Выстрел показался ей оглушительным, даже с капитанского мостика было видно, как из правого борта баркентины вырос длинный сизый пороховой язык. Должно быть, Дядюшка Крунч на всякий случай заложил двойную порцию пороха… Ядро мелькнуло крохотной размытой точкой меж облаков, но Корди, привыкшая разглядывать от скуки даже мелкую быструю рыбешку, рассмотрела его путь. Оно скользнуло в сторону харибды — прицел был выверен на удивление точно — но промахнулось мимо огромной туши на каких-нибудь двадцать футов.
Дядюшка Крунч почти тотчас выстрелил вновь, видно, держал наготове сразу несколько заряженных пушек. Опять оглушительный хлопок — и ядро, зловеще завывая в воздухе, ушло в недолет.
Дядюшка Крунч стрелял добрых полчаса, прежде чем канонада прекратилась. Из нескольких десятков выстрелов только два или три угодили в цель, но, к досаде Корди, не произвели никакого эффекта — судя по всему, расстояние было слишком велико, чтоб ядра сохранили свою убойную силу, а разрывы бомб казались крошечными и слабыми, как хлопки шутих. Сама харибда при этом вела себя так спокойно, словно паслась на небесном лугу, а не находилась под артиллерийским обстрелом. Ее не пугал ни грохот, ни вспышки пламени, ни боль — если она, конечно, была способна чувствовать боль. Она даже не считала необходимым замедлиться или сменить курс.
— Чертова рыба ведет себя так, словно в нее стреляют каждый день, — прорычал Дядюшка Крунч, выбравшийся с гандека, нервно меряя шагами мостик, — Держится как привязанная! Никогда не слышал, чтоб харибды отличались подобным упрямством! Крепко же она на нас глаз положила…
Корди бросила взгляд на бронзовые стрелки альтиметра. Большая заметно сдвинулась за единицу, малая робко коснулась тройки.
— Почти семнадцать тысяч, — пробормотала она, — Почему бы этой харибде не убраться обратно в Марево?
Голем задумчиво покачал головой:
— Видимо, зависимость харибд от Марева сильно преувеличена. Подниматься еще выше бессмысленно — сожжем в топке то, что еще осталось. Невероятное упрямство.
Убедившись, что «Вобла» не собирается сворачивать с курса, Корди выпустила штурвал из замерзших пальцев и спрятала руки в подмышки. В голове от этого не прояснилось, да и дышать приходилось через силу, но хоть немного да помогло.
— Надо понять, отчего она так рвется за «Воблой», — от холода ее голос звучал хрипло, как у старого небохода-курильщика, — Неужто ее так притягивает магия корабля?
— Из нас двоих на ведьму ты похожа больше, — проворчал голем, колотя себя в бронированный нагрудник, чтоб сбить свежую наледь, — Тебе и судить, что эта чертова селедка нашла в «Вобле»!
— Марево любит чары… Оно самое — океан испорченных чар. Но вдруг здесь что-то другое?
— Не знаю, как у тебя, а у меня уже все шестерни в голове замерзли, — пожаловался Дядюшка Крунч, — Если ей нужен не корабль, значит, что-то, что находится на нем. Учитывая то, что трюм у нас пуст…
— Акулье зелье! — Корди широко распахнула глаза, — Это единственное, о чем харибда точно знает.
— Но мы ведь отмылись в шторме и…
— Это не акула, ты сам говорил. Акула давно отстала бы. Но харибда запомнила вкус зелья и запомнила, откуда оно упало. Ты понимаешь, что это значит, дядюшка?
Абордажный голем со скрежетом развел и свел руки. Намерзающий на панцире лед лишал его подвижности.
— Ни черта не понимаю, рыбеха.
Корди захотелось улыбнуться, но губы слишком замерзли.
— Это означает, что у нее есть разум.
— Что с того?
Корди нетерпеливо топнула ногой по палубе. Получилось не очень убедительно, но хотя бы примороженным пальцам на какое-то время вернулась чувствительность.
— Магия и разум! Лучшие ведьмы Унии годами спорят о том, может ли разум возникнуть сам собой, в переплетении случайных чар! Даже не представляешь, какие споры бушевали! Одни утверждали, что это невозможно, как невозможно представить, что капли дождя нарисуют на палубе контур человеческого портрета. А другие кричали, что когда чары нахлестываются друг на друга с бесконечным переусложнением, рано или поздно процесс взаимодействия станет так сложен, что в нем сами собой возникнут условно мыслящие структуры!..
Забывшись, Корди сама не заметила, что использует слова, которых, как она думала, даже не помнит. Оказалось, помнит. Не хуже, чем запах мела и пустые гулкие коридоры. И форменное платье с колючим накрахмаленным воротником. И лицо госпожи ректора, висящее в пустоте перед ней…
— Ты этого всего в обычном приюте нахваталась?
Опомнившись, Корди обнаружила, что Дядюшка Крунч внимательно разглядывает ее своими линзами. Тронутые изморозью, они выглядели не очень-то дружелюбно, даже подозрительно.
Корди попыталась издать непринужденный смешок.
— Слово здесь, слово там… Никогда не знаешь, чего ветер на хвосте принесет, так ведь?
К ее облегчению, абордажный голем не стал излишне сосредотачиваться на ее словах. Возможно, у него были более серьезные проблемы, чем болтовня юной ведьмы. Например, нагоняющее корабль чудовище…
— А я, стало быть, не разумный, а?
От его скрипучей усмешки Корди стало стыдно.
— Ты — это совсем другое… — пробормотала она, — Тебя таким и замышляли. «Малефакс» вон тоже разумный… иногда. Но вас обоих специально такими сделали, наложили определенные сложные чары, сформировали характер, рефлексы, мышление…
— Сформировали, значит…
Впервые за два года, проведенные на борту «Воблы», Корди не понимала, с каким выражением это произнес Дядюшка Крунч. Его голос, лишенный человеческих интонаций, хриплый и перемежающийся скрежетом поршней, не так-то просто было разобрать, но раньше ей всегда это удавалось. Несмотря на то, что Дядюшка Крунч вечно старался выглядеть суровым и самоуверенным, она знала, как много на самом деле у этого механического голоса оттенков и звучаний. Но сейчас…
— Я ведь рассказывал тебе истории про Восточного Хуракана и пиратскую жизнь, а, рыбеха?
— Еще как! — поспешила подтвердить ведьма, — Целую кучу.
— Но я никогда не рассказывал о том, как поступил к нему на службу, верно?
Корди смутилась, сама не зная, отчего. Будь вокруг не так холодно, она сорвала бы шляпу и теребила ее в руках — иногда это помогало вернуть уверенность.
— Не рассказывал, — согласилась она, — Но мы думали, что когда-нибудь расскажешь.
Голем медленно кивнул.
— Рано или поздно расскажу. И тебе и Ринриетте и прочим…
— Мы подумали… То есть, мы со Шму думали, что ты и сам мог этого не помнить. Раз Восточный Хуракан стер тебе память о последнем рейсе, он мог и ту тоже стереть, правда ведь?
— Только не об этом, рыбеха. Когда-нибудь я расскажу и эту историю. Тебе, Ринриетте, Шму и… прочим. Дело в том, что это непростая история. И каждый раз, когда я хочу к ней подступиться… Неважно. Так до чего ты додумалась?
Несмотря на то, что Корди распирало от мыслей и слов, она не сразу вспомнила, что именно хотела сказать. Иногда Дядюшка Крунч ведет себя немного странно, подумалось ей. Как в такие моменты. Мало кто это замечает, по крайней мере, Ринни не замечает точно. Для нее он всего лишь преданный ее деду слуга, что-то вроде камердинера, наставника и защитника, надежный и хорошо функционирующий механизм. Который, подобно всем старым механизмам, отличается нравом сварливого старика. Но у Ринни много хлопот, особенно в последнее время. Едва ли она замечает, что время от времени за потрепанной лицевой броней абордажного голема мелькает что-то, не умещающееся в образ ворчливого, но простодушного старого пирата.
Но сейчас у нее не было времени предаваться подобным мыслям.
— Получается так, что беспорядочная куча магии все-таки может создать разум, — затараторила она, — Просто кусочки чар, сплетаясь самым разным образом, создают что-то, что может думать. Может, не очень хорошо или не очень быстро, но может! Только что Марево создало что-то думающее! Не просто летающий желудок, как прочие акулы, а что-то, что умеет хоть и со скрипом, но соображать. Ему понравилось зелье и оно надеется найти еще больше, если раздавит «Воблу»!
— Вот уж точно, великий мудрец… — проворчал голем, косясь в сторону извивающейся в облаках харибды, — Я видел копченых камбал, в голове у которых и то было побольше…
Корди в запале схватила его за руку и зашипела — бронированная сталь успела основательно промерзнуть.
— Дело не в этом! У меня ведь еще осталась чешуя форели! Желтая чешуя!
— Что с того?
— Я могу приготовить еще зелья! Самого вкусного акульего зелья во всем небесном океане!
— Когда Ринриетта вернется, нам с ней придется хорошенько потолковать, — проворчал голем, — У старых небоходов есть много примет, не все из которых кажутся мне разумными. Но сумасшедшая ведьма на корабле — это явно к беде…
Корди сердито засопела, в точности как Мистер Хнумр.
— В этот раз мы сделаем для нее не закуску, а настоящий ужин! Только после этого ужина у бедной харибдны наверняка начнется ужасная изжога!
— Все еще не понимаю, что ты задумала, рыбеха.
— Порох! — выпалила Корди, не в силах больше сдерживаться, — Засыпем в каждый бочонок с акульим зельям фунтов по пятьдесят черного пороха — и скинем за борт! Она клюнет! Обязательно клюнет!
Абордажный голем скрипуче вздохнул.
— Иногда я благодарен Розе за то, что у меня нет волос, — пробормотал он, — Иначе я давно бы был седым, как лунь. Готовь свое чертово зелье, Корди, и поскорее. Я пока раздобуду в закромах Габерона пороха… И будем молиться Розе, чтоб к этому моменту котел еще работал.
Корди никогда бы не подумала, что варка зелья может утомлять не меньше, чем управление кораблем в шторм или карабканье по рангоуту. Но к тому моменту, когда зелье поспело, она уже валилась с ног.
Мистер Хнумр, любивший находиться в центре внимания, принял в готовке самое деятельное участие, но много проку не принес, несмотря на искреннее желание помочь. Его приходилось вытаскивать из котла, в который он случайно падал, подхватывать сметенные им с полки склянки, вытаскивать из пасти рыбьи плавники и, под конец, спасать от чучела трески, которое тот уронил на себя, перепугавшись при этом до смерти. Наконец, разбив пару реторт с южным бризом и презрительно чихнув, мистер Хнумр пришел к выводу, что достаточно потрудился — и в