Глава 17
Вот так думаешь, что всю жизнь знаешь человека, а оказывается – нет.
По дороге к Саду Появившихся все время думала о Лизе. С ней произошло что-то такое важное, что у меня в голове не помещалось. Даже потрескивать начало в середине лба от напряжения. Оказывается, все, кто вокруг живут, такие разные. Раньше мне казалось, что Настя из соседней капсулы – дура и вредина. А сейчас я вспоминала, как она волновалась перед Появлением. И ведь есть из-за чего. Выходит, не такая уж она и дура. Когда я первый раз увидела Сережу, я решила, что он наподобие той девочки, что ходит и песни поет. А послушать Лизу, так он вообще истина в последней инстанции (папа так любит говорить: «А твоя мама у нас что, истина в последней инстанции?»). А сама Лизка? Вся такая правильная, строгая… А на самом деле из-за всего переживает, краснеет по любому поводу. Наверное, это и значит – не судить о человеке по первому впечатлению. Так нам повторяли на лекциях. Хотя, казалось бы, что тут непонятного? Разве неясно с первых же страниц, что Иванушка хороший, а Кащей – плохой?
И я ведь тоже кое-что новое про себя поняла за последние дни. Значит, и о себе нельзя судить по первому впечатлению?
Пока я барахталась во всех этих сложных размышлениях, опять оказалась у капсулы Риты. Здесь у меня уже образовался целый наблюдательный пункт. Я притащила к капсуле два камня, а между ними положила перекладинку. На этой скамейке было гораздо удобней следить, чтобы с Ритой все было в порядке.
Смотритель как всегда бродил между капсулами, и я помахала ему, устраиваясь на скамейке. С того самого разговора, когда я сморкалась в его платочек, Смотритель больше не гонял меня из Сада. И даже обещал особенно тщательно присматривать за Риткиной капсулой.
Когда Смотритель присел на мою скамейку, мы некоторое время молчали, глядя на Риту, которая покачивалась, как на воде, подложив кулачок под голову. Потом я набралась храбрости и осторожно спросила:
– Дядь Смотритель, а ведь бывает так, что человек живет себе, живет, а потом вдруг становится другим?
– Бывает, конечно, – ответил он, не задумываясь. – Мне кажется, Восьмерка, что человек каждую секунду жизни становится другим. Вот ты, например, девочка. Еще несколько дней назад хотела разбить эту капсулу, а теперь часами ее охраняешь.
Я еще ниже опустила голову. Смотритель ни разу даже не отругал меня за это, но явно не хотел, чтобы я легко забыла о том, что чуть не натворила. Он легонько потрепал меня по голове:
– А почему ты об этом подумала, Восьмерка? Тебе кажется, что кто-то изменился?
Я вздохнула:
– Не знаю. Ну, вот, например, ты знаешь человека. Думаешь, что знаешь. А потом он вдруг говорит то, что раньше бы никогда не сказал. И краснеет, и запинается. И ни с того ни с сего собирается поддерживать Сережу после того, как Родится.
Смотритель молчал, и я, исподтишка взглянув на него, увидела, что он улыбается, и от этой улыбки вокруг его светло-голубых глаз появились добрые морщинки.
– Бывает, Восьмерка, – наконец сказал он, глядя куда-то вдаль. – Очень даже бывает. И когда человек внезапно краснеет и на всю жизнь решает кого-то поддерживать – это самое важное, что может быть.
– Даже важнее, чем правильно выбрать родителей? – удивилась я.
– Пожалуй, это одинаково важно, – согласился Смотритель и взглянул на две папочки, валяющиеся на траве под скамейкой. – Ну а ты, Восьмерка, решила что-нибудь?
Я еще раз взглянула на Ритку, на папки и на спокойное лицо Смотрителя.
– Решила, – сказала я, стараясь, чтобы голос звучал храбро. – Я буду бороться за свою семью.
Глава 18
– Лиза! Лизаааа! – я колотила по двери капсулы кулаками и даже пару раз пнула ее ногой. Но Лиза не отвечала. Я опоздала. Она уже Появилась, а я ведь не успела сказать ей самого главного. Тут дверь капсулы открылась, и на пороге возникла недовольная растрепанная Настя.
– Опять ты? Сейчас пожалуюсь Старшей по распорядку, что ты мне спать мешаешь! – и она дернула меня за волосы.
Стоп. Откуда здесь взялась Настя? Она же уже давным-давно Появилась. Но тут из-за ее спины выглянул мрачный тип, который присматривает у нас за распределенцами. Я с ним встречалась всего пару раз, когда он забирал ребят из нашего Управления, а тут он был совсем близко, я отчетливо видела густые нахмуренные брови. А в руках он держал тот самый молоток, которым разбили Женькину капсулу. Он надвигался прямо на меня, покачиваясь на ходу из стороны в сторону…
И тут я проснулась. Никогда не видела таких кошмарных снов. Обычно мне снились мама с папой, в крайнем случае кто-нибудь из ребят или Старших… Наверное, все дело в том, что вечером я никак не могла уснуть. Легко сказать: «Я буду бороться за свою семью». А если я этой самой семье не нужна? А если я приду завтра возобновлять заявку, а меня опять кто-нибудь опередил? А если я назначу дату, буду ждать целый год, а что-нибудь не получится? И тогда мрачный дядька с Распределения точно придет за мной…
Никогда еще я не выходила из капсулы поздно ночью. Было так темно, что даже соседнюю капсулу я разглядела с трудом. Только вдали в Саду Появившихся горели огоньки. Я начала пробираться на этот свет, то и дело натыкаясь на кусты и скамейки около капсул. Стояла такая тишина, что мне второй раз за ночь стало страшно. В книжках часто можно встретить такие слова: «страшно», «весело», «грустно», «легко», «сложно»… Только, оказывается, пока всего этого не почувствуешь, не поймешь, что они значат. Оказывается, самое плохое в «страшно» – ты начинаешь вспоминать обо всем плохом сразу. Не знаю, чем меня напугала темнота, почти невидимые беседки, только бояться я стала всего. Что дата опять окажется неправильной. Что мама с папой меня вернут. Что мы с Лизой не найдемся после Рождения. Что они поссорятся и не будут больше жить вместе. Что с Ритой что-нибудь случится. Что меня распределят совсем в чужую семью. Что сейчас из темноты появится кто-нибудь…
Но вместо этого передо мной возникли капсулы с Появившимися. Однажды мы читали рассказ про мальчика, который поменял игрушечную машину на банку со светлячком. Наверное, эта банка выглядела как капсулы в Саду. Каждая из них горела теплым, золотистым светом. И каждый из Появившихся казался таким красивым в этом свечении. Я прошла между рядами и увидела Настю, болтавшуюся в капсуле. Никогда бы не подумала, что это скажу, но даже она сейчас казалась хорошенькой… А Ритка с ее рыжими косичками…
Еще мне вспомнилось, как на Новый Год папа принес домой большой стеклянный шарик. Мама встряхивала шар, и в нем начинал идти пушистый блестящий снег. Потом мама поставила шарик рядом с горящей свечой, и шар стал золотого цвета. Я еще немножко посмотрела на капсулы-шары. Страшно больше не было.
Глава 19
– Ты чего, Восьмерка? – испугалась Лиза, когда я тихонько постучала в дверь, чтобы не будить ребят из соседних капсул. – Нам же нельзя выходить по ночам.
На кровати лежал включенный экранчик, и, кажется, Лиза смотрела на родителей, потому что оттуда доносились негромкие голоса.
– Мы должны придумать, как нам точно встретиться после Рождения, – сказала я, даже не переступив порог.
Лизка еще раз взглянула на экран и со вздохом нажала кнопку выключения.
– К маминому концерту готовятся, – пояснила она. – Мама репетирует, а папа ее платье отглаживает.
Я уселась на кровать и натянула одеяло до подбородка.
– Я сама об этом все время думаю. Мы знаем, что родимся в одном городе, раз все в одном Управлении оказались, а вот что дальше делать, чтобы друг друга узнать?
– Вот именно, – сказала я. – Мы же не зря здесь встретились и подружились. А теперь что – Родиться, тебя забыть и с какой-нибудь Настей дружить, потому что она в соседней квартире окажется?!
Я возмущенно тряхнула головой, и непослушные пряди волос начали лезть прямо в глаза, но под одеялом было так уютно, что не хотелось высовывать руки. Я начала усиленно дуть на волосы, так что даже щеки заболели.
– Тебя точно не забудешь, Восьмерка, – улыбнулась Лиза, глядя на мои старания. – Помнишь, что нам говорили на антропологии: «Не знал, да еще и забыл». Но мы-то друг друга знаем! Значит, вспоминать будет легче. Вообще я думаю, что все не зря. И что есть еще много чего-то, чего мы совсем не знаем.
Я думала, Лизка сейчас опять начнет – книжки, учеба, конспекты…
– Мне кажется, Восьмерка, что уже сейчас все совсем не зря. Есть что-то такое большое, общее и очень важное, что каждого из нас приводит к определенным событиям. Ну, то есть, может быть, кто-то уже заранее хотел, чтобы мы встретились и подружились именно с тобой.
– Ты хочешь сказать, что все вот эти из Управления следят за нами и специально все подстраивают? А мы на самом деле ничего не выбираем? – я аж задохнулась от возмущения.
– Нет, не совсем так. Да и Управление здесь ни при чем. То есть при чем, конечно, это все связано. Но есть и еще что-то главнее.
Лизка тоже забралась на кровать и залезла под одеяло.
– Я сама не до конца понимаю. Ну вот подумай. Мы же откуда-то здесь взялись, познакомились, привыкли друг к другу. Теперь мне нужно Появиться у мамы с папой. Но мне грустно расставаться с тобой и с… другими тоже. Но это не значит, что когда я Появлюсь, наступит конец всему, что здесь. Потому что кто-то про нас с тобой знает. И знает, что нам важно встретиться и потом. Понимаешь?
Я понимала с трудом, только чувствовала, что есть что-то ободряющее в Лизкиных словах. Какая-то надежда и уверенность. А Лиза продолжала.
– Я постоянно об этом думаю в последнее время. И знаешь, что еще поняла. Вот мы думаем, что Распределение – это очень плохо. Конечно, мы выбираем родителей и уже любим их. Но вдруг мы этим родителям не нужны, а очень нужны каким-нибудь другим.
Я не выдержала:
– Как это не нужны, если они наши родители?! Как ты можешь быть не нужна маме?
– Я не знаю, – Лиза потерла лоб, от напряжения у нее даже побелели пальцы. – Но мне кажется, что все устроено так, как нужно.