— Но…
— И мы с мистером Хнумром сработали как единое целое. Хотя я не была настоящей ведьмой, а он не был настоящим котом. Просто мы… Сдружились, наверно. Мы же оба фальшивые, верно?
Дядюшка Крунч замер, глядя на нее.
— Так, значит, думаешь, это твоя волшба превратила харибду в облачко?
Корди кивнула. Говорить не хотелось, чтоб не перебить вкус улыбки. Шму сидела немного поодаль, нахохлившись и старалась ни на кого не смотреть.
Под броней голема скрипнул какой-то вал или шарнир.
— Пустоголовая рыбеха, — констатировал он, — Плевать эта харибда хотела на тебя и на твоего кота!
Корди насупилась.
— Вот как? Тогда почему она стала облаком? Сама по себе?
— Сама по себе, — согласился Дядюшка Крунч, — Вроде того. Ты помнишь, сколько мы ее по воздуху гнали? И на какую высоту заставили забраться? Харибда — тварь выносливая, но нет того корабля, который будет сопротивляться ветрам вечно, рыбеха. Мы ее вымотали, вот что. Вымотали, заставили оторваться от Марева, подняться выше, чем ей приходилось бывать. Связи не выдержали. У созданий Марева ведь тоже есть внутренние связи — это вроде корабельных канатов, которые держат мачты и снасти. Она так долго гналась за нами, что выдохлась, связи изветшали, вот и…
Как ни устала Корди, но подскочила так, словно ее подбросило тугой пружиной. Даже хвосты рассыпались во все стороны.
— Это мы с Мистером Хнумром ее победили! Ты сам видел!
— Черта с два вы бы ее победили, рыбеха, не загоняй я ее сперва как следует!
— Это была волшба! Настоящая ведьминская волшба!
— Да ну? — Дядюшка Крунч подбоченился, — Тогда продемонстрируй ее еще разок. Сделай этот кнехт золотым, госпожа ведьма.
Корди вздохнула, покосилась на спящего вомбата и положила руку на кнехт.
Может, она и не настоящая ведьма, но где-то внутри нее, выходит, все еще спят чары. Может, она еще толком не умеет их фокусировать, может, ей не хватает опыта, может, все получается не совсем так, как задумано…
Корди прикрыла глаза, чтоб сосредоточиться.
«Я ведьма, — мысленно сказала она, привыкая к тому, как это звучит, — Несмотря на то, что они со мной сделали. Я все еще ведьма. Даже искаженная линза умеет преломлять свет. Быть может, иногда ценность подзорной трубы не в том, чтоб она приближала то, на что направлена, а в том, на что она смотрит… Я ведьма!»
Она открыла глаза только когда услышала чей-то вздох. Оказывается, это был вздох Шму. Увидев, что на нее смотрят, ассассин смутилась, побледнела и поспешила вскарабкаться на стеньгу. Корди перевела взгляд на кнехт и…
— Рыбешкины ватрушки, — пробормотала она.
Дядюшке Крунчу, должно быть, трудно было удержаться от торжествующего смеха. Но он удержался.
— Недурно, — сдержанно заметил голем, — Никогда не видел антрекот такого размера. Надеюсь, вы со Шму и ведьминским котом успеете его съесть до того, как его увидит Ринриетта.
Корди хлюпнула носом. Получилось как-то само собой.
— Но я… Я же… У нас же получалось! Мы же… Я…
Прежде, чем случилось непоправимое, стальные пальцы Дядюшки Крунча с лязгом схватили ее за выбивающийся из-под шляпы хвост, и тряхнули. Ласково, едва заметно, словно шутя, как тянул обычно расшалившийся вомбат.
— Рыбеха, — сказал он негромко, но очень серьезно, внимательно глядя на нее с высоты своего огромного роста, — Не обязательно быть настоящим, чтоб быть нужным. Не обязательно быть подлинным, чтоб быть незаменимым. Когда-нибудь Роза объяснит тебе это. Если, конечно, ты проживешь достаточно долго и не превратишь эту посудину в одну огромную сырную голову… Но пока этого не случилось, помни, ведьма ты или нет, но ты всегда будешь членом экипажа этого корабля. Настоящим. Самым настоящим, какой только может быть. И незаменимым.
Корди постаралась пошире открыть глаза, чтоб ветер выдул так и не родившиеся в них слезы. Ветер — хорошая штука против слез. Наверно, поэтому пираты никогда не плачут. У широко открытых глаз есть и другое преимущество — когда распахиваешь веки как можно шире, поневоле замечаешь все, что происходит вокруг.
Она заметила, как сбавившая ход баркентина, тоже уставшая от долгого бега, умиротворенно плывет среди облаков, как по заснеженному полю. Как вьются над ней верткие стайки мальков, как ветер нерешительно теребит обрывки канатов. Как…
— Врбыбыпрыгл… — один из порывов ветра показался ей шатающимся и неуверенным, точно подгулявший сквозняк, — Какого черта здесь творится? Почему мы в четырехстах милях от Порт-Адамса? И… Копченая каракатица! Что случилось с такелажем?! Вы держали бой? Никто не ранен? Что со мной было? Где все запасы зелья?
— Помедленнее, «Малефакс», — проворчал Дядюшка Крунч, со скрипом поднимаясь на ноги, — У нас будет много времени, чтоб все рассказать, пока будем идти к Порт-Адамсу.
Корди вздохнула. Одной Розе ведомо, настоящая она ведьма или нет, но одно известно точно — если она хочет быть настоящим членом экипажа, придется научиться отвечать на вопросы. На самые неприятные и сложные вопросы, после которых вопросы наставниц из Академии покажутся не такими уж и гадкими.
— Я сама все расскажу, — решительно сказала она, — И Ринриетте тоже.
— Нет уж, — буркнул Дядюшка Крунч, растопыривая механическую пятерню, — Тебе, рыбеха, найдется другая работа. На, держи.
Он протянул ей что-то небольшое, с кулак размером, продолговатое, железное.
— Что это?
— Это швейная игла. Парусину найдешь в трюме. Приступай.
— К-к чему?
— К пошиву парусов, конечно. Зелья больше нет, чешуи тоже. А нам ведь нужны паруса, чтоб двигаться дальше. Не собираемся же мы висеть тут вечно! Давай, за работу, рыбеха. Следующую неделю ты будешь порядком занята. Если проголодаешься, можешь погрызть кнехт.
— Я поняла, Дядюшка Крунч.
Корди взяла иглу, поправила на голове шляпу и, бросив последний взгляд за борт, где закручивались потревоженные килем облака, похожие на прилипшие к стенкам комки манной каши, улыбнулась.
У этой улыбки был совершенно невероятный вкус — то ли как у ананасового пирога, то ли как у салата из омаров, то ли как у сливочного мороженого, то ли…
Спускаясь в трюм, она не услышала порыва ветра, который пронесся над палубой, шурша парусиной. Неудивительно, ветер этот был слаб и обманчив, отчего его шелеста не услышал никто из экипажа.
— Ведьмы, — прошелестел ветер ей вслед, — Ох уж эти юные ведьмы и их коты…
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯЗОЛОТЫЕ РЫБКИ БАРОНЕССЫ
…к вечеру, когда остовы догорающих вражеских кораблей
уже были с трудом различимы с палубы, я осмелился
спуститься в каюту адмирала и отдать должное его бесстрашию
в сегодняшней битве. К моему удивлению, адмирал принял
комплимент без всякого воодушевления, напротив, его глаза
негодующе сверкнули.
— Бесстрашие! — воскликнул он в сердцах, — О чем вы говорите,
мальчишка! Сегодня мне было страшно, как последнему юнкеру.
Я чуть не обмочил штаны, когда готландцы саданули главным
калибром! Если что-то и вело меня вперед, прямо на их пушки,
так это другой, куда больший, страх. Страх подвести свой флот
и свою страну!»
Когда они вошли, аппер уже заканчивал трапезу.
Судя по всему, на обед он предпочел нежнейшее филе голубого тунца и графин легкого белого вина. Теперь, когда от тунца остались лишь тонкие полупрозрачные кости на тарелке, а графин оказался опустошен наполовину, аппер выглядел как любой человек, преисполненный послеобеденной неги. Но человеком он не был. Даже бокал тончайшего каледонийского стекла в его неестественно грациозной руке с тонкими полупрозрачными пальцами выглядел грубым и безыскусным, как глиняная матросская кружка.
— Госпожа капитан! — увидев зашедших, он небрежно склонил голову, изображая поклон, — Очень рад, что вы сочли возможным принять мое скромное приглашение. Не желаете отобедать? Кухня здесь, конечно, посредственная, но запеченные в сметане карасики весьма недурны. Разумеется, вино из моих собственных запасов, иначе и быть не может. Всякий раз, когда я пробую то, что именуется вином на высоте ниже двадцати тысяч футов, мне кажется, что в стакан сцедили жижу со швабры, которой драили палубу!
К удивлению Шму Алая Шельма выглядела так, словно вела дела с апперами каждый день. Сдержанно кивнув в ответ, капитанесса шагнула внутрь комнаты, стряхивая с лацканов холодную облачную морось, обычную для здешних широт.
— Спасибо, я не голодна. Кроме того, стеснена во времени.
— Уже вечер, — спокойно заметил аппер, — Роза неблагосклонна к Порт-Адамсу, после полудня здесь не дождаться отвального ветра. Едва ли вы сможете отчалить раньше утра.
— И все же будет лучше, если мы сразу перейдем к делу.
Глаза у аппера цветом походили на согретую солнцем июньскую лазурь, которая бывает только высоко-высоко в небе, выше пятнадцати тысяч футов, а взгляд их казался мягким и невесомым, но Шму все равно сжалась, когда этот взгляд остановился на ней.
— Приятно встретить делового человека в этой части небесного океана. А это ваш первый помощник? Или суперкарго?
Кабинет трактира вдруг показался Шму тесным, как ее собственная каюта. Только там теснота приносила облегчение, здесь же ей вдруг стало не доставать воздуха. Захотелось юркнуть в какой-нибудь темный уголок и сжаться там. Единственное, что удержало ее — присутствие капитанессы.
— Баронесса фон Шмайлензингер, мой… специалист по контрактам. Но переговоры веду я.
— Превосходно. Насколько я понимаю, вы капитан трехмачтовой баркентины, стоящей в порту? Как ее… «Севрюга», кажется? И вы ищете работу.
— «Вобла», — поправила его Алая Шельма, — Все остальное верно.
Сняв алую треуголку, она устроилась за столом напротив аппера. Шму не решилась занять место рядом, застыла в полутемной части кабинета возле двери. Отчасти это было даже удобно — и аппер и капитанесса были перед ней как на ладони, что давало прекрасную возможность для наблюдения. Удивительно, но аппер даже на фоне субтильной капитанессы выглядел миниатюрным и стройным, сложенным так, точно в его теле вместо грубых человеческих костей были тонкие и невесомые рыбьи.