В полдень в палату пришла баронесса Таубе. Лидия Павловна долго стояла молча, прислушиваясь к дыханию грека, и качала сокрушенно головой. Потом тронула Лыкова за плечо. Тот нехотя обернулся.
— Ты зачем здесь?
— Леша, послушай меня. Тебе надо идти.
— Куда? Останусь здесь. Пока я рядом, Сергей не умрет, я не позволю.
— Извини, однако уйти отсюда придется. Ольга заболела.
— Что? — не понял сыщик.
— Ольга заболела холерой. Она…
Лидия Павловна запнулась и проговорила с усилием:
— Началось тяжелое обезвоживание организма.
— Что это значит?
— Она при смерти. Хочет тебя видеть.
Лыков вскочил. Он растерянно переводил взгляд с баронессы на помощника.
— А…
— Сергей Манолович без сознания, ему все равно, сидишь ты около или нет.
— Не все равно! Он слышит и чувствует.
— Может быть, — мягко взяла друга за руку баронесса. — Но он не в сознании. А Ольга ждет. И держится из последних сил.
Услышав это, Лыков быстрым шагом отправился вслед за Лидией Павловной. Оконишникова лежала в Боткинских бараках на Александровском плацу. Пока они туда добрались, Ольга впала в забытье. Ее рвало, тело билось в судорогах. Больной делали срочные внутривенные вливания, но это плохо помогало.
Лыков опять сел, теперь уже в изголовье у жены. Долго смотрел на ее лицо и медленно погружался в бездну. Нервы не выдерживали такого испытания, и сыщик балансировал на грани безумия. Там умирал ученик, которого он искал много лет. А здесь умирала жена. Господи, за что же ты так испытываешь меня? Второй раз овдоветь или потерять друга? В этом выбор? А может, ты отберешь обоих? Хотелось биться головой об стену.
Начались четыре дня ожидания, возможно самые трудные в жизни Алексея Николаевича Лыкова. Он не ел и почти не спал. Лишь метался между двумя больницами. В короткий перерыв статский советник сбегал в Казанский собор и помолился за здравие рабы Божией Ольги и раба Божия Сергея. Никогда прежде сыщик не взывал к небу с такой верой и с такой надеждой на чудо. На два чуда кряду.
Лыков был верующий человек русского пошиба. Он неохотно посещал храм, все больше по обязанности те молебны, куда должны ходить чиновники его ранга. Не соблюдал посты. Пропускал исповеди. Но при этом верил в Бога по-народному, не сильно задумываясь. Теперь Алексею Николаевичу только и оставалось, что ждать и надеяться. Он и ждал. Много часов рядом с ним провели сын Павел со своей женой Эллой, чета Таубе и Мария Азвестопуло с маленьким Лешей. Так и слонялись всей командой: вдоль Невы, от Боткинской улицы до Боткинских бараков и обратно. Иногда к ним присоединялись другие: статский советник Филиппов, вольнонаемный чиновник для письма Анисимов, полковник Запасов. Однажды появились Лоренцев на пару с Телятьевым. Лыков подозревал обоих, одного больше, другого меньше. Но сейчас ему было не до них, и в пустой и гулкой голове ничего не шевельнулось.
К Ольге сыщика не пускали. Слишком неприглядны процедуры лечения холеры… И он поселился в Михайловской больнице. Но и бараки тоже навещал ежедневно.
Так мучительно прошли четыре дня. И Бог услышал молитвы хороших людей. Сначала миновал кризис у Ольги Владимировны, и она пришла в себя. А через день Азвестопуло тоже открыл глаза и отчетливо сказал:
— Щец бы сейчас…
Алексей Николаевич вышел в садик при больнице и долго переводил дух. Он был счастлив. Словно высоко в небе открыли окно, и на землю подул добрый целительный ветер…
Глава 13Лыков сводит счеты
Придя в себя как бы вдруг, статский советник начал отдавать приказания. Оказалось, он не просто сидел в скорби, но еще и думал. Первое, что сделал Лыков, это поехал в Малую Вишеру. Он помнил, что попал в одного из бандитов, и теперь хотел взять след.
На станции сыщик собрал всех, кому полагается находиться возле поездов: носильщиков, буфетчика и жандарма. И задал им вопросы:
— Кроме наших, были другие раненые? И в какую сторону они поехали? А может, тут труп подобрали?
Он был уверен, что скоки добили своего или увезли в Москву. Но ему дружно ответили, что таких никто не видел. И покойник нигде не валялся.
Новость не вписывалась в понимание статского советника. Неужели ребята сели в тот же поезд, что и сыщики? И повезли пострадавшего обратно в Петербург? Это уже наглость. Как они не побоялись? Однако и в их поезде никто не помнил других увечных, хотя Лыкова узнали все.
— Не может такого быть!
— Как же! Вас помним, все руками вокруг себя шарили, словно в забытьи… Одноглазку свою потеряли[59]. А других никого!
— Может, пьяные в поезд ломились?
И тут спохватились носильщики:
— Ага, вашскородие! Херые были. Один все спотыкался. Без чувствов его занесли, двое с боков тащили.
— А почему вы решили, что это пьяный? Песни он горланил или матерился?
— Ни то и ни другое. Упился человек до потери разума. Только горлом булькал и жалобно так подвывал… Рожа широ-о-кая!
— В какой поезд они сели?
— В тот же, что и вы. Пригородный нумер семнадцать.
Сыщик отправился обратно. Прошло пять дней, след уже остыл, но он надеялся на удачу.
Николаевский вокзал — один большой бедлам. Никто ничего не помнит, никто ничего не видел. Статский советник потолкался по дебаркадерам и явился на биржу извозчиков. Вынул полуимпериал и давай его подбрасывать в ладонях. «Агамемноны»[60] сразу оживились.
— Так что угодно вашей милости?
— Пять дней назад с семнадцатого пригородного раненые сходили?
— Так вы и сходили. Жандармского унтера сопровождали и сильно по нему убивались. Помним, а как же!
— Другие были?
— Были. Артельщик с простреленным плечом. Но его алафузовские с собой увезли.
— Все верно. Ну а еще кто? Говорят, пьяного выгружали из нашего поезда.
— Это в летнем пальте? Еще скулил непотребное чево-то?
— Широколицый такой, — напомнил сыщик. — Двое по бокам его поддерживали.
— Был с широкой рожей, — припомнил один из мужиков. — И с ним ребята. Я хотел их обслужить, но Демьян Иваныч перехватил.
— Кто такой? — бросил свидетелю монету сыщик. Тот ловко ее поймал и закончил:
— Кузовков фамилия, бляха сто пять, вольный.
— Где он сейчас?
— Дома должон быть. Где-то по-возле Лиговки проживает, а точно не скажу.
Адресный стол выдал восемь Кузовковых, но Демьяна нашли быстро. Тот пребывал в запое и трудиться не спешил. Когда Лыков явился на Воронежскую улицу и взял агамемнона за пищик, тот долго вспоминал.
— Ага… Значитца, это было пятого дни? Ну-ну… Стоко время назад, рази упомнишь?
Статский советник отвесил извозчику добрую затрещину, и это помогло.
— Точно так, ваше сковородие! — вспомнил тот. — Аккурат с того дня и отдыхаю, как дали мне синенькую бумажку. Был пьяный седок! Мордастый такой. Как сейчас помню.
— Сильно выпимший?
— Ох, сильно… Ноги не волочил. Товарищи его под руки вели.
— Куда ты их отвез?
— А эта… в изоляционные квартеры. Холера у него, вишь. Я коляску карасином вымыл, и тово… обошлось.
— Где те квартиры?
— Так знамо где. Пятая Измайловская рота, третий дом.
— А точно он пьяный был? Ты, когда экипаж мыл, крови не нашел?
Кузовков молчал и отводил глаза.
— Что, опять затрещину захотел? Отвечай!
— Была кровь, ваше сковородие. На полу.
— И что ты подумал?
— Подумал: подрались по пьяному делу, кто-то кому-то юшку и пустил. У нас, русских, ведь как? Вот со мной был случай…
— Почему в полицию не заявил? — оборвал философские рассуждения извозчика сыщик.
— Нешто я с ума съехал? — удивился Кузовков. — Вам тока заяви, потом не отмоешься. И вобче… мне выезжать пора. Хватит пить!
Значит, Лыков действительно попал в одного. Сообщники отвезли его под видом пьяного в изоляционную квартиру. Алексей Николаевич знал эту уловку. Такие квартиры городская управа держит для временного размещения людей, когда в их жилищах проводят санитарную обработку от крыс и все пропитано мышьяком. В Петербурге около полусотни изоляционных квартир. Часть находится в городских домах, а часть — в доходных, и управа платит за них владельцу. В результате нет-нет да случаются скандалы. Один из членов управы, например, водил туда любовниц. Иногда там же селят командированных земцев, что незаконно. А иногда за взятку в такие квартиры прячут уголовных без документов. Прописку в них не спрашивают, полиция не заходит — живи спокойно. Знай плати служащему, который распоряжается временным фондом.
Прошла почти неделя, шансов захватить скоков не было. Но хоть следы поискать… Полицейские ринулись в Пятую роту, обошли все квартиры и в одной из них нашли труп мужчины с огнестрельным ранением в правом легком. Покойник уже стал пованивать… Лыков явился на обыск с фотокарточками подозреваемых, и точно: убитый оказался Фирсом Титкиным по кличке Кабысдох. Одним негодяем в банде теперь меньше. Впервые им сорвали ограбление и нанесли потери. Но что дальше? Где искать людей, которые теперь затаились еще глубже?
Лыков пришел в палату к Азвестопуло и рассказал новости. Коллежский асессор порадовался:
— Я отомщен… Будет знать, как нас, грекосов, стрелять.
— Но оцени находчивость, — заметил шеф. — Любые другие бандиты затаились бы на станции. И уехали бы с раненым в Москву. А эти хладнокровно сели с нами в один поезд и вернулись назад. Причем Титкин себя не выдал, честно отыграл роль пьяного. Сильный характер! Обычным скокам такое никогда не придет в голову. Думаю, с ними был главарь. Ехал в соседнем вагоне, руководил операцией оттуда. Когда увидел, что вышло, мгновенно принял парадоксальное решение, которое их спасло. Он же, видимо, приказал бросить раненого Кабысдоха. Его можно было бы спасти, если сразу отвезти в госпиталь. Но им туда было нельзя. И они оставили товарища умирать.
— Вы узнали, как бандиты оказались в изоляционной квартире? — поинтересовался Сергей. Похоже, он выздоравливал, если стал рассуждать о деле.