Мистер Роузберри не проявлял страха. Единственный безоружный человек в зале, окруженный готовыми к бою пиратами, он не был похож на застигнутый врасплох торговый барк, он продолжал чертить странный прерывистый курс, сбивавший абордажного голема с толку, словно оплетая всю Паточную Банду невидимой паутиной. Шут в женском обличье, коварный манипулятор, паясничающий безумец с раскрашенным лицом — кем бы мистер Роузберри не был на самом деле, он явно получал удовольствие от этого безумного спектакля, в котором сам же играл ведущую роль. Это было сродни скрадыванию чужого ветра в ожесточенной гонке или парусной регате. Он как-то незаметно перехватил инициативу, сделавшись хозяином положения, и теперь уже все в зале слушали его, замерев в приступе какого-то болезненного любопытства, словно подчиненные Музыкой Марева.
— Пар и магия сделают то, перед чем бессильна Роза Ветров с ее непредсказуемыми сквозняками! — торжественно провозгласил он, гримасничая, — Они уничтожат расстояния. Превратят разрозненные клочки суши в единые экономические конгломераты! Это станет началом новой эры для логистики, управления, торговли! Однако есть одно небольшое препятствие…
— Какое? — спросила Алая Шельма настороженно.
Она не опускала оружия, тлетворная магия мистера Роузберри еще не подчинила ее, но Дядюшка Крунч видел, что воля капитанессы слабеет. Сбитая с толку новыми неучтенными ветрами, она неумолимо проигрывала, теряя инициативу, как корабль теряет воду из бортовых цистерн.
Дядюшка Крунч ощутил, как скрипят суставы его захватов, в которых был сжат лишь воздух. Будь здесь Восточный Хуракан, он не позволил бы этому выродку и пикнуть. Живо бы укоротил пару пальцев, заставив выкладывать то, что его интересует, а не трепыхаться, как угорь. Но Ринриетта… Она не просто слушала главаря «Восьмого Неба», она пыталась понять сказанное. Чертовы университеты оставляют на людях свой отпечаток, схожий с офицерской выправкой военных небоходов, мрачно подумал он, страдая от бездействия.
— Несмотря на всю потенциальную мощь магии, цивилизации нипочем не сделать следующего шага, пока ее судьбу решают ленивые, осоловевшие от собственной власти, островные царьки, — мистер Роузберри вздохнул, уронив со своей сложной прически облачко пудры, — Нынешний прогресс стал возможен только потому, что ни один из коронованных болванов не представляет его истинную мощь. Для них это всего лишь возможность быстрее двигать свои громоздкие дредноуты и посылать депеши. Но будьте уверены, как только они поймут, что магия лишит их единственного источника власти — власти над расстояниями — магию возьмут тисками за горло. Если мы хотим, чтоб мир получил свободу и вздохнул полной грудью, Уния должна быть уничтожена.
— Вы анархист? — с неуместным любопытством спросил вдруг Габерон.
Мистер Роузберри кокетливо хихикнул.
— Я пламенная сторонница прогресса.
— И путь прогресса ведет через разрушение Унии?
— Увы, мой милый, увы. Уния — самый прочный узел в сети, опутывающей мир, такие не развязываются сами по себе. А значит, его необходимо подрубить в определенных местах. Остальные развяжутся сами собой.
— Остальные? — с нехорошим чувством спросил Дядюшка Крунч.
— Ну, с ними будет куда проще — мистер Роузберри рассмеялся, прижав ко рту платок, — Нихонкоку, Латиния, Рутэния, Чжунхуа, Бурундезия, Иберия… Всего лишь рыбешки-прилипалы, слишком слабые сами по себе, чтоб определять воздушное течение. Лишившись патроната Унии, они едва ли смогут представлять собой серьезное препятствие, не так ли?
Им потребовалось много времени, чтоб осознать сказанное. Внутренний метроном Дядюшки Крунча успел отсчитать по меньшей мере десять секунд, прежде чем Габерон, первый оправившийся из Паточной Банды, смог произнести:
— Вы надеетесь уничтожить… государства?
Мистер Роузберри улыбнулся. Но в этот раз это не была мягкая улыбка дамы. В ней, несмотря на толстый слой губной помады, ощущалось что-то твердое, острое, неприятно холодящее.
— Именно так, мой милый. Государство — рудимент, отмерший продукт, балласт, который мы слепо тащим за собой сквозь эпохи. А ведь это нелепо, как нелепо было бы щеголять рыбьим хвостом! Когда-то, когда человек был беспомощен перед стихией и слаб, государство было его защитником и покровителем. Но малек, проклюнувшийся из икринки, выскальзывает из ее плотной оболочки. Останься он в ней, поддавшись чувству ложной безопасности, он просто погибнет, так и не превратившись в рыбу. Век государств, этих древних чудовищ, окончен. Они — атавизм, тянущий нас назад и закрепляющий диктат Розы. Вспомните, сколько хлопот и проблем породили их разноцветные тряпки! Бесконечная вражда и утомительное союзничество, нелепые пакты и унизительные репарации, назойливые дипломаты и самовлюбленные правители… Сколько тысяч жизней осели пеплом в угоду государственным интересам! Сколько сотен остров навеки кануло в Марево! И ради чего?
— Черт вас подери… — начал было Габерон, но не смог закончить, потому что мистер Роузберри легко перебил его.
— Вам пытаются навязать гордость ради куска висящего в воздухе камня, нарочно для того, чтобы, ослепленные этой никчемной гордостью, вы не видели ничего другого. Неужели глоток воды на Эмдене слаще, чем на Жан-Баре? Неужели у жителей Ринауна больше рук или ног, чем у жителей Фузо? Может, золото Кирсаджа сверкает ярче, чем золото Онеги? Нет. Новый мир, который рождается прямо сейчас, не будет скручен этими ржавыми оковами!
Он говорил проникновенно, страстно, так, что в какой-то миг напудренное лицо Леди Икс стало тем, чем оно было на самом деле — маскировкой, сквозь которую проглядывало его истинное лицо — мужчины лет сорока, жестких и острых черт, не скрытых слоем пудры и грима. Темно-карие глаза искрились под выщипанными в ниточку бровями, и искрились отнюдь не смехом. На их дне угадывалось что-то тяжелое, хищное, жуткое. Что-то такое, из-за чего Дядюшка Крунч ощутил желание загородить Ринриетту бронированной грудью.
Безумец, понял вдруг Дядюшка Крунч. Видно, не обязательно слушать Музыку Марева, чтоб выжить из ума. Все мгновенно сделалось понятным. Но Алая Шельма то ли не замечала этого, то ли не хотела замечать.
— Значит, не будет ни королей, ни губернаторов? — желчно спросила она, глядя на мистера Роузберри через стол, — Тогда кто будет править?
— Править!.. — мистер Роузберри жеманно скривился, точно одно только это слово на вкус отдавало несвежими сардинами, — Что есть правление, если выбросить из него вековые государственные амбиции и капризы? Всего лишь перераспределение ресурсов, управление фондами, логистика. Словом, то, чем занимается любая компания, вне зависимости от того, что она делает, торгует планктоном или продает акции. Вот ответ на ваш вопрос, милочка. Власть перестанет быть осененной короной монополией. Отныне она будет опираться на целесообразность и здравый смысл, на эффективность и здоровую конкуренцию, на свободный рынок и…
В оконное стекло со звучным шлепком врезался кальмар. Упругий, с треугольным наконечником головы, напоминающий щеголя-офицера в красном парадном мундире, он недоуменно принялся ощупывать раму извивающимися щупальцами, не сразу сообразив, что за прозрачная преграда преграждает ему путь.
Командорский кальмар, машинально определил Дядюшка Крунч. Должно быть, сбился с ветра и оказался на непривычной ему высоте, вот и беспокоится. Пытаясь попасть в тепло, кальмар беспомощно елозил гибкими щупальцами по стеклу, издавая противный скоблящий звук, от которого мистер Роузберри вынужден был замолчать.
Тоже продукт своей эпохи, отстраненно подумал Дядюшка Крунч, наблюдая за недогадливым моллюском. Его предки родились в те времена, когда стекол еще не было, вот он и бьется, силясь понять, что за странности происходят в его родном небесном океане. Наверно, в представлении мистера Роузберри они все сейчас были сродни кальмару. Шарят щупальцами по стеклу, не в силах понять, сообразить, оценить… Разве кальмар в силах понять, что такое окно? Разве кальмару известно что-то о преломлении солнечных лучей?..
Мистер Роузберри брезгливо постучал костяшками пальцев в перчатке по оконному стеклу, командорский кальмар проворно отклеился и унесся куда-то прочь, полоща на ветру щупальцами.
— Свободный рынок и здоровая конкуренция?.. — на лице Алой Шельмы, затмив гримасу отвращения, воцарилось недоверие, — Кажется, я понимаю, что вы задумали. Вы хотите свергнуть всякую власть на обитаемых островах и отдать их в щупальца корпоративного спрута.
Мистер Роузберри вздохнул, нарочито женственным жестом прикрыв ладонью лицо.
— Я и не надеялась, что вы поймете истинную суть вещей. В конце концов, это так же непросто, как дикарю понять устройство парового котла. Мы ведь говорим об освобождении людей от огромного государственного аппарата, который веками подчинял их, разобщал и унижал. Только подумайте, как это изменит привычный вам небесный океан. Океан, управляемый отныне не амбициями коронованных болванов, а соображениями равноправия и коммерческой выгоды! Отныне никаких сеньоров и вассалов, лишь партнеры, равные в своих правах и обязанностях!
Алая Шельма сплюнула на пол. Это выглядело грубо, мистер Роузберри вздрогнул, как от пощечины, но Дядюшка Крунч издал мысленный одобрительный возглас.
— Если и есть что-то более отвратительное, чем огромный левиафан Унии или голодные акулы-государства, то это хищные пронырливые корпоративные щуки вроде вас. Которые в миг отхватят палец, стоит зазеваться. Передать под покровительство дельцов и банкиров весь обитаемый мир? Да лучше бы он достался Мареву!
Мистер Роузберри просеменил ближе к капитанессе, которая инстинктивно отступила назад, несмотря на выставленный вперед ствол тромблона.
— Ах, милочка, мир устроен так, что именно дельцы и банкиры лучше всех чувствуют, куда дуют ветра. Капитал — это огромный корабль, который мчит вперед, обгоняя все прочие. Он набирает в свою команду самых прогрессивных и самых одаренных людей своего времени — лучших аналитиков и администраторов, самых дерзновенных командиров и дотошных наблюдателей. Капитал не может остановиться, он всегда устремлен вперед, он — вектор развития, пущенная в будущее стрела! Потому что если Капитал останавливается хоть на миг, он погибает, стагнирует, оттого его всегда несут вперед паруса видовой эволюции!