на запад. Как вернулась домой. Рассказала про вечер памяти. Про дневник Ауры. Про сердечки, которые сестра рисовала вместо знаков препинания. Про семь изображений, «Семь шкур». Про татуировки сестры. Про ее, Эстер, собственное путешествие в Копенгаген. Про то, как она узнала о Софусе — человеке из жизни Ауры.
— Не знаю, что и сказать, Эстер. Мне жаль, мне страшно жаль, что ты прошла через все это.
— И вот я здесь. — Эстер улыбнулась, но в глазах стояли слезы. Она рассказала Лайзел почти все — умолчала только о записке Ауры. Эстер старалась не забираться так глубоко к себе в душу, сторонилась этой тайны, старалась, чтобы та и дальше оставалась поглубже в зарослях, буераках и колючках. — И вот я здесь, — повторила она — больше для себя, чем для Лайзел. — Прости. Я еще никогда никому столько не рассказывала. Ни одному человеку. Зато душу очистила перед тобой, незнакомым человеком.
Лайзел грустно улыбнулась:
— Добро пожаловать в хостел-клуб, Эстер. У хостелов особая магия: это дом на час, минута идет за минутой, и ты делаешь выбор, основываясь на том, как ты себя чувствуешь прямо сейчас. Точек опоры нет ни в прошлом, ни в будущем. Просто мы обе в Торсхавне, сидим и пьем чай. И это хорошо.
— Да, хорошо. — Эстер улыбнулась и потерла грудь. — Но ведь это еще и странно? Взять — и выложить всю подноготную человеку, которого только что встретил?
— Привыкнешь и будешь думать, что так и надо. — Лайзел отпила чая. — Ты хорошо сказала — «выложить всю подноготную». — Она допила чай, еще остававшийся в чашке. — Можно задать тебе вопрос? Про подноготную правду?
— Да.
— Что дальше?
— В смысле?
— Ну вот этот парень, бывший жених твоей сестры, о котором ты еще пару недель назад ничего не знала. Софус. Сколько до него — пара кварталов? Он знает все о твоей сестре, но не намерен раскрывать карты?
Эстер кивнула.
— Когда ты собираешься навестить его в следующий раз?
— Я явилась без предупреждения, и мне кажется — ему решать, когда мы увидимся. Он знает, где я остановилась. — Эстер вздохнула. — А еще я стараюсь не забывать, каково ему. Да, они с Аурой расстались год назад, но он узнал о ее смерти только сейчас. И даже если это он порвал с ней, известие о ее смерти для него все равно шок.
— Но ты же не знаешь, как все было на самом деле? Что это Софус порвал с Аурой?
Эстер помолчала.
— Да, ты права. Разрыв вполне мог произойти по желанию Ауры. Но в первом варианте просто смысла больше: он бросил Ауру, поэтому она и вернулась домой в таком ужасном состоянии.