— Расскажи мне ту сказку, Аура, — снова и снова просит она. — Ну пожалуйста.
Аура с невозмутимым лицом эффектно взмахивает рукой и откашливается.
— Давным-давно… — торжественно начинает она и набрасывает себе на плечи найденные на берегу бронзовые ленты ламинарий, еще не высохшие на солнце.
Эстер хлопает в ладоши. Они не так уж отличаются друг от друга; старшая сестра не намного старше.
— В море было полно белых ракушек, — продолжает Аура. — Однажды во время отлива, перед рассветом, одну ракушку вынесло на берег. Она перепугалась, но как ни старалась — не могла добраться до воды. — Аура ненадолго замолкает и протягивает ладонь, на которой лежит раковина. — Когда взошло солнце, она от страха захлопнулась, опасаясь чего-нибудь ужасного. Опасаясь самого плохого. Но время шло, ничего не происходило. Ракушка снова открыла свой домик — и обнаружила, что новым приливом ее унесло обратно в море. И все остальные ракушки славили ее возвращение и кричали «ура!», завидев ее.
Эстер знает свою роль наизусть.
— Почему же они ее славили? Почему? — нараспев повторяет она.
Аура вплетает в венок веточки эвкалипта.
— Потому что храбрая маленькая ракушка вернулась из великой неизвестности. Но не только поэтому. О нет. — Восхитительная пауза. Гирлянда готова. Аура вдавливает розовую раковину между двумя сплетенными веточками. — Ее славили потому, что первые солнечные лучи окрасили ее в цвета восхода. Чтобы все всегда помнили о ее отваге. — Аура подходит к Эстер; она улыбается, на щеках у нее ямочки. — С тех пор храбрая маленькая ракушка розовеет, как восходящее солнце. — Аура опускает венок на волосы Эстер; их лица совсем рядом. Сестры, хихикая, трутся носами.
— Ра-Ра и Старри! — кричит Эстер.
— Сестры Тюленья Шкура и Лебяжий Пух! — вторит Аура, вскинув руки.
И вместе:
— Взмахните мечом, возвысьте голос!
Две сестры несутся по берегу, неукротимые, как всегда. Вдоль моря, в плаще и короне.
Где-то в доме снова расхохоталась Хейди. Эстер моргнула. Посмотрела на подоконник, пересчитала семь розовых ракушек возле стекла. И вдруг нутром поняла: ракушки собирала Аура. Для Софуса. Сестра была повсюду.
«Аура не хотела, чтобы ты плохо думала о ней. Не хотела подводить тебя. Хотела остаться для тебя такой, какой была всегда. Старшей. Храброй. Сильной».
— Ра-Ра, — сказала Эстер вслух и сложила губы, словно собираясь кого-то поцеловать.
Она оглянулась на стеллаж с книгами. Гардероб. Кровать. Здесь Аура жила, дышала, любила. Переживала горе.
— Ты везде, — прошептала Эстер. — И ты нигде.
— Извини, что так долго. — На пороге появился Софус с двумя дымящимися кружками в руках. — У Хейди выдался насыщенный день в школе, она болтала как заведенная.
Стоя спиной к Софусу, Эстер вытерла слезы и только потом повернулась.
— Не волнуйся, — пробормотала она и взяла чай, кивнув в знак благодарности.
Софус присел в ногах кровати, обняв ладонями кружку с кофе. Сев подальше от него, Эстер положила на кровать дневник Ауры.
— Эстер, чего ты хочешь прямо сейчас? — Софус внимательно посмотрел на нее. — Я могу что-нибудь сделать?
Эстер поставила кружку на подоконник, подальше от раковин. Взяла дневник Ауры и протянула Софусу, на лице которого появилось выражение мучительной боли.
— Можешь. Расскажи мне о семи историях, которые моя сестра собрала в своем дневнике, и о семи ее татуировках.
44
Было раннее утро, но небо уже сбросило короткую ночную шкурку. Эстер и Софус сидели в грузовике; они направлялись на север. Эстер украдкой взглянула на сидевшего за рулем Софуса, на его профиль на фоне бежавших за окном зеленых фьордов и серебристого океана. Солнце уже поднялось; оно наполняло кабину грузовика теплым светом. К северо-востоку от Торсхавна вставали из отливавшего металлом моря скалистые острова, позолоченные солнцем. Эстер вспомнила, как впервые увидела из самолета выразительные, одинокие, беспощадные вершины. Хребты древних спящих исполинов. Голос Джека проговорил ей на ухо: «Чтобы добраться до вожделенных сокровищ, героиня должна пройти мимо дракона». Эстер трясло от усталости. А он как себя чувствует? Она взглянула на Софуса; тот отпил кофе из своего термоса.
— На паром успеем?
Он кивнул. Эстер страшно устала; Софус, судя по всему, тоже. Почти всю ночь они провели за разговорами и за чтением дневника Ауры.
— Дневник, который она вела подростком, — проговорил Софус; они с Эстер сидели на его кровати. Софус слабо улыбнулся Ши-Ра, размахивавшей мечом на обложке, и тяжело, растерянно вздохнул, перелистав страницы. — Даже не верится, что я снова держу его в руках. Это же частица Ауры. Того времени, которое она провела здесь.
Эстер не сводила с него взгляда. Ее мучила жгучая ревность: у Софуса были воспоминания об Ауре, которых не было у нее самой.
— Она показала мне свой дневник уже после того, как мы узнали, что у нас будет ребенок. После того, как она рассказала мне о своей первой беременности.
Пальцы Софуса касались слов, написанных Аурой, с такой нежностью, что у Эстер в груди что-то перевернулось.
— Аура бросила вести его в пятнадцать лет, после той вечеринки. Помню, однажды я спросил ее, зачем она хранила его все это время. Аура ответила, что не хочет забыть, какой она была до того, как ее жизнь переменилась. Сказала, ей хочется, чтобы девчонка, которой она когда-то была, оставалась рядом с ней. — Софус баюкал дневник в ладонях. — Наверное, из этого желания и родились ее семь сказок и семь татуировок.
— Она сделала татуировки из-за того, что с ней произошло, когда она была подростком? — У Эстер громко забилось сердце.
Софус неуверенно покачал головой:
— Может быть. Все эти истории — из ее университетской диссертации: семь сказок о женщинах, воде и трансформации. Со временем эти семь историй переросли для нее в нечто большее. — Софус полистал продолжение дневника. — Они говорили с ней и для нее. Вот что заставило ее написать по строчке для каждой истории. Вот почему она захотела нанести эти строки на собственное тело. — Софус остановился на странице со скульптурой тюленьей девы. — Аура часто рассказывала, что росла, наблюдая, как мама украшает кожу женщин и тем самым меняет их жизнь. И когда ей пришла в голову идея связать эти сказки с собственной историей и с татуировками, ее стало не удержать. Не удержать.
Эстер кивнула. Софус так точно описал сестру, что Эстер стало больно.
— Именно такой она и бывала, когда чем-нибудь загоралась.
Софус вернулся к пятому изображению: Коупаконан, дева из тюленьего народа.
— «Украденным никогда не завладеть по-настоящему», — прочитал он и печально покачал головой. — Она просто с ума сходила по этой истории.
— Она всегда любила тюленей. Шелки. Она и себя ощущала отчасти тюленем. — Эстер рассказала Софусу, как в детстве как-то ночью увязалась за Аурой: старшая сестра отправилась к морю произносить заклинания, чтобы вызвать своих сестер-шелки. Рассказала про Дерево шелки, которое Аура назначила таковым, когда была подростком. — Хотя чему удивляться, — закончила она. — Аура росла на легендах о тюленьем народе.
— Она мне об этом рассказывала, когда объясняла, откуда взялась ваша игра в сестер Тюленью Шкуру и Лебяжий Пух. Аура родилась летом, и летом же у тюленей появляются детеныши, да? — спросил Софус.
Эстер кивнула.
— А ты родилась зимой. В одно время с лебедятами.
— Аура Сэль. Эстер Сване. Наши предки по материнской линии — датчане. И кельты. Мощь языческой энергии.
Под пристальным взглядом Софуса Эстер становилась все болтливее.
— В детстве мы называли друг друга Шела и Ала. Всегда считали, что зовем друг друга тюленем и лебедем по-ирландски. И только недавно я узнала, что séala — это не морское млекопитающее, а пробка. Оказывается, мы все детство звали друг друга Пробка и Лебедь. — Эстер хотела рассмеяться, но смешок вышел плоским. Она взглянула на Софуса. Глаза потускнели, сам он побледнел. — Прости, — пробормотала Эстер, сама не зная, за что просит прощения.
Софус, казалось, ее не слышал — он смотрел на страницу дневника.
— Знаешь эту историю, Эстер? Нашу, про Коупаконан?
— Обычная для этих краев сказка, верно? Дева из тюленьего народа вышла на берег, сбросила шкуру, чтобы принять человеческий облик, и шкуру украл рыбак.
— У нас эту легенду рассказывают немного иначе. — Софус старался не смотреть ей в глаза. — У нас шелки — это люди, которые погибли, утонув в море.
Эстер замерла.
— После смерти они превращаются в тюленей, а обрести человеческий облик могут, лишь вернувшись на берег и сбросив тюленью шкуру. Для этого у них есть всего одна ночь в году, канун Богоявления, когда правила и социальные установки не действуют. Начинаются игрища, все поют и танцуют, но только до рассвета.
Софус стал рассказывать, как молодой крестьянин из деревни Микладеалур, что на острове Кальсой, услышал однажды о пещере неподалеку; говорили, что в этой пещере шелки сбрасывают шкуры, когда выходят на берег.
— На следующий год, накануне Богоявления, крестьянин спрятался в пещере и стал ждать. Через некоторое время он с изумлением увидел, как к берегу плывут тюлени: черные глаза глядели из воды, желая убедиться, что берег безопасен. Тюлени один за другим выходили, сбрасывали шкуру и, обратившись в людей, ходили по песку. Их было так много, что крестьянин сбился со счета: мужчины и женщины, молодые и старые — огромная семья, которая пела, танцевала и веселилась. Один тюлень приблизился к скале, где в пещере прятался крестьянин. Никого там не увидев, тюлень сбросил шкуру и обернулся прекрасной молодой женщиной, которая вскоре убежала играть с остальными. Глядя ей вслед, крестьянин решил: «Она будет моей». Он украл шкуру и снова спрятался в пещере. На рассвете все шелки надели шкуры и тюленями поспешили в море; одна лишь молодая женщина не могла найти свою. В страхе красавица искала ее; всходило солнце, и остальные тюлени звали ее в море. В этот ужасный миг из пещеры показался молодой крестьянин; в руках он нес тюленью шкуру. Красавице некуда было деваться, и она пошла к крестьянину. Тот привел ее в родную деревню, в свой дом, тюленью шкуру запер в большой деревянный сундук, а ключ от сундука привесил к поясу, с которым не расставался.