— А кто сейчас капитан «Воблы»?
Внутри головы голема что-то гулко лязгнуло. Возможно, это было сродни тому, как люди цыкают зубом — у Тренча был слишком малый опыт общения с подобными существами. По правде говоря, лучше бы его и вовсе не было, но ведь Розе не прикажешь…
— Алая Шельма. Может, и это имя слышал?
Тренч помотал головой. Единственный раз это имя он слышал на палубе «Саратоги», из стальных уст капитана Джазбера, да и тот не мог вспомнить, где именно его слыхал. От этого имени веяло чем-то жутковатым, не слабее, чем от Восточного Хуракана. Алая… На ум сразу приходило Марево — его верхние слои тоже манят обманчивой алой мягкостью. И кровь. Кровь алая, особенно, говорят, если свежая, бьющая из тела. Алая Шельма, значит. Тренч мысленно поежился — к человеку, которого прозвали Алой Шельмой, он по доброй воле не приблизился бы и на пушечный выстрел.
— Она еще заслужит свою славу, будь уверен, — голем задумчиво кивнул, но Тренчу показалось, что он кивает не столько своему пленнику, сколько собственным мыслям, — Она еще заставит небесный океан побурлить, это уж наверняка… Восточный Хуракан тоже с малого начинал. Главное не количество пушек на гандеке и не то, сколько у тебя парусов. Главное — пиратская кровь. Если натура нужная есть, все остальное нарастет с опытом. А натура у нее самая подходящая. Пиратская натура.
Тренч не сразу понял, какое именно слово царапает его, точно крошечный камешек, застрявший в сапоге.
— Она?
— Она, — абордажный голем покосился на него, — Капитанесса Алая Шельма.
Тренч изумился настолько, что сразу отстал от колосса на несколько шагов.
Капитанесса? Мало того, что корабль причудливее некуда и служит на нем не разбери кто, так еще и капитан — женщина? На миг ему показалось, что небо переворачивается вверх ногами. Рейнланд, конечно, был щучьим углом в воздушном пространстве Готланда, но и туда с редкими газетами просачивались иногда новости. Например, новости о том, что в каледонийский флот стали набирать особ женского пола, преимущественно на должности стюардов, подшкиперов и судовых медсестер. Старики Рейнланда на эти новости лишь поджимали губы — чванливых выскочек-каледонийцев на всех островах Готланда не очень-то жаловали. Но капитан?! Даже он, сухопутный карась, с трудом себе это представлял. Что ж, стоило ожидать, что у пиратов все устроено не самым привычным образом…
Капитанесса Алая Шельма. Он попробовал это сочетание на вкус, и вкус оказался резким и пронзительным, как у застоявшегося рома — все равно звучало крайне зловеще. Но у пиратских капитанов, наверно, так заведено. Не назваться же ей, в самом деле, Юной Фиалкой или Пучеглазой Плотвой. Опять же — женщина… Женщины любят красивое, броское, будь то ткани или имена. Что ж, по крайней мере, решил Тренч, у капитанессы «Воблы» был вкус. Слабое утешение — на тот случай, если ей вздумается сыграть с ним какой-нибудь фокус из числа тех, которые пираты обычно проворачивают со своими пленными.
Дядюшка Крунч трактовал замешательство Тренча самым верным образом.
— В старые времена я бы и сам не поверил, — пропыхтел он, — Девчонка за штурвалом корабля! Видано ли! В пиратском деле традиции сильны, они как якорная цепь, на них все держится. Традиция велит от отца к сыну пиратское ремесло передавать. В старые времена сказали бы мне, что девчонка свой флаг на мачте корабля поднимет, да еще и пиратского, пружины бы лопнули от смеха. В старые времена порядки иные были. А сейчас… Не повезло Восточному Хуракану. Был у него отличный корабль, был верный экипаж, пороху и золота вдосталь, даже клад был… А вот внука Роза не послала. Одну лишь внучку.
— Вот как…
Голем смерил его тяжелым взглядом от подошв до взъерошенных волос.
— Алая Шельма десять таких, как ты, рыба мороженная, одной рукой возьмет, понял? Настоящий капитан моя Ринриетта. Семь лет «Воблой» командует и уже успела больше кораблей в Марево отправить, чем ты за всю свою жизнь видел!
В последнем Тренч ничуть не сомневался. Как и в том, что капитанесса Алая Шельма достаточно серьезна, чтоб просто вышвырнуть его с корабля, мельком взглянув. Если он жив до сих пор, то только лишь потому, что самонадеянно назвался инженером. Как только пираты разберутся, что он на самом деле за инженер, как только заглянут в его мешок…
Он уже представлял эту Алую Шельму так ясно, словно она самолично стояла на верхней палубе, преграждая им путь. Рано постаревшая женщина, грузная, как боченок, с мускулистыми руками, багровыми от загара сверхбольших высот. Лицо похоже на крупную сеть из-за множества пересекающихся кое-как затянувшихся рубцов, в приоткрытом рту видно лишь несколько зубов, да и те желты от табака. Неопрятные полуседые космы кое-как связаны на голове выцветшими тряпками. Но хуже всего взгляд… Слишком уж живо Тренч его представил. Плотоядный взгляд воздушного хищника, привыкший смотреть не мигая что на мелькающее средь облаков солнце, что на корчащегося в муках противника. А еще от нее наверняка будет вонять рыбьим жиром, табаком, ромом и жженым порохом. Тренч в свое время прочел множество пиратских рассказов, но шестнадцать лет — это тот возраст, когда Роза дает понимание — не все в настоящем мире такое, каким кажется.
Он так увлекся этой жуткой картиной, что даже не сразу заметил, как Дядюшка Крунч продолжает бормотать себе под нос:
— Конечно, выучки у нее пока нету, ну так это не за один год появляется. Некоторые, бывало, по полжизни небо коптят, прежде чем учатся ахтерштаг от бакштага отличать[29], да и те… А из девчонки выйдет толк. Рано или поздно своего деда, Восточного Хуракана, за пояс заткнет, вот что я думаю. Главное — натура пиратская. Конечно, было бы лучше, если б он сам ее учил, да куда там… Пока одним глазом на Восьмое Небо не заглянул, про Ринриетту не вспоминал. Дело ли?..
Тренч пытался вслушиваться, но мало что понимал. Как и все старики, Дядюшка Крунч имел обыкновение предаваться воспоминаниям, которые своей лаконичностью и четкостью никак не могли бы соперничать с записями в бортжурнале, а проще говоря, были разрознены, беспорядочны и непонятны постороннему. Поэтому он решил больше ничего не спрашивать и лишь глядеть по сторонам.
Но даже с этим он толком не справился. Потому что неподалеку от бизань-мачты, в узком проходе, образованном сложенными деревянными балками и бухтами каната, ему померещилась темная, как ночь, фигура, лишь немного выступающая из окружающей ее темноты. Фигура, напоминающая человека в глухом плаще, неотрывно смотрящая на него и при этом отчего-то кажущаяся невещественной, словно и не человек это вовсе, а только лишь причудливая плоская тень, болтающаяся в воздухе. Тренч мгновенно повернул голову и…
Ничего. Проход был совершенно пуст. Что бы ни находилось там секундой раньше, оно успело убраться. Или, точнее, раствориться без следа — Тренч готов был поклясться, что ни слышал шагов.
— Не отставай! — недовольно проворчал голем, — Тащишься как старая макрель!
— Я… Мне кажется, я что-то видел.
— Ну, ты явно видел не набитого дурака, потому что для этого тебе потребовалось бы зеркало!
Тренч и в самом деле почувствовал себя круглым дураком. Возможно, это все перенапряжение сил и избыток впечатлений. От подобной встряски, говорят, иной раз небоходы видят на горизонте несуществующие силуэты кораблей или даже черные, как смерть, паруса «Марии Целесты»…
Он машинально вытер лоб и обнаружил на нем капельки холодной влаги, похожие на тот конденсат, что оседает на парусах поутру.
— У вас на корабле не живут призраки? — выдавил Тренч с неловким смешком.
— Был один, да сбежал в последнем порту, — голем издал жутковатый скрежещущий смешок, — Ну что уставился, глаза выкатил? Теперь точно выглядишь как пучеглазая рыба…
— Там…тень. Стояла неподвижно, а потом пропала.
— Ах, тень, — голем глубокомысленно почесал механической пятерней затылок, — Ты бы на это внимания не обращал, вот что. На этом корабле и не такие штуки случаются. Тень ему, видишь ли… Месяц назад у нас тут с тенями вообще черт знает что творилось. То их вовсе не было, точно под палубу провалились, то вдруг возникали, но чертами совсем не похожие. Иду я, например, а тень вокруг меня как рыбеха носится. Или раздуется как шар, аж смотреть противно. На шкафуте эти тени целый театр устроили. Рыб изображали, бились друг с другом… Занятное было зрелище. Не обращай внимания, говорю.
— Та тень была похожа на… на человека.
— Ну, если на человека, так то, наверно, Шму, — абордажный голем разве что руками не развел, как настоящий человек, — Ужасно любопытна, хотя сама никогда в этом не признается. Наблюдает, значит, за гостем. Только ты, рыба-инженер, держись от нее подальше, понял? Тогда, может, и цел останешься. Шму не любит чужого внимания. Очень не любит. И резких движений тоже.
Тренч втянул голову в плечи и попытался двигаться настолько плавно, насколько позволяли трещащие суставы и замерзшие мышцы. Идти в тишине, нарушаемой лишь равнодушным шорохом ветра в парусах и скрипом досок было неуютно. Слишком уж пиратский корабль был непохож на ставшую ему привычной за недолгий срок «Саратогу». Пугающе непохож, добавил он мысленно. Все здесь было каким-то… Странным? Зловещим? Непонятным? Словом, совсем не таким, как обычно пишут в пиратских романах. Ни лихих небоходов с повязками на глазах и обнаженными саблями в руках, ни груд золота прямо на палубе, ни прочих деталей, столь красочных, сколь и жутковатых.
— Неплохо вы «Саратогу» взяли, — попытавшись польстить, Тренч едва не прикусил язык, лесть получилась неуклюжая, неумелая, совершенно безыскустная.
Но, кажется, абордажному голему она пришлась по вкусу.
— Всерьез, что ли?
— Ну да. Вы как появились, у всех сразу сердце в пятки ушло. Потом этот гелиограф… А как бахнет!..
Глухое забрало голема не могло выражать улыбку, как и прочие человеческие эмоции, но Тренч почувствовал, что угодил в самую точку. Наверно, что-то похожее ощущают канониры, когда выпущ