Снова мобилизовали людей Петровского, сделав исключение лишь для контуженного надзирателя Дымана. Вместо него на захват отправился Азвестопуло. Шишки на его голове зажили, а гонор остался. Из своей группы Алексей Николаевич привлек также Лоренцева, а Телятьеву велел возвращаться в Москву и не спускать глаз сам знает с кого…
Арест опаснейших бандитов прошел как по маслу. В полночь в дом номер четыре по Забалканскому проспекту ввалился усиленный наряд полиции. Первым делом полицейские осмотрели коридор: нет ли за печкой или ларями бесписьменных? Квартирохозяин за них не отвечает, коридор не в его власти, и народ обычно прячется там. У Панскиса, как всегда, таких не нашлось. Потом знакомые городовые привычно потребовали показать паспорта. Жильцы с ленивой руганью поднялись с коек.
— Что ж вы, аспиды, по два раза в неделю ходите? — бранился староста со сведенными наколками на руках, вынимая бумаги. Он не успел ничего понять. Расталкивая городовых, к нему подбежали крепкие мужчины и заковали в наручники. Остальные «артельщики» полезли было за ножами, но в лоб им нацелили револьверы. Лыков заехал ближайшему в глаз и крикнул:
— В муку изотру, пристрелю на месте!
Скоки были так ошарашены, что не успели оказать сопротивления. Была бы квартира, как другие, набита битком, они могли бы в толчее и выскочить. А тут на их дюжину столько же сыщиков, и каждый ждет повода нажать на курок.
Под утро главный сыщик с красными глазами сидел в кабинете и клевал носом. Напротив похрапывали в креслах Петровский и Азвестопуло. Лыков бодрился со стаканом чая в руках.
— Значит, так, — подытожил Филиппов. — Найдены девять револьверов, пять ножей, топоры, кастеты, петля-удавка. Деньги в количестве пятнадцати тысяч рублей, и ценности, похищенные из мастерской Гештифеля.
— Это в Казачьем переулке? — с трудом вспомнил статский советник.
— Да, там, где застрелили хорунжего. Еще есть пачка ломбардных квитанций из Риги. Видимо, бандиты сбросили ценные вещи там, чтобы не светиться в Петербурге.
— Наверняка, — согласился гость. — Улик в достатке, хорошее обвинение получится. Осталось одно…
— Да, — нахмурился Филиппов. — Зверяки дома не оказалось. Вдруг уйдет, сволочь?
— Наблюдение оставили, рано или поздно он появится.
Есаула ночью не нашли, и это беспокоило сыщиков. Самый опасный человек в банде пока на свободе.
— Пойду гляну, как там, — поднялся Лыков.
— Только того…
— Сам понимаю.
— Хоть грека своего возьмите. Мало ли что…
— Пусть спит, ему жена скалкой по голове настучала.
Филиппов проводил уходящего тревожным взглядом. Но уже если кому и брать богатыря-убийцу, то именно Лыкову. Уж он-то разберется.
Алексей Николаевич подоспел вовремя. В Таировом переулке всего три дома. Возле бывшего владения Дероберти стояло щегольское парное ландо работы знаменитой фирмы «Палечек». Надзиратель Кренев держал лошадей в поводу, а Жалик убеждал извозчика поехать в полицию по-хорошему.
Детина огромного роста смотрел на агента сверху вниз и снисходительно бурчал:
— Эх, людишки…
Лыков был в дурном настроении, очень хотел спать и не стал церемониться. Он решительным шагом приблизился к Зверяке и приказал:
— Выверни карманы.
— Чего? Ах вона как?
Двумя пальцами гигант оттолкнул Жалика так, что тот покатился по мостовой. И навалился на статского советника. Тот был много ниже ростом, поэтому выбрал уперкут. Раз! Голова есаула дернулась, ноги выехали вбок, и он рухнул, где стоял.
— Вяжите его, Сергей Николаевич, — приказал делопроизводитель Креневу. — А я пока обыщу ландо.
Через минуту надзиратель окликнул Лыкова:
— У меня готово, а у вас?
Статский советник не ответил. Кренев перехватил его остекленевший взгляд и полез в экипаж:
— Что там?
На сиденье виднелись пятна крови. Надзиратель помусолил палец и потер кожу.
— Свежие. Он кого-то убил этой ночью.
Глава 10Зверяка
Допросы арестованных шли беспрерывно. Сыщиков больше всего интересовало, кто палач. На «Гамме» семь жертв: четыре сторожа, ювелир с приказчиком и случайно зашедший офицер. Арестованные отвечали, словно заранее сговорились. Всеми казнями ведал Зверяка. Он явно был садистом и получал от убийств удовольствие.
Расклад получался непривычным. Есаул — второе лицо в банде, над ним стоит атаман. Это как ротный командир и фельдфебель. Нижний чин, конечно, имеет власть, но несоизмеримую с офицером. В «Гамме» есаула боялся даже атаман. Земиров сам признался:
— Я, когда видел его в деле, ежился. Конечно, мы убиваем. В крайней необходимости. Но этот аж трясется. Жуть!
Услышав это, сыскные начали бить мокрушника смертным боем. Филиппов, никогда прежде не допускавший в своем отделении такого, на этот раз устранился. Зверяку лупили десять часов без передышки, но он не сказал ни слова. Тогда к нему пришел Лыков.
Алексей Николаевич встречал прежде таких упрямых людей. К ним нужен другой подход. Поэтому первое, что он сделал, это снял с арестованного наручники. Тот потер занемевшие пальцы и хмуро уставился на нового мучителя. Но быстро узнал его:
— А… Ловко вы меня. Одним ударом! И плечи вон какие… я тогда не разглядел…
— Что ты хочешь?
— Чаю с пряниками. Водку. И бабу. Чай штоб был вкусный.
— И тогда признаешься?
Негодяй посмотрел на сыщика тяжелым волчьим взглядом и ответил:
— Я загубил восемнадцать душ.
— Это с хорунжим?
— С каким еще хорунжим? А, с тем… Нет, тамошних я не считаю, которых с хеврой.
— Кого же ты имел в виду?
Зверяка приосанился:
— Других. Я извозом занимался. Посадишь иного, а потом ему чапельник[51] на бок.
— Восемнадцать человек? — не поверил сыщик. — Но в Петербурге нет столько нераскрытых убийств!
— Так я их в землю закапывал. За городом. Могу места указать.
Вот это новость… Пропавших без вести в столице всегда было много, иной год доходило до сотни. Полиция не числила их в качестве жертв преступлений. И без того статистика хуже некуда. Нет тела, нет и дела… Хотя все понимали, что некоторые из бесследно сгинувших убиты. И вот теперь этот нелюдь готов сознаться в восемнадцати смертях.
— Сколько же времени это длилось?
— Полтора, что ли, года… Так договорились или нет? Опрежь чаю с водкой дайте. И бабу.
Лыков пошел к начальнику СПСП и ошарашил его. Почти два десятка убийств! И все помимо статистики. Да за это с должности снимут. Однако потом Филиппов взял себя в руки. В первую очередь он был сыщик и лишь потом чиновник. Владимир Гаврилович попросил только об одном:
— Вы уж с ним сами. Я не могу. Задавить хочется своими руками, а он — чаю с пряниками.
Лыков видел на своем веку много зла и не то чтобы обвык, но уже ничему не удивлялся. Пусть Зверяка покажет свои жертвы, людей хотя бы похоронят по-человечески. Родные узнают правду, так всегда лучше, чем неизвестность. Если ради этого нужно ублажать убийцу, придется потерпеть…
Зверяку посадили в одиночную камеру временного содержания сыскной полиции. Алексей Николаевич принес в допросную закуску, полбутылки водки, чай, сахар, пряники и баранки. Смотритель завел проститутку, которую наняли сыскные. Есаула оставили с ней на час.
Все это время Лыков дежурил в коридоре. При огромной опытности в подобной ситуации сыщик оказался впервые. Проще было устраниться. Он поймал, дальше сами… Но куда девать необычное упрямство арестанта? Можно раскрыть сразу столько злодеяний. Если согласиться танцевать под его дудку. А что еще остается, чистоплюйство?
Через час статский советник зашел в комнату. Арестант сидел за столом и сыто рыгал… Отпустив шлюху, Алексей Николаевич приказал:
— Говори.
— Так точно, — по-военному ответил отставной бомбардир. — Дай бог памяти… Это было первого января прошлого года. Я только-только справил ландо. Взял у земляка, Ваньки Кашеварова. Он пьяница и лодырь. Мы и сговорились. С него патент, бляха и экипаж, а с меня — работа. Шесть рублей с полтиной я ему отдавал ежедневно, он был доволен. Потом, собака, начал цену повышать и довел до девяти целковых. Но уж очень меня все устраивало: и лошадки, и ландо. Так начал я разбойничать. И первый был студент.
Зверяка вздохнул и мечтательно зажмурился. Лыкова передернуло, но он сдержался.
— Взял я его на Василии, на Третьей линии. Попросил он, значит, покатать, а опосля доставить в Ферзин переулок. Там, в Строгановском саду я его и…
— Как именно?
— Кулак у меня будто гиря. Почти как ваш. Дал раза… Потом задушил. Темно было в саду, никто не мешался. Шинель я оставил на ём, взял кошелек полулайковый, глухие часы, еще какую-то мелочишку. А самого отвез в Полюстрово и закопал.
— В снег?
— Зачем в снег? — обиделся убийца. — Вы бы по весне его нашли. Нет, я лопату с ломом завсегда при себе имел. Землю долбил, долбил…
— Ясно. А следующий когда был?
— Ну уж дудки, ваше высокородие! — заявил тут арестант. — По одному в день. Что ж это я буду сам себе срок жизни сокращать?
Лыков всмотрелся в него и понял, что придется согласиться.
— Хорошо. Поехали, покажешь, где студента зарыл.
— Это можно.
Полицейские прихватили врача и поехали на двух экипажах в Полюстрово. Зверяка отвел их в перелесок и ткнул под елку со сломанной верхушкой.
— Тут.
— Давай сам копай.
Они действительно разрыли полуразложившийся труп в серой шинели с синими петлицами. Зрелище было тяжелое. Жертву увезли в полицейский морг, а злодея вернули в камеру.
К вечеру личность погибшего была установлена. Мать юноши рыдала и проклинала убийцу, а потом упала в обморок.
В жизни статского советника началась тяжелая полоса. Утром он приносил кульки и ждал в коридоре, пока бандит угостится. Покупки сыщик делал за свой счет. Проститутку приводили полицейские Казанской части, все участки по очереди. Девкам никогда не называли имя клиента и велели держать рот на замке.