Сырная Ведьма разочарованно тряхнула хвостами.
— Габби так и ничего и не понял, да? Может, со своими-то мы и справимся, хотя я все равно ужасно боюсь акул. Но я хочу посмотреть, как ты справишься с ее!
Шму вздрогнула, обнаружив, что палец Корди смотрит прямо на нее. И хоть палец был маленький, тонкий, он выглядел страшнее тяжелого мушкетного ружья. Проследив за этим пальцем, Габерон охнул и пробормотал упавшим голосом:
— А вот теперь, господа Паточные пираты, у нас серьезные неприятности.
Свечной фитиль громко треснул, выпустив в тесное пространство каюты жирный дымный хвост. От неожиданности Шму отскочила от стола и, конечно, тут же выронила тяжелый «жорнал» себе на ногу. Боль была не сильной, но столь неожиданной, что ее ноги принялись действовать самостоятельно и, конечно, споткнулись друг о друга уже через два шага, заставив ее рухнуть посреди каюты. Шму лежала несколько секунд, обхватив себя руками, прежде чем убедилась, что больше ничего не причинит ей вред, и только тогда несмело встала.
Но в каюте было тихо. Лишь доносились снаружи мерные шаги Дядюшки Крунча, охранявшего ее покой. Шаги эти замерли лишь на секунды и почти тот час продолжили свой монотонный, как у метронома, ход.
Потирая ушибленный локоть, Шму с опаской взялась за перо. Страница, отведенная ей Корди в «жорнале» была исписана почти на две трети, следующая запись стала лишь крохотной зазубринкой в бесконечном списке ее грехов:
«Боюсь трещащих внезапно свечей».
Она машинально перечитала предыдущие записи, с тяжелым чувством, будто читала список своих смертных грехов:
«Боюсь, когда ветер резко скребет по обшивке»
«Боюсь, когда внезапно занемеет рука»
«Боюсь необычных запахов».
«Боюсь воздушных ям».
«Боюсь, когда «Малефакс» внезапно говорит со мной».
«Боюсь споткнуться о койку».
«Боюсь уснуть так крепко, что не проснусь».
«Боюсь никогда не заснуть и умереть от усталости».
«Боюсь темных облаков».
В этом было что-то постыдное и унизительное, но Шму терпеливо писала, делая лишь иногда отдых, чтоб отдохнули пальцы.
«Боюсь маленьких пятнышек на горизонте».
«Боюсь щук, лангустов, нарвалов и скалярий».
«Боюсь, когда громко смеются».
«Боюсь, что какая-нибудь рыба отложит икринку мне в ухо».
«Жорнал» ей выдала Алая Шельма.
— Пиши, — приказала капитанесса. Линдра Драммонд уже вышла из кают-компании, и к ней на какое-то время вернулась прежняя самоуверенность, — Пиши обо всем! Обо всех своих страхах и фобиях! Строчка за строчкой, ясно? И без утайки.
Шму взяла книгу, не осмеливаясь взглянуть капитанессе в глаза. Но та сама смягчилась:
— Видит Роза, меньше всего на свете мне хочется копаться в твоей душе, Шму. Но сейчас мною правит желание спасти свой корабль. И у меня это получится лучше, если я буду знать, с какой стороны ему грозит опасность.
— Напрасные старания, капитанесса, сэр, — с горечью заметил Габерон, — Внутри этой девчонки — миллионы миллионов страхов. Нашу баркентину разорвет пополам, если материализуется хотя бы ничтожная их часть!..
Шму не хотела думать о том, что случится, если ее страхи проникнут в окружающий мир.
«Боюсь, что мои страхи станут настоящими», — написала она и торопливо приписала следующей строкой, — Боюсь, что моих страхов так много, что они разорвут меня на части».
Шму тихонько подула на уставшую руку. Хорошо Корди, она боится только акул. И Тренчу хорошо, его пугают только сумасшедшие големы. А как спастись, если тебя пугает все вокруг? Резко открывающиеся двери и незнакомые люди, непривычные запахи и незнакомая мебель, выдуманные чудовища и обычные рыбы… Пустота не собиралась отвечать на этот вопрос. Пустота в последнее время была похожа на ветхую холстину, которую сложили грудой в уголке, она растеряла свою силу и ничем не могла помочь Шму.
«Боюсь, что когда-нибудь останусь одна».
«Боюсь, что узнаю о себе что-то, что напугает меня еще больше».
«Боюсь мыть посуду, потому что обязательно разобью».
Время от времени раздавался голос «Малефакса» — но не потому, что он считал необходимым донести что-то в крохотную каюту Шму, скорее, объявлял общую трансляцию по кораблю:
— Внимание, тревога постам верхней палубы! У бизань-мачты обнаружен клубок оживших ламинарий[132]. Кажется, они пытаются обгрызть мачту. Рекомендую сжечь.
Шму ойкнула и поспешно записала:
«Боюсь, что ламинарии оживут и попытаются меня задушить».
Наверху слышался грохот, кто-то ругался, кто-то топал ногами, кто-то волочил тяжелые багры и ведра. Потом наступало затишье, но ненадолго.
— Все свободные вахтенные — на гандек! И лучше прихватите сабли — в темноте прячутся какие-то мелкие склизкие твари…
Опять грохотало над головой, изредка стрелял пистолет капитанессы, и все стихало — до следующего раза.
— Говорит Корди. В шкафу на камбузе спрятался жуткий саблезубый осьминог с красными глазами. Я, конечно, знала, что Шму побаивается осьминогов, но чтоб такое…
— Тренч. Четвертая палуба. Здесь доски кряхтят и шевелятся, выглядит жутковато…
— К дьяволу твои доски, приятель, у меня здесь проблема посерьезнее. Один из патрубков котла превратился в живую мурену. И огромную! Мне нужна кочерга или что-нибудь… Чтоб тебя!
— Это снова Корди. Книга из навигационной только что чуть не откусила мне пальцы.
— Линдра Драммонд из своей каюты. У меня на стене появляются написанные кровью странные письмена. Я просто хотела узнать, нормально ли это или следует…
— Приказ Алой Шельмы по всему кораблю. Пока мы не закончили, никому не соваться в кладовую на четвертой палубе. Там спрятался какой-то плотоядный и чертовски хитрый моллюск. Пожалуй, не обойтись без гарпуна…
— Только что на баке я видел живую треуголку с плавниками. Она ведет себя весьма агрессивно. Мне кажется, когда все закончится, тебе стоит серьезно поговорить с…
— Кто-нибудь, принесите канат! Я заперта на бесконечной лестнице где-то между четвертой и пятой палубами!
— Про щупальца из стен все уже в курсе? Не прислоняйтесь к стенам!
Поминутно вздрагивая, Шму торопливо записала:
«Боюсь воздушных шаров».
«Боюсь, когда звезды светят слишком ярко».
«Боюсь, что обожгусь, когда пью чай».
— Говорит первый помощник. Никому не опускаться ниже третьей палубы. Там царит настоящий ад. И чем ниже, тем хуже. Похоже, ожившие страхи нашего ассассина предпочитают сидеть поглубже…
«Боюсь, что когда-нибудь заблужусь на нижней палубе и никогда не смогу найти дорогу наверх».
«Боюсь, когда человек стоит спиной ко мне и ему надо что-то сказать».
«Боюсь, когда внезапно просыпаюсь среди ночи».
По палубе пробежало что-то небольшое, но, судя по звуку, о дюжине когтистых лап. Шму вжалась в стену, прикрывшись «жорналом» так, словно он мог от чего-то защитить. Звуков этих было все больше. Они доносились со всех сторон, но чаще всего снизу, и толстое дерево палубы совершенно от них не спасало. Жуткий скрип, от которого ее сердце начинало тарахтеть, как часы с неисправным механизмом. Зловещий перестук через неравный интервал, стоило которому умолкнуть, как Шму задыхалась от ужаса. Вкрадчивый скрежет — точно какая-то тварь, притаившись на неосвещенной палубе, медленно проводит когтями по полу…
«Вобла» больше не была пуста. Она была населена под завязку, но почти всеми ее нынешними пассажирами были страхи самой Шму, обретающие плоть в угоду какой-то страшной силе. Силе, которая, возможно, была самой «Воблой» — и это пугало еще больше. Корабль, под завязку набитый всеми возможными ужасами. Кошмар, вынырнувший из бездны Марева, только кошмар, ставший самым реальным кошмаром на свете.
«Боюсь, что выбью себе глаз ложкой».
«Боюсь, что случайно выпаду за борт в тумане».
«Боюсь, что превращусь в рыбу».
Что-то остервенело впилось в дверь ее каюты, так, что Шму взвизгнула, едва не разорвав пополам несчастный «жорнал». Сколько можно прятаться от собственных страхов даже за самыми прочными стенами? И что они сделают с тобой, если навалятся все вместе?..
И самое ужасное — она не в силах их остановить. Она ведь постоянно боится, а значит, страхи постоянно множатся, фут за футом захватывая себе все новые и новые отсеки «Воблы». До тех пор, пока она не превратится в плавучее сборище всех самых отвратительных и ужасных вещей на свете. Разве что…
Шму осторожно потрогала небольшой стеклянный флакон сквозь ткань робы. Руки ее так дрожали, что она едва не пролила остатки жидкости, когда откупорила его.
Многие говорят, что бежать в прошлое бесполезно, но им-то не приходилось сидеть в запертой каюте, слушая, как скрежещет осажденная твоими собственными кошмарами дверь. Если она прыгнет в прошлое, то на какое-то время перестанет бояться, а значит, оставит все порождения магии без пищи. Значит, надо решиться. Еще один раз прыгнуть в бездну — а это еще страшнее, чем прыгнуть в распахнутую пасть Марева.
Шму вдруг ощутила, как руки перестают дрожать и поспешно, прежде чем иссякнет короткий приступ смелости, запрокинула склянку. Зелья пахло ужасно, еще хуже, чем раньше, но Шму не отрывалась, пока не сделала три больших глотка…
…Зимний сад фон Шмайлензингеров, согласно преданию, когда-то считался гордостью фамильного замка. Разбитый лучшими флористами Готланда и поддерживаемый десятком садовников, он являл собой аккуратный островок зелени, обрамленный мрамором и стеклом — истинная услада для глаза. Но это было много лет назад, Шму точно не знала, сколько.
Когда наступил миг слабости фон Шмайлензингеров, многие поспешили им воспользоваться. Сперва это были старые недруги и кредиторы, потом все прочие — банкиры, соседи и вчерашние союзники. Даже рыбаки с соседних островов все чаще осмеливались залетать в воздушное пространство барона, чтоб украдкой удить там кефаль и мойву. Но первым беспомощностью фон Шмайлензингеров воспользовался зимний сад.