— Моя любовь тебя не оставит, — шепчет Фрейя. — Моя любовь тебя не оставит. — Всхлипывания прерывают ее слова. Эстер, замерев, смотрит, как комья земли покрывают розовый сверток на дне ямы: Фрейя закутала тюлененка в их детское одеяльце, найденное в глубинах бельевого шкафа. Под землей, наверное, холодно, думает Эстер; странная мысль.
Эстер пытается прижаться к Фрейе, но мать смотрит на нее глазами, похожими на пустые комнаты.
Трепет.
«Зубчики как кардиограмма».
Яркий свет, попискивание монитора, зеленая ломаная линия. Аура спит в больничной кровати. Фрейя лежит рядом, обнимая ее: вторая кожа, защитная раковина.
Эстер привалилась к скульптуре; Коупаконан защищала ее от ветра. Чувство нахлынуло внезапно, поглотило без остатка. Осознание.
— Мама, — услышала Эстер собственный голос. — Мне нужно поговорить с мамой.
45
Фрейя Уайлдинг отвела иглу тату-машинки от кожи Куини и промокнула пигмент влажным бумажным полотенцем. Проверила рисунок и села. Снова промокнула кожу и встретилась с Куини взглядом.
— Все, — объявила она. — История твоей внучки готова.
Куини смотрела ей в глаза.
Женщины молча смотрели друг на друга. Фрейя кивнула, и ее глаза наполнились слезами.
Куини сжала ее руку и восторженно крикнула остальным:
— Мы закончили!
У ширмы, расписанной позолоченными журавлями, которые так нравились Эстер, собрались Эрин, тетя Ро, Корал и Нин, живот у которой округлился еще больше. В окно студии лилась предвечерняя прохлада. В воздухе висел слабый, чистый аромат дыма от тлеющих эвкалиптовых листьев.
— Ну-ка, ну-ка!
С шеи тети Ро свисали длинные бусы из переливчатых морских раковин.
Фрейя отступила и стянула перчатки.
— Ты знаешь, где зеркало. — Она сделала знак Куини; женщины столпились вокруг обожаемой подруги, и внутри у Фрейи потеплело от гордости.
— Готово, Нана? — спросила Нин. Куини встряхнула руками, покрутила голенями — суставы затекли после нескольких часов лежания на кушетке.
— Готово. — Куини глубоко вздохнула.
— Это тебе, малыш, — сказала Нин своему животу.
Эрин, стоявшая рядом с Куини, через всю комнату оглянулась на Фрейю, ища ее взгляда. Фрейя, чтобы не расплакаться, закатила глаза: ее уверенность в себе и стойкость куда-то делись. С тех пор как Эстер уехала, Фрейя переживала все очень остро, и ей стало трудно сдерживать чувства. Эрин, сочувственно улыбнувшись, тоже закатила глаза в знак солидарности.
— Вот это да, — выдохнула Куини, увидев в зеркале свое преображенное плечо. — Фрейя… — Она прижала руку к сердцу.
— Безупречно. Спасибо, Фрейя! — Нин поцеловала Фрейю в щеку и повернулась к матери. Рука покоилась у нее на животе.
Куини положила голову на плечо дочери. Рядом с ними встали Корал и тетя Ро. Куини склонилась к животу Нин.
— Бабушка расскажет тебе столько всего, малышка. И эта история будет первой. — Она снова повернулась к зеркалу.
— Хорошо, — объявила тетя Ро. — Очень хорошо. — Хлопнув в ладоши, словно завершая дело, она несколько секунд покачалась на пятках и двинулась к Нин. — Закончили татуировку, начинаем вечеринку с угощением. Где печеньки?
Фрейя обернула руку Куини пищевой пленкой и повела женщин в маленькую гостиную, где Эрин уже переносила из холодильника на журнальный столик тарелки с сэндвичами и ломтиками домашнего медового кекса. Начался праздник — вечеринка в честь будущего ребенка Нин. Фрейя задержалась, сказав, что она присоединится, как только приведет в порядок кушетку и столик. Когда Куини только упомянула о татуировке, Фрейя сама настояла на том, чтобы устроить празднество у нее в салоне, но теперь, когда татуировка Куини для будущей внучки была готова, Фрейю начали раздирать противоречивые чувства. Весь день ей казалось, будто легкие что-то сдавливает, отчего дыхание делалось поверхностным.
Когда она убирала пигменты, зажужжал лежавший на стойке телефон. Фрейя взглянула на экран — и у нее оборвалось сердце. Коснувшись зеленой кнопки, Фрейя поднесла телефон к уху и дрожащим голосом проговорила:
— Эстер?
— Мам? — Голос дочери. Слабый. Издалека.
— Min guldklump. — Фрейя закрыла глаза; по телу разлилось облегчение. — Где ты?
— На пароме. Мы возвращаемся домой. Плавали к скульптуре тюленьей девы.
— Мы?
— Мы с Софусом.
Фрейя всмотрелась в темноту под веками, пытаясь увидеть невидимое: ее младшая дочь плывет по морю с незнакомцем, которого любила Аура. Эстер произнесла его имя с какой-то особой интонацией.
— Мама, я все знаю.
Фрейя вздрогнула и открыла глаза. Желудок свело, и ее замутило.
— Про подростковую беременность Ауры и про кровотечение. Про выкидыш. Вы сказали мне, что это был приступ аппендицита.
— Подожди, Эстер, ладно? Не вешай трубку. — От волнения перед глазами заплясали черные пятна. Фрейя незаметно выскользнула из студии в сад, в прохладную тень Ракушки. — Я здесь. Подожди еще минутку. Я здесь. — Она покрепче прижала телефон к уху: в голове, мешая слушать, шумела кровь.
— Мам? — неуверенно позвала Эстер.
Торопливо пройдя по коридору, Фрейя остановилась у закрытой двери кабинета. У Джека сессия. Постучать? Прервать? Вбежав в спальню, Фрейя закрыла за собой дверь. Телефон молчал.
— Эстер? Ты там?
— Я знаю, что произошло перед тем, как Аура вернулась домой. И звоню, чтобы все тебе рассказать. Но это тяжелая история.
У Фрейи подогнулись ноги, и она с размаху села на кровать.
— Рассказывай. Я здесь, Эстер. Я слушаю. — Рука, сжимавшая телефон, уже болела от напряжения.
— Аура родила ребенка. Здесь, на Фарерах. От Софуса. Дочь. Девочка родилась мертвой. И они не справились с горем. В итоге Аура рассталась с Софусом и вернулась к нам, домой, — без выражения говорила Эстер. — Девочку они назвали Ала. В день, когда Ауру в последний раз видели живой, на нашем пляже… Она звала Алу. И не только меня. Аура звала и свою дочь.
Фрейя прижала костяшки пальцев к зубам, стараясь не завыть.
— После кремации Аура с Софусом привезли прах Алы на остров Кальсой и развеяли его над морем. Возле скульптуры Коупаконан, тюленьей девы. Я только что оттуда. Софус все рассказал. За последние пару дней.
Фрейя дышала, борясь с тошнотой, головокружением, черными пятнами. Дыши. Дыши.
— Мам? — Голос дочери зазвучал так, словно Эстер попала в аэродинамическую трубу. — Мама?
Фрейя открыла рот, снова закрыла.
— Я здесь. — Она кашлянула. — Я здесь, Эстер. — Кожа онемела. Во рту пересохло. Фрейя снова закрыла глаза. Эстер представилась ей стоящей на носу корабля, корабль плыл по морю, что хранило прах ее, Фрейи, внучки. Фрейя прерывисто вздохнула и заговорила медленно, преодолевая вставшие в горле рыдания. Она торопилась выговориться, прежде чем горе лишит ее возможности сказать хоть слово. — Надеюсь, ты поймешь, почему мы тебе ничего не сказали. Мы мучились. Мы обещали Ауре скрывать от тебя правду и сдержали свое обещание, но так и не смирились с этим.
— Но ты понимала. — Голос Эстер дрогнул. — Понимала, как Ауре необходимо скрыть от меня то, что с ней произошло. Ее стыд. Ее горе. Мама, ты все это понимала.
— Конечно. — Сердце у Фрейи пустилось вскачь. — Я же ваша мама. Я должна понимать вас.
— Хватит. — Голос Эстер дрогнул. — Хватит стыдливых тайн. Мама, еще один какой-нибудь сраный секрет — и я не выдержу.
Фрейя впилась ногтями в бедро и съежилась.
— Что ты хочешь сказать, guldklump?
— Хватит скрытничать. — Голос Эстер стал резким. — Тюлененок. Тогда, на пляже. Мы еще маленькие были. Ты его похоронила в нашем детском одеяльце. И плакала над могилой: «Моя любовь тебя не оставит».
Фрейя опустила голову. Она не произнесла имя дочери, и рот наполнился тоской и печалью.
В телефоне, от Фарерских островов до самой Солт-Бей, ревел ветер. Эстер ждала.
— Между Аурой и тобой у меня был выкидыш. — По щекам Фрейи покатились горячие слезы. — Девочка должна была родиться в октябре, когда цветут ирисы. Я ждала ирисов каждый год в начале лета. И когда узнала, когда она должна родиться, то решила назвать ее в честь цветов в моем саду. — Фрейя вытерла нос тыльной стороной ладони. — Ты здесь?
— Здесь. — Эстер снова замолчала.
— Выкидыш случился осенью. На шестнадцатой неделе. Был холодный солнечный день. — У Фрейи, совсем не к месту, вырвался смешок. — После выкидыша я была сама не своя. Не могла встать с кровати. Все из рук валилось. Джек и Эрин помогали мне присматривать за Аурой.
— Аура знала про Айрис?
— Узнала, когда ей исполнилось пятнадцать. Когда она потеряла собственного ребенка.
— Почему ты мне ничего не говорила?
— Тебе было всего двенадцать.
— Я была уже достаточно взрослой.
— Я так не считала.
— А почему потом не рассказала?
Фрейя вздохнула:
— Наверное, все стало очень сложно. Мы уважали личную жизнь Ауры, хотели, чтобы ее выкидыш остался в прошлом.
— Но ты могла бы сказать мне. И я знала бы про Айрис. Я бы тоже знала про Айрис. — Эстер так старалась говорить хладнокровно, что голос зазвучал неестественно. — Ты говоришь, вы оставили все это в прошлом. Наверное, тебе хотелось бы так думать, но это неправда. У вас с Аурой был тайный клуб на двоих, без меня. Меня туда не звали. Я так считала, когда видела вас вдвоем — после того, как Ауру выписали из больницы. Вы, склонив друг к другу головы, шли к морю, а я плелась где-то сзади. Как будто у вас тайный язык на двоих. Да он у вас и был. У вас был один опыт на двоих. В котором мне места не нашлось.
Вот оно, бремя последствий. Фрейя увидела себя сидящей в медицинском кабинете Куини; с тех пор как она потеряла Айрис, миновал год. «Пришли результаты анализов крови. Фрейя, твои головные боли и озноб — это не вирус. Ты беременна. У тебя будет радужный ребенок».
— Эстер… — Фрейя сжала переносицу большим и указательным пальцами. — Ты когда-нибудь слышала выражение «радужный ребенок»?