В этот раз я села совсем близко к воде, так что могла разглядеть себя в отражении. Настя вечно хвасталась, что мама у нее красавица, а она на нее очень похожа. У меня мама была в сто раз лучше, только вот я, по-моему, на нее совсем не похожа. У мамы длинные волосы, которые красиво блестят, когда она расчесывает их утром и вечером. Такой маленький аккуратный носик, а глаза – совсем синие.
А у меня глаза были непонятные, то ли серые, то ли зеленые, нос совсем не такой, как у мамы и Ритки, а волосы – светлые и тонкие, постоянно выбивающиеся из хвостика…
Я повернулась и начала придирчиво рассматривать свои уши, пытаясь вспомнить, какие они у мамы, но тут услышала чей-то тоненький плач.
Глава 43
Я даже не сразу ее нашла, так глубоко она зарылась в заросли на берегу. Ни разу не встречала никого из ребят в этой части леса, но она, похоже, приходила сюда не в первый раз – к озеру вела хорошо утоптанная дорожка, а примятые кусты и трава напоминали обустроенное гнездо или норку.
Сама же девочка… Ни у нас, ни у распределенцев я ее не видела. Да и вообще она была не похожа ни на кого из наших ребят – очень худенькая, с торчащими во все стороны хвостиками, одетая в смешные брюки, которые явно были ей большими, и разноцветный полосатый свитер. Наверное, она вытирала слезы грязными руками, потому что все щеки у нее были в темно-коричневых разводах.
Увидев меня, она вскочила, но я успела схватить ее за руку:
– Подожди, не убегай! Меня зовут Восьмерка. А тебя как?
Она даже до плеча мне не доставала и смотрела снизу вверх испуганно и недоверчиво. От этого мне стало ее совсем жалко:
– Прости, что напугала. Я даже не знала, что на это озеро еще кто-то ходит.
Она несколько раз шмыгнула носом, оттерла слезы, добавив новые полоски на щеки, и сказала:
– Здесь красиво поет птица.
– Правда? – удивилась я. – Никогда не видела и не слышала здесь никаких птиц.
– Большая красивая птица, – упрямо повторила она своим тонким голоском, – прилетает к Эле и поет для нее.
– Так значит, тебя зовут Эля? Какое необычное имя.
Она опять заплакала, на этот раз беззвучно, только лицо сморщилось и слезы закапали.
Олег говорит, когда человек хочет поплакать, ему не надо мешать. Поэтому я села около Элиной «норки» и стала ждать. Сначала она плакала стоя, но потом затихла и наконец уселась рядом со мной.
– Я тоже однажды плакала на этом озере, – сказала я. – Жалко, тогда я не знала, что ты тоже сюда ходишь – поплакали бы вместе.
– Эля любит плакать одна, – она нахмурила свои черные брови так, что они сошлись прямо на переносице.
– Вообще-то, я тоже, – призналась я, – но иногда, наверное, хорошо с кем-нибудь поделиться.
Она снова взглянула недоверчиво, хотела что-то сказать, но потом передумала, свернулась клубочком и уткнулась лицом в траву.
– А ты почему плакала? – теперь ее голос звучал совсем глухо.
Я задумалась. Как коротко рассказать обо всем, что со мной произошло в последнее время?
– Потому что я очень хочу к своим родителям. Но пока не получается. И сейчас у них Родилась моя сестра, но только Родилась она раньше времени и неизвестно, что с ней будет.
– Она болеет, да?
– Можно и так сказать.
Эля села и обхватила колени руками:
– Я знаю, как люди болеют. Моя мама живет на улице. Она часто болеет.
Глава 44
А я-то думала, вдохновение – это что-то приятное. И приходит оно, когда тебе хорошо и радостно.
В капсуле я больше ни о чем другом думать не могла. Села за стол и стала писать. И писала, пока не закончила.
Но мне было совсем не хорошо, нет. Правду говорят – чем больше узнаешь, тем трудней становится.
Руки у этой женщины были в ужасных красных разводах и царапинах, сине-черные ногти. Спутанные волосы какого-то серого цвета. Некрасивая одежда – грязная, старая, болтающаяся на ее худом теле. Старушка-нищенка из сказок.
Разве мамы бывают такими?
Дрожащими руками она подносила ко рту обгрызанный бутерброд, не глядя на него, и крошки сыпались прямо на одежду.
Эля крепко зажмурилась и открыла глаза, только когда экран с тихим жужжанием погас.
Что там говорил Олег: «Распределение – это не наказание»?
А что бы он сказал этой пугливой девочке, которая мечтает Родиться и стать знаменитой певицей, чтобы заработать много денег и купить для своей мамы большой дом, красивую одежду и много вкусной еды, чтобы та больше никогда не подбирала объедки за другими людьми…
Она боялась жить на улице, но больше всего боялась за маму. В последнее время та совсем похудела, сидит и смотрит в одну точку. И экран теперь показывает ее совсем редко.
Эля плачет от жалости к маме и боится, что она не дождется того момента, когда Эля немножко подрастет и станет заботиться о ней.
Увидев маму в первый раз, Эля почти перестала выходить из капсулы и разговаривать с ребятами, только иногда потихоньку пробирается к озеру. Большая голубая птица садится на ветку, склонившуюся над водой, и поет для нее свои песни, пока та не засыпает. Эле снится большой дворец. Все комнаты в нем нежно-голубые. Мама спит на большой кровати с кружевным одеялом, кудри разметались по подушке. Мама проснется, и они с Элей будут пить чай из маленьких белых чашек и есть пирожные с вишней – однажды мама вытащила такое из мусорки. Тогда Эля впервые увидела, как она улыбается.
Глава 45
«Жила-была маленькая, очень красивая девочка. Так уж случилось, что ей пришлось жить на улице – в укромном уголочке, под мостом. Зато они с мамой очень любили друг друга, и это грело их даже в самые холодные зимние ночи. Днем мама уходила в город, чтобы достать какой-нибудь еды. А девочка оставалась ждать ее под мостом в компании большого пса, который выбрал малышку своей хозяйкой и всегда громко рычал, стоило кому-нибудь приблизиться к их убежищу.
Однажды мама не приходила очень долго. Девочка была голодна, напугана. Она горько заплакала, уткнувшись в лохматую спину своего единственного друга. И вдруг услышала непривычные звуки – нежный, звонкий щебет, окликнувший ее и перешедший в длинную пронзительную трель. Девочка подняла голову и увидела ярко-синюю птицу, усевшуюся на перила моста. Птица пела одну песнь за другой, девочка все слушала ее, свернувшись клубочком рядом с псом, который прикрыл глаза и тоже, казалось, слушал, положив голову на лапы. Девочка перенеслась в волшебную страну своих самых любимых снов, а псу виделось детство – уютный двор, мама с добрыми глазами, братья и сестры. Много вкусной еды и веселые игры на лужайке перед домом…
Ни один из них не заметил, как улетела птица. Вернулась мама. Сегодня ей удалось принести немного хлеба, так что ужин, разделенный на троих, получился необыкновенно сытным.
С тех пор птица прилетала каждый раз, когда девочке становилось грустно, одиноко и холодно. И нужно сказать, что прилетала она частенько. Но однажды птица не появилась. Прошел день, сменил его другой, третий… Девочка грустила без чудесных песен и, стараясь вспомнить их, стала напевать сама. Так она пела целый день, а пес стучал в такт хвостом. Вечером девочка спела все свои песни маме, и та с изумлением слушала дочь, украдкой вытирая слезы и улыбаясь одновременно.
На следующий день девочка впервые отправилась с мамой в город. Она робко и неуверенно взобралась на каменное крыльцо, указанное мамой и начала петь. Сначала прохожие сновали мимо, в городской суете никто не слышал тоненький чистый голос. Но вот какой-то пожилой мужчина в шляпе остановился и стал напряженно вслушиваться в пение. Он снял шляпу и потер лоб. Ему вдруг представилось единственное в жизни путешествие, совершенное еще в молодости – большая площадь с журчащими фонтанами и он за столиком кафе, погруженный в тишину незнакомого ночного города…
Следующей остановилась женщина сурового вида, с плотно сжатыми губами. Но скоро лицо стало совсем другим – губы растянулись в непривычную мечтательную улыбку: ей снова было семнадцать, в руках ароматные розы, легкое платье струится на ветру, она смеется шутке своего спутника и поправляет волосы.
Вскоре девочка потеряла счет остановившимся и просто продолжила петь, закрыв глаза. А когда закончила, обнаружила себя в центре безмолвной, пораженной толпы, через секунду разразившейся аплодисментами. Верный пес обошел собравшихся со старенькой маминой шляпкой, и в нее посыпалось множество монет.
В эту ночь они впервые ночевали не под мостом, а в старом домике за мостом, который им сдали за несколько монет. Это была убогая лачуга, но как же они втроем были счастливы, растянувшись на теплом шерстяном одеяле.
С тех пор она стала петь каждый день, и всюду находились желающие услышать «девочку, которая поет о счастье». Так ее прозвали в городе. Вскоре лачуга превратилась в уютный теплый домик с красивой посудой. Пес теперь гордо сопровождал повсюду свою маленькую хозяйку, щеголяя новеньким красным ошейником.
А тот мужчина в шляпе – помните, который остановился первым? – однажды отвел девочку в большой красивый дом, где было «фор-те-пи-а-но» (как же девочке понравилось это слово!) и много других разных музыкальных инструментов. Там с девочкой стала заниматься добрая женщина, и вскоре она пела уже не на порожках, а на большой сцене. Мама сидела в зале, непривычная, в длинном платье, с высокой прической, и щеки ее горели от волнения. А каждый зритель слушал и уносился в свои самые лучшие воспоминания…»
– Откуда ты все это взяла? – Олег смотрел на меня недоверчиво.
– Не знаю, – я и сама удивлялась ничуть не меньше. – Не знаю, я просто села и стала писать. И оно как-то само.
И добавила шепотом (потому что, если честно, ото всего этого мне было немножко не по себе):
– Я даже не все слова знала, которые написала. Но чувствовала, что вот именно это слово нужно здесь написать, чтобы получилось хорошо.
– Ну ты даешь, Восьмерка, – он как-то по-новому на меня смотрел. – Пожалуй, теперь я не буду тебя называть Хомяком.