— Личность опознали? — не меняя тона, продолжил расспросы статский советник.
— А то! Наш оказался, арзамасский. Вот сукин сын! С мальцов тут воду мутил, да и допрыгался. А я скажу так: туда ему и дорога. Весь род у них поганый, у Телятьевых…
— Как-как? — хором воскликнули питерцы.
— Мишка Телятьев, поджигателя сын. Папашу его двадцать пять лет назад живьем спалили, теперь сынку черед пришел. Надо же было додуматься: на почту напасть. Ей-ей, ни капельки не жалко.
Алексею Николаевичу начал надоедать этот разговор. Он выложил на стол еще три карточки: Литвиненко, Бубнова и Монтрыковича. Сверху положил открытый лист за подписью Курлова.
— Прочтите сначала это.
Исправник пробежал документ глазами, поднялся и одернул мундир.
— Понятно. Какие будут распоряжения?
— Я уже начал их перечислять. Соберите штат, покажите им карточки. Всех четверых. Агентура у вас имеется в преступной среде?
Исправник пожал плечами:
— У нас и среды-то нет. Так, парочка пьяниц да спившийся конокрад…
— Василий Селиверстович, — сменил тон приезжий. — Давайте уже серьезно поговорим.
— Давайте.
— В Арзамасе четырнадцать тысяч населения, а преступников нет?
— Ну есть, конечно. Даже убийство на днях произошло. Но его совершил все тот же Мишка Телятьев. Вот оторва!
— Так. Начните с убийства. Потом переходите к нападению на почту. И закончите описанием личности преступника.
— Слушаюсь.
Надворный советник начал излагать. Четыре дня назад в селе Большое Туманово был найден труп девицы из местных крестьянок, Марии Забродкиной. Ее задушили, а тело спрятали в срубе за околицей, в ста саженях от крайних домов. Подозрение сразу пало на ее ухажера Михаила Телятьева, сына арзамасского цехового, известного дурным поведением. Мужчина домогался девушки, а она ему отказывала. Родители уже жаловались уряднику, но тот отмахнулся. И вот результат. Девушка задушена, а ее убийца сам нарвался на пулю… Дознание можно прекращать.
О происшествии на дороге исправник мало что добавил. Ямщик видел троих. Лиц с перепугу разглядеть не успел. Но дрожки сельские стражники настигли быстро, единственного в них ездока пристрелили не просто так, а ответной стрельбой. Тот начал палить первый. И деньги при нем оказались. Так что главарем экспроприаторов был Телятьев.
— А двое других?
— У нас есть подозрения. Мишка водился с такими же мазуриками, как и он сам. И сколотил шайку, дрянь такая. Тот факт, что похищенную сумму нашли именно у него, говорит, что Мишка был атаманом. Так?
— Скорее всего, — согласились питерцы.
— Значит, двое других — его дружки по хулиганству. Мы их сейчас ищем, проверяем инобытие, трясем семьи. Цапнем, вот-вот цапнем, никуда не денутся.
— То есть эти московские ребята в налете на ардатовскую почту не участвовали? — поворошил карточки подозреваемых Лыков.
— Конечно, нет, — ответил шефу его штатный аналитик. — Стали бы рецидивисты подчиняться хулигану из провинции?
— Похоже на правду, — вздохнул тот. — Пустышку сосём? Зря приехали? Но фамилия, фамилия-то какая: Телятьев. Неужели совпадение?
И обратился к хозяину кабинета:
— Василий Селиверстович, а много у вас в городе людей с такой фамилией?
— Имеются, а что?
— Коллежский секретарь Осип Германович Телятьев им не родственник? Особенно хулигану Мишке?
Исправник хмыкнул:
— Чтобы ответить на ваш вопрос, я должен сначала узнать, а кто этот самый Осип Германович.
— Чиновник для поручений Московской сыскной полиции.
— Эх-ма… А он родом из наших мест?
Питерцы переглянулись — никто из них не знал этого достоверно. Лыков быстро нашелся:
— Мы сами выясним его генеалогическое древо. А вы, Василий Селиверстович, займитесь опознанием тех разбойников, чьи портреты я привез. Все очень и очень тщательно: показать городовым, носильщикам на вокзале, половым в трактирах, негласным агентам… Бильярдные в Арзамасе есть?
— Только в Стрегулинских номерах.
— Понятно. Задавайте всем один и тот же вопрос: видел ли кто этих людей в Арзамасе, начиная с середины июня. Если видели, то где, в какой компании. Сроку вам на это даю сутки. Завтра в это же время — подробный доклад.
— А… нынче вечером не изволите ли поужинать со мной? У нас хороший есть трактир на Рождественской улице. Можно и у меня дома, но в трактире будет вкуснее.
Лыков игнорировал слова исправника насчет ужина, а спросил о другом:
— Имеется в Арзамасе отставной полицейский чиновник? Такой, чтобы все про всех помнил и находился еще в здравом уме?
— А как же! — обрадовался надворный советник. — Сам я на этой должности только второй год. Многого еще не познал. Но есть Исцеленов Евстафий Павлович. Бывший городовой пристав, больше десяти лет как на пенсии. Ум о-го-го! Мне бы такой на восьмом десятке… ежели доживу. Ходячий Брокгауз с Ефроном.
— Где он живет?
— На Старо-Московской улице в собственном доме. Тут близко. Я дам вам провожатого.
И заревел, как медведь:
— Дежурный!
Когда питерцы шли к отставнику, Анисимов спросил:
— А зачем нам этот старый хрыч? Вся информация есть в полицейском управлении.
— Замучаешься искать. Да и не вся она там.
— Но мы хотим найти связь между здешним Телятьевым и тем, который в МСП. Отчество у него редкое — Германович. Поднимем списки жителей, если надо — церковно-приходские книги, и отыщем.
— Через неделю, — заметил подполковнику статский советник. — А где-то в садике сидит старичок в теплых валенках. Ест крыжовник и вспоминает молодость. Очень хочет рассказать о ней, да никто дедушку слушать не хочет, потому как он уже всем надоел. А тут мы пришли. Все зараз и узнаем.
Лыков ошибся только в деталях. Сухой седовласый старик принял их в кабинете, а не в саду. И на ногах у него были кожаные туфли, а не валенки. Все остальные предсказания сбылись в полной мере.
Алексей Николаевич знал, как говорить с такими людьми. Он показал сначала свой полицейский билет, затем открытый лист. Исцеленов сразу насупил редкие брови:
— Чем я могу помочь вашему высокородию?
— Опытностью и знанием города, — серьезно ответил питерец.
— Спрашивайте. На память я пока не жалуюсь, так что…
— Нас интересует человек, которого зовут Осип Германович Телятьев. Был такой прежде в Арзамасе?
— Германа Иваныча сын? — уточнил старик. — Который сейчас в Москве сыщиком?
Питерцы второй раз за день переглянулись. Ай да Брокгауз!
— Похоже, что он, — кивнул Лыков. — Нам нужно знать, что его связывает с тем негодяем, которого давеча застрелили стражники. С Михаилом Телятьевым. Они родственники?
— Довольно таки дальние, — сразу сообщил бывший пристав. — Там история невеселая, и ей уж двадцать с лишним лет. Только я один ее, вероятно, и помню.
— Тогда мы пришли по адресу, Евстафий Павлович. Расскажите нам все с подробностями.
— Если с подробностями, то нам понадобится самовар, — ответил Исцеленов. — Пенсия у меня небольшая, на фамильный чай не хватает, так что не обессудьте. Это правда, что какому-то волостному старшине из Сергачского уезда положили триста с лишним рублей?
— Правда, — подтвердил читавший газеты сыщик. — Старшина пострадал от беспорядков пятого года. Вот ему Сенат и назначил. По представлению Столыпина. Это первый такой случай в России.
— Живут же люди… Вот взять меня: я отслужил сорок пять лет, вышел в отставку в чине коллежского асессора. Для Арзамаса очень хороший чин, скажу я вам. Имею Владимирский крест. А пенсия — как у волостного старшины!
Лыков понял, что старика уносит не туда, и вежливо одернул его:
— Так что насчет Телятьевых? Вы помните и отца, и сына? Даже знаете, что Осип Германович полицейский.
— Вы хотите выяснить, в каком родстве состоят сыщик и убитый грабитель… — спохватился отставник. — Что вас смущает? Имеются подозрения?
— Нет, но такие корни не нравятся начальству, — соврал Алексей Николаевич. — Ну, мы слушаем.
Исцеленов кликнул девку-прислугу, велел нести самовар и варенье. Потом откинулся на спинку стула, прикрыл глаза выцветшими ресницами и начал, прямо как Гомер:
— Это случилось в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году…
Сделал длинную паузу, видимо, вспомнил себя на четверть века моложе. Затем продолжил:
— В Арзамасе тогда жило два семейства, носящие фамилию Телятьевы. Они были между собой в отдаленном, но родстве. Вообще, все здешние Телятьевы выходцы из села Большое Туманово. Того, где недавно задушили девушку. Слышали об этом случае?
— Да, исправник говорил.
— Ага. Эти тоже были оттуда. И одна семья была богатая, а другая бедная. Созонт Телятьев держал мастерскую, в которой вязали из цветной шерсти ботинки. Понимаете, о чем речь?
Анисимов недоуменно оглянулся на шефа.
— Сапожки-вязанки? — сообразил Лыков. — Пестрые, внутри войлок, и все это на кожаной основе с каблуком? У моей покойной жены были такие, она их очень любила.
— Те самые, — подтвердил дедушка. — Исконный арзамасский промысел. Первыми их начали выделывать монашки Никольского монастыря. А потом они научили обывателей, и пошло-поехало.
— Но ведь их работают женщины. А при чем тут мужчины?
— Бабы, действительно, главные застрельщицы. Но несколько мужчин вторглись в этот промысел, и вот почему. Вязеи — так называют женщин-вязальщиц — делают голенище и окончательную отделку вплоть до пуговиц и кромки. Но насаживать это все надо на обычный сапог. Тут много труда и для мужика. Подошва, каблук, войлоком выстлать, носок вытянуть… Потом надо ехать торговать, отлучаться от дома… В Арзамасе четыре ярмарки в году да Нижегородская — сбывать есть куда. И сапожки-вязанки шли хорошо. Созонт держал восемь мастеров-сапожников плюс артель вязей. Первый был по оборотам в городе.
Тут принесли самовар, разлили, и пенсионер взялся за стакан. Отхлебнул, покачал головой:
— Какие чаи я пивал, когда состоял при должности… Купцы не забывали. А сейчас…