Это началось с того дня, как сбежала Линдра. Но Дядюшка Крунч слишком хорошо знал свою подопечную, чтоб решить, будто дело именно в ней. Да, неучтенный ветер под названием «Линдра Драммонд», отсутствующий на всех картах, сбил Алую Шельму с курса и в какой-то миг едва не обрушил вниз. Но сейчас дело было не в Линдре. Всякий раз, когда Ринриетта забывалась, Дядюшка Крунч видел в глубине ее глаз не тоску, не смущение и не тревогу, словом, не то, что там отражалось обычно при появлении фальшивого «офицера по научной части». Он видел там самую настоящую злость, обжигающую, как свежие угли, и тяжелую, как грозовой фронт.
Он надеялся, что воздушная схватка, пусть даже столь нелепая и скоротечная, взбодрит ее, выкинув из головы тяжелые мысли. Он ошибался. Едва только пленные выстроились на юте водовоза, едва в крови погас адреналиновый жар, капитанесса сделалась прежней. Замерла на мостике, вперив в облака непроницаемый взгляд, сама став подобием голема.
Дядюшка Крунч украдкой вздохнул, ощутив, как где-то внутри медленно сжалась тугая бронзовая пружина. Он хрипло кашлянул и сделал шаг по направлению к капитанессе.
— Мои поздравления, госпожа капитан. Корабль захвачен.
Алая Шельма язвительно усмехнулась, не пряча лица от ветра:
— Корабль?..
— Глупо корить Розу, пославшую тебе карася, за то, что не послала налима, — рассудительно заметил Дядюшка Крунч, — Твой дед никогда не кривил нос, даже если вместо добычи ему доставалась древняя солонина или гнилая шерсть.
— Не люблю водовозы, — капитанесса с явственной неприязнью провела затянутым в алое пальцем по фальшборту, — Самые уродливые и никчемные корабли во всем небесном океане. Болтающиеся в небе бочки.
— В изяществе их не упрекнуть, — задумчиво прогудел Дядюшка Крунч, — Ну так не случайно каждой рыбешке Роза при рождении дала свою форму… Должен же кто-то развозить воду между островами!
— Значит, предлагаешь праздновать победу? Может, поднимем все флаги, а Габерон даст торжественный салют из своих пушек? Алая Шельма — гроза водовозов!
Он знал, к чему она ведет, но сменить ветер разговора было не в его власти. Алая Шельма, стоя на капитанском мостике, разглядывала что-то в клубах медленно переплетающихся облаков. Так пристально, словно там находилось что-то важное, доступное лишь магическому зрению. Но Дядюшка Крунч доподлинно знал, что в той стороне, куда смотрит капитанесса, лишь пустота.
— Три года назад один водовоз сделал то, что не удалось даже лучшим канонирам Унии со всеми их пушками, — произнесла она, не отрывая взгляда от причудливо переплетающихся облаков, — Он уничтожил мою репутацию, мое будущее и мою жизнь.
Дядюшка Крунч знал, что у его голоса нет нежных интонаций, он или лязгает, как ржавый замок, или скрежещет, как вал. Тем сложнее ему было произнести нужные слова.
— Варенье из хека! Даже у самых везучих пиратов бывали промашки. Твой дед, Восточный Хуракан, не был исключением. Однажды мы шли в густой облачности и вдруг увидели выше по курсу большую, медленно идущую тень, похожую на киль корабля. «Вперед! — закричал твой дед и сам выстрелил из пушки, — Чую жирного торговца! Готовьте абордажные крючья!». Мы не знали, что чутье ему изменило. За торговца он принял идущего в облаках кита. От грохота выстрела бедняга обделался — и прямо на идущую ниже курсом «Воблу»! Можешь представить себе, во что превратилась верхняя палуба и сколько еще мы кляли твоего деда, пытаясь отдраить ее…
Наверно, он выбрал не самое подходящее время для истории. Алая Шельма лишь досадливо скривилась.
— Мой дед вошел в пиратские анналы не с этой историей. А я обречена до скончания жизни быть предводительницей Паточной Банды. От этого названия отмыться куда сложнее, чем от пары тонн китового гуано, дядюшка.
— Перестань, Ринриетта, — он попытался добавить в голос строгости, иногда это срабатывало, — В твоем возрасте рано убиваться из-за таких вещей! У тебя есть имя, а это что-то да значит!
— Имя, — повторила она с нескрываемой горечью, — Будто ты не знаешь, что следует за ним. Каждый раз, как мы бываем в Порт-Адамсе, я слышу о чем говорят за моей спиной. Как называют меня девчонкой-капитаном и насмешкой над пиратскими обычаями. Как ядовито описывают мои подвиги и вздыхают, поминая Восточного Хуракана. В их глазах я — недоразумение, напялившее пиратскую треуголку, которое никогда не станет равным своему деду.
«Может, все дело в этом? — Дядюшка Крунч надеялся, что ожесточенную работу мысли в его голове не выдает скрип износившихся шестерен, — Это долго ее тяготило, вот и скопилось, вот и прорвалось… Нет, что-то другое. Тут что-то другое, ржавая голова, что-то, чего ты никак не можешь понять…»
На протяжении всего разговора Алая Шельма тщательно изучала небо, но сколько Дядюшка Крунч не фокусировал свои старые линзы, ничего кроме облаков, похожих на потекшее сливочное мороженое, и замершей неподалеку грузной «Воблы» не обнаружил. Может, Ринриетта высматривает апперов? Он и сам их высматривал последние две недели — злопамятность господина Зебастьяна Урко ни у кого не вызывала сомнений. Но нет, сейчас ее тревожило что-то другое.
— Лучше дохлый кот, чем пустой живот, — сказал Дядюшка Крунч грубовато, — Не ты ли сама на протяжении десяти дней тащила нас в ту часть неба, где и водовоза встретить — удача? Сегодня у нас есть добыча, не стоит судить Розу за то, что та невелика.
Алая Шельма перестала нервно теребить рукоять пистолета, о чем-то глубоко задумавшись. Глаза ее потемнели, как небо у горизонта, возвещая скорые сумерки — у человеческих глаз часто встречается такое свойство, но Дядюшка Крунч все равно удивлялся тому, как легко люди переходят из одного состояния в другое.
— Мы ведь далеко от границ Унии? — спросила она зачем-то. Словно не консультировалась каждый день с «Малефаксом» втайне от всех.
— Да, — осторожно сказал Дядюшка Крунч, — Порядочно. Тысяча миль будет, не меньше.
— И здесь действительно есть необитаемые острова?
Дядюшка Крунч пожал плечами. Неудобный жест для его громоздкого тела с тяжелыми литыми наплечниками, но его арсенал жестов был невелик. Более мелкие давались ему еще с большим трудом.
— Полным полно. Если можно назвать островами эти болтающиеся в пустоте куски камня. Будь уверена, рос бы здесь хоть куст, Уния немедленно наложила бы на них лапу…
— Хорошо, — капитанесса кивнула, словно услышала именно то, что ожидала услышать, — В таком случае, как только вернемся на «Воблу», доведи до экипажа мой приказ. Ровно в двенадцать ноль-ноль всем собраться в штурманской.
— Будет исполнено, Ринриетта, — сухо произнес он, — Что делать с кораблем?
Капитанесса безразлично махнула рукой.
— Пусть летят, куда Розе заблагорассудится. Прикажи слить с них столько воды, сколько выдержат наши балластные цистерны. Что с них еще взять…
— Это все?
— Все.
Дядюшка Крунч надеялся, что капитанесса добавит что-нибудь еще. Но она ничего не добавила.
Дядюшка Крунч помнил наизусть тысячи воздушных течений, их высоту, темперамент, силу и направление. От ленивых, как сытые коты, южных ветров, что дуют под Реджина Елена, до хищных и дьявольски опасных вихрей Бенбоу, отправивших в Марево не один десяток кораблей. Однако их вкус и запах, говоривший многое опытным небоходам, был ему неизвестен — кто станет оборудовать абордажного голема носом или языком? Несмотря на это, ему сразу показалось, что в штурманской «Воблы» дует какой-то крайне скверный ветер.
Едва лишь ощутив его присутствие, пираты делались непохожи сами на себя — садились где придется, не глядели друг на друга, не шутили, не болтали ногами, не зевали. Один лишь Габерон попытался сохранить на лице обычное благодушие.
— Что за шум, старина? — осведомился он небрежно, походя хлопнув Дядюшку Крунчу по полированному наплечнику, — Снова военный совет? Полагаю, наша капитанесса хочет узнать предложения экипажа относительно того, как использовать новообретенное богатство? Готов поделиться парой дельных советов. Теперь она может устроить себе самый большой плавательный бассейн во всей Унии. Или приготовить миллион порций формандского лукового супа. Или…
Дядюшка Крунч хотел бы ответить в том же тоне. Что-то на счет того, что кому-то и двадцати тонн воды не хватит, чтоб отмыться от проклятого одеколона, но почувствовал, что не сможет. Что-то выдаст фальшь в его голосе, как фальшь в надтреснутой рынде. Поэтому он просто буркнул:
— Брысь на место, болтливая рыба. Капитанесса сейчас спустится.
Все расселись, как обычно, без всякого соблюдения званий или традиций, кто где придется. Но это не избавило их от скованности. Корди делала вид, что поглощена расчесыванием шерсти Мистера Хнумра, но Дядюшке Крунчу не требовались человеческие уши, чтоб разобрать в ее смехе наигранность. Шму забилась в самый угол штурманской, украдкой бросая взгляды из-под нечесаных волос. Она выглядела куда лучше, чем прежде, машинально отметил голем, но все еще была похожа на смертельно измученного человека, которого притащили в кают-компанию на цепи. Тренч и вовсе уселся за первый попавшийся стол, принявшись катать по его поверхности какую-то замасленную, хитрой формы, шестерню.
Они все что-то чувствовали, хоть и каждый на свой лад. Две недели напряжения, словно корабль двигался не по бескрайнему облачному полю, а среди блуждающих бритвенно-острых льдин. Две недели странного зловещего затишья, что бывает обыкновенно перед бурей. Две недели неизвестности, в течение которых «Вобла» стремительно шла на юг, оставляя за собой торговые ветра, острова Унии и рыбные косяки. До тех пор, пока не очутилась в краю редких безлюдных островов и диких, хищно подвывающих, ветров. Что-то должно было быть сказано. И в ожидании этого вся Паточная Банда чувствовала себя неуверенно.
Капитанесса вошла в кают-компанию последней. Не случайно, понял Дядюшка Крунч. Ждала. И теперь, чеканя твердый капитанский шаг, не глядя по сторонам, она выглядела как человек, явившийся для того, чтоб выполнить какой-то важный ритуал. Не стала снимать ни перчаток, ни треуголки. Остановилась на своем обычном месте, за столом с картами. Обвела кают-компанию взглядом — все ли на месте? — хотя и так знала, что все.