— Не должен был? — осторожно уточнил Тренч.
Габерон пренебрежительно фыркнул.
— Сразу видно, что ты ничего не смыслишь в формандских воздушных уставах, приятель. Корабль, осуществляющий пограничное патрулирование, подчиняется специальным протоколам, в том числе и дипломатическим. Может, наше адмиралтейство и похоже со стороны на нору с выжившими из ума пескарями, но служат там вовсе не дураки. Капитанам пограничных сторожевиков прямо запрещено подходить к нарушителю ближе, чем на дистанцию уверенного поражения. Для канонерки это около четырех миль. О швартовке с неопознанным кораблем и речи не идет!
— Странно.
— Ничего странного, — Габерон тщательно вытер белоснежным платком испачканный корабельной смазкой палец, — У тех, кто стережет облака на границе, свои правила, которым приходится следовать, если не желаешь допустить какой-нибудь международный инцидент. Не говоря уже о том, что швартовка с неопознанным кораблем просто-напросто опасна. Вдруг он напичкан взрывчаткой? Или на борту эпидемия тифа? Насколько я помню инструкции, капитан де Сезар должен был холостыми выстрелами отогнать нарушителя из воздушного пространства Формандии. Или перейти на боевые снаряды, если тот отказался бы. Вместо этого он добровольно, в нарушение всех приказов, пришвартовался.
Тренч тоже задумался.
— Может, неопытный капитан?
— Это де Сезар-то? — Габерон мрачно хохотнул, — Ему было под пятьдесят лет, а ветра он нюхал с тех пор, как научился ходить. Лично мне не приходилось служить под его началом, но слышал про него достаточно. Образцовый служака во всех смыслах. Железная выдержка, дисциплинированность, преданность флоту и своему экипажу… Де Сезар не нарушил бы приказ даже под угрозой смерти. Конечно, у него имелись свои слабости, ну так каждого, как известно, ведет свой ветер…
— Слабости? — насторожился Тренч, — Выпивка? Азартные игры?
Габерон поморщился. Несмотря на то, что душа капитана де Сезара уже гуляла где-то в огромной вышине по Восьмому Небу, ему тяжело было говорить о нем, как о покойном.
— Женщины, — неохотно сказал он, — Был у старика такой грешок. В Адмиралтейсте Формандии этот грех никогда не считался смертельным. Что не мешало на флоте болтать о том, что капитан де Сезар слаб до определенных ветров — тех самых, что образуются женской юбкой… Ладно, хватит. И не лети так быстро, мостик направо…
Капитанский мостик третьей серии, как оказалось, почти не отличался от того, что был хорошо знаком Габерону по опыту прошлой службы на канонерке. Это помещение было создано мужчинами и для мужчин — царство строгих и скупых линий, металла и лакированного дерева, тесное и нарочито неудобное, наполненное такими же мужскими запахами — въевшимся намертво ароматом табака, керосина и металла. Тем неуместнее выглядела здесь Алая Шельма в своем кичливом алом кителе, беспечно развалившаяся в капитанском кресле с задранными кверху ногами. Выглядела она совершенно свободно и даже расслабленно, но Габерон склонен был полагать, что капитанесса нарочно рисуется — он-то знал, насколько жестко и неудобно капитанское кресло…
— Заходите быстрее, — бросила Алая Шельма, не оборачиваясь в их сторону, — Долго же вас ждать приходится, господа пираты. Уже темнеет.
Она была права, в этом Габерон убедился, бросив взгляд в обзорный иллюминатор. Небо медленно темнело, солнце, точно потяжелевшая от обильной еды рыбина, уже норовило свалиться за горизонт, и узкая палуба канонерки выглядела угловатой, резкой… Через полчаса сумерки сгустятся, прикинул Габерон, а через полтора здесь уже будет кромешная тьма. Скверно. Ужасно неудобно будет вести шлюпку по темноте, даже если Корди сообразит зажечь на «Вобле» сигнальные огни…
— Смотрю, ты здесь освоилась, — Габерон благодушно улыбнулся капитанессе и развязно уселся напротив, в кресло дежурного офицера, — Скоро, полагаю, ты внесешь изменения в обстановку? Думаю, вместо этих карт вполне мило будут смотреться твои вышивки, на месте компаса и альтиметра мы поставим побольше красивых вазочек и кашпо, ну а навигационный стол всегда можно заменить на…
Она не была в настроении выслушивать его.
— Закрой рот, пока туда не влетела какая-нибудь рыба, — буркнула Алая Шельма, — Кроме того, твое остроумие настолько утратило свою остроту, что вздумай я отдать его точильщику, он содрал бы двойную плату. Машинная палуба в порядке?
— Мидль-дек, — сдержанно поправил Габерон, очаровательно улыбаясь, — Все на месте. Единственное, что не на своем месте — это мертвецы. Слишком уж их там много.
— Запасы ведьминского зелья?
— Полные бункера.
— Корабельный гомункул считает так же, — Алая Шельма удовлетворенно кивнула, — Судя по всему, корабль в прекрасном состоянии.
Ее оживление не понравилось Габерону.
— Если ты не против, я хотел бы взглянуть на бортжурнал.
Алая Шельма лишь махнула рукой.
— Ты не найдешь там ничего интересного. Последняя запись сделана за несколько часов до катастрофы и ничего не проясняет. Зато у меня кое-что куда более интересное. Запись переговоров с нарушителем. Последних переговоров, которые велись с этого борта.
Габерон хлопнул ладонью себя по лбу. Достаточно выразительно, но в то же время недостаточно сильно, чтоб осталось красное пятно.
— Беру свои слова назад, Ринни, ты мудрый пиратский капитан и гроза северного полушария. А теперь поставь, пожалуйста, запись.
Удивительно, она не съязвила и даже не огрызнулась, хоть и сознавала, что находится в несравненно более выигрышном положении. Видно, созерцание мертвецов здорово избавляет от подростковых комплексов и язвительности.
— Корабельный гомункул! Воспроизвести запись переговоров по магическому лучу от девяти часов сорока одной минуты нынешнего дня.
— Выполняю, — отозвался безжизненным тоном голос призрачного хозяина «Барракуды», но почти тотчас он сменился другим — звучным, звенящим, определенно принадлежащим человеку, — Неустановленный борт под флагом Готланда! Говорит канонерская лодка Формандской Республики сто пятнадцать. Извещаю вас, что вы вошли в воздушное пространство Формандии на глубину свыше двух миль. Приказываю немедленно застопорить машину и лечь в дрейф. Имею право на применение силы в случае вашего сопротивления. Немедленно остановитесь!
Без сомнения, это был голос капитана де Сезара. Но когда Габерон услышал голос его собеседника, едва слышимый за гулом помех, похожим на треск рыбьей чешуи, то едва сдержал изумленный возглас.
— Слава Розе, нас кто-то слышит!.. Говорит борт «Лаперуза». Нужна помощь! Нам срочно нужна помощь!
Голос был женский. В этом голосе было отчаянье, был страх, но было еще что-то, что Габерон машинально отметил, но что не смог сходу определить. В нем была какая-то легкая неправильность. Что-то сродни непривычному акценту, едва уловимому, но придающему знакомым словам нехарактерное для них звучание. Возможно, капитан де Сезар тоже это заметил, а может, был столь же сильно изумлен, услышав женский голос, что на его звучание уже не обратил внимания. Как бы то ни было, когда он заговорил вновь, в его голосе сквозило замешательство.
— Кто… Назовите себя и…
— Прошу помощи! — снова взмолилась женщина, — Ситуация на борту катастрофическая! Много раненых! Управление потеряно! Просим немедленную швартовку!
— Послушайте… — гомункул прилежно передал прерывистое дыхание мертвого капитана, — Я же не могу… Что происходит у вас на борту, черт возьми?
— Нет времени объяснять. Управление потеряно. Много раненых. Если вы не заберете нас в течении часа, никого не останется в живых! Прошу немедленной помощи!
— Хорошо, я… «Лаперуза», мы берем встречный курс. Я распоряжусь отправить к вам шлюпку с врачом и…
Габерон расслышал, как застонала женщина. Молодая, машинально определил он. Наверно, красивая. Голос звонкий, мелодичный, принадлежащий, надо думать, весьма юной женщине, а то и девице. Если бы только не эта странная неправильность, которая в нем сквозит…
— Шлюпка не поможет! — она почти сорвалась в крик, — У нас слишком много пострадавших! Нужна швартовка! Мы должны перенести раненых на ваш борт! Ради Розы, мы… — кусок ее речи оказался вырван скрежещущими помехами, — … не можем ждать! Ситуация очень тяжелая. Вы наша единственная надежда. Разрешите… Раненные… Немедленно…
Капитан де Сезар проиграл мгновенно, понял Габерон. Он мог бы выдержать бой с вынырнувшим из-за облаком вражеским фрегатом, но только не бой с собственной совестью. Старый служака размышлял лишь несколько секунд.
— Берем курс в вашу сторону, — отрывисто произнес он, — Оставайтесь на связи. Мы подойдем для швартовки. Назовите себя и…
— …немедленно… жду помощи…
— Оставайтесь на связи! Прием!..
Ответом ему был лишь треск помех, такой густой, что за ним нельзя было бы расслышать даже трубный рев кита. Женский голос пытался еще что-то сказать, но быстро смолк, задавленный ими.
— Сеанс связи завершен, — доложил гомункул осекающимся голосом и неуверенно замолк.
Но Габерон не сразу это заметил — какое-то время он продолжал слушать тишину, даже зная, что ни голос мертвого капитана, ни голос неизвестной женщины ее более не нарушат.
— Женщина на корабле, — пробормотал он, поймав на себе взгляд Алой Шельмы, — Теперь я понял.
— Я же говорю, вы все, формандцы, одинаковы, — капитанесса скривилась, — Попроси о помощи мужчина, ваш де Сезар ни за что бы не стал нарушать инструкции. Но раз о помощи просит дама…
Она раздраженно хлопнула себя по колену, обтянутому алым сукном.
— Это была ловушка, — глухо сказал Габерон, — Расчетливая, заранее спланированная ловушка. И женщина в роли приманки. На готландском судне их уже ждали. Как только корабли сошлись, готландские головорезы устремились на «Барракуду» и…
— Это могли быть и не готландцы, — упрямо сказал Тренч, дернув головой, — Мало ли кто вывесил готландский флаг…
— Готландцы с формандцами издавна грызутся из-за Дюпле, — Ринриетта поднялась с капитанского кресла и прошлась вдоль приборных стоек, со сдержанным благоговением касаясь альтиметров, вариометров и гировертикалей. По сравнению с этим оборудованием допотопные секстанты и астролябии с «Воблы