— И еще ладошки эти. И почему бородатые Гелю не любят?
— Почему Гелю не любят, это понятно, пафоса не удается нагнать. Ангелы, чем толще храм, тем больше размером и тем суровее на вид, а Гелю ты никак в дисциплинирующий фактор не запихаешь.
— Что-то мы задели, — хмуро сказала Цо, — просто сами еще не поняли что. И действительно, это может быть связано с заявкой, а может, и нет, что страшно утомительно. Ну, допустим, найду я здесь кроме текущих финансовых махинаций еще какую-нибудь ость, но если она сама по себе существует, то одна путаница, а не ход расследования. Я же не наводить добро и причинять справедливость сюда послана.
— «Искал колючие крошки под одеялом — выбросил трех клопов, скорпиона и змею», — процитировал Михаил из житий Оби Вана.
— Ага, а в отчет придется писать только про крошки!
— Ну почему, — хмыкнул Михаил, — вообще-то, если считать, что судью прикончил Милан, и ты докажешь, что Милан действовал в ситуации угнетения и… и… при угрозе усиления финансовой сегрегации…
— Думаешь, попробовать провести как социальную самозащиту?
— Да я и слов-то таких не знаю, — с досадой сказал Михаил, — но семье Милана вообще-то грозят неприятности, если ты нашу теорию вот так озвучишь. Вачовски с них с живых не слезут.
— Вопрос в том, наша ли эта компетенция. Еще раз — нас вызвали не для гражданского урегулирования, а для расследования убийства. Милан может быть хоть какой зайка, но если удавил Вачовски — значит, удавил. Автопилот кораблика сломал он, тут сомнений нет, значит, и открытый взлет только он мог устроить.
— Что ты только что говорила про самозащиту? — поразмыслив, уточнил Михаил.
— Человек, защищавший благополучие большой социальной группы от внешних посягательств, может быть оправдан даже при более тяжких обстоятельствах. Но тут же какое дело — чтобы суд по моему расследованию проводили внешние инстанции, нужно, чтобы социальный конфликт был заявлен хотя бы одной стороной. И Эршаду явно это не надо. Стой. Вот затем-то и весь маскарад с этими свежевыбритыми. Стало быть, совсем до смерти они тебя забивать не собирались или вывели бы где-нибудь потом случайную запись… Короче, все это нужно, чтобы я не встретилась потолковать с, условно, большой теткой… А почему же вдруг они все забегали… А у кого еще, кроме сударыни Бротт, ты спрашивал про шрамы?
— Ну, у Алди, и у Камуса спрашивал.
— А ты упоминал, что видел местных небородатых со шрамами?
— Эмн. Не помню, надо запись посмотреть.
— А ты не боишься, что нас тут прослушивают? — вдруг сообразил Михаил. Цо воззрилась на него, как на говорящую голотурию.
— Гуманитарий, конечно, диагноз, но не настолько же! Ты что, я глушилки здесь воткнула раньше, чем разулась. И заметь, протокол глушилки сам по себе будет потом документом ого-го, тут за неполную неделю с чем только не подбирались. Нет, короче. Не боюсь.
Цо просмотрела запись с Камусом, отозвалась о нем неполиткорректно, просмотрела повторно и заключила, что о шрамах на местных лицах разговора не было. Тем временем Михаил выудил, что упомянул о местных со шрамами при Алди. Цо подсела поближе, перемотала туда-сюда, вздохнула.
— Чтоб парень разговор писал, не видно. Но кто их знает, может, там под столом микрофон. А может, у него память тренированная. Короче, сутки на реакцию, если считать точкой старта именно этот момент. Может быть, конечно, еще приход большой тетки с мальчиками к нам на дом, но там мы вроде удачно под ограбление все спустили…
Цо сказала, что ей надо подумать, и заперлась в своей комнате, а Михаил сел разбирать и отсматривать записи с самого начала — накопилось-то их ого-го, а ассистента с каменной задницей не предвиделось.
Часа через три мрачная Цо ушла за едой, принесла и поставила Михаилу под локоть, еще через час он случайно заметил, что пустые тарелки и ложка исчезли, а стакан снова наполнен каким-то морсом. Он уже подумывал пойти, наконец, спать — было еще не то чтобы поздно, но устал как собака (ах, ну да, чему удивляться), — как вдруг его щелкнуло.
Закрыл видео с «политбюро», открыл первый день и блуждания по станции, холл медицинского учреждения, откуда его выперли с хохотом, в дальнем коридоре небольшая — увеличить — надпись «Станция синтеза и переливания крови», рядом на стене, почти невидимо, в полупрофиль, пустой заглубленный круг около метра диаметром.
— Рикэннон, — заорал он, — человеческий белок! Много!
— Много-много человеческого белка? — кровожадно спросила Цо, появившись как черт из табакерки.
— Я бы сказал, дохренища человеческого белка, причем абсолютно легального, медицински проверенного и вообще штатного.
Цо пригляделась к экрану, Михаил обвел пальцем тень от округлой выемки в стене.
— Молодец Алди, не соврал, — пробормотала Цо.
— Что теперь?
— А теперь нам надо как-то извернуться и дать понять большой тетке, что ей очень-очень нужно со мной поговорить, пока я не уехала. И при этом не попортить им весь макияж. Так-то я и в школу могу сходить, которая в несуществующем блоке, и кровехранилище потрясти… Но сам понимаешь, что-то не хочется.
— Про несуществующий блок можно поподробнее? — удивленно спросил Михаил.
— Ну, — отмахнулась она, — дедушкин архив же. В папке «Закупки для класса» архивированные по годам привозные запчасти, в том числе дважды, с промежутком в шестнадцать лет, он занимался сменой вакуумных переходников. Ну, коридоров между блоками.
— Ну?
— Ну и я тупо наложила туристическую карту станции, карту программной базы и на них еще карту, которую вытряхнула у Эршада. И, разумеется, есть интересные лакуны и несовпадения. Там над вторым этажом пристройка, описанная как здоровенное вакуумное хранилище техники. А по финансовым отчетам базы это хранилище и ремонтный цех при нем размером со спичечный коробок жрут кислорода, как стадион. Годами. И владельцы платят за этот кислород как миленькие, ни разу не задерживали. И воздух-воздушных выходов из как бы вакуумного хранилища шесть в разных точках, как раз сколько дедушка дверей заказывал. И ты бы видел, сколько там в закупках защиты метеоритной, даже свой гравитовектор отдельный.
— Ты не говорила.
— Ну, к слову не пришлось, а ты про то, что тут как-то альтернативно сами учатся, и сам просёк. В общем, я знаю, где это, но светиться там не хочу. Короче, мне нужна пауза… — с этим Цо убрела обратно к себе в комнату, а Михаил пошел умываться и спать. Ноги подкашивались.
Наутро он чувствовал себя значительно лучше, собрался с духом и потащился осматривать оставшиеся храмы. Цо стянула к себе на планшет его предполагаемый маршрут и объявила, что будет шарахаться неподалеку во избежание, а то повторной встряски организм Михаила не выдержит ни с какими федеральными наклейками.
На этот раз спокойного хождения хватило на три заведения.
Только задним числом и неоднократным просмотром каффовых записей Михаил позже смог восстановить для себя последовательность того, что произошло. Сопутствующей эмоцией было, прежде всего, дикое недоумение.
Итак, он шел по коридору, его толкнули сзади. Он ускорил шаг, его толкнули снова и сильнее, он обернулся и увидел мужика средних лет в рабочем комбинезоне с залитым кровью лицом. Дядька немедленно хрипло заорал, вплотную подскочив к Михаилу:
— Ты чего, осатанел? Ты почему дерешься?
Михаил завис. Дядька схватил его за правую руку и ловко потянул к себе. Михаил рывком отскочил, дядька руку не отпустил, а продолжал держаться как клещ, в коридоре появились двое бородатых мужчин в какой-то форме, с возгласами «что здесь происходит?». От дядьки и Михаила начали оттеснять прохожих, дядька резко дернул за руку, едва зажившее плечо стрельнуло болью, Михаил не дался, попытался отскочить, мужчина в форме недружелюбно спросил его:
— Что происходит, мужчина? Что за рукоприкладство?
Окровавленный дядька подскочил поближе и снова потянул за руку, Михаил вертелся и не давался, бородатых вокруг стало больше, дядька плюнул в Михаила кровавой слюной, но тут между дядькой и Михаилом втесалась молодая женщина с криком:
— Я все видела! Бородатый его пальцем не трогал, он сам чем-то себе рожу измазал!
За женщиной подскочил какой-то парень и очень технично освободил запястье Михаила из плена.
— Ты пошла отсюда, дырка, — ощерился окровавленный дядька так, что подпрыгнули все, включая бородачей в форме, — а то новых наделаю! А ну! — он начал замахиваться, парень за спиной у девушки одним движением отпихнул Михаила куда-то наружу, девушку другой рукой — к форменным и тихо, но внятно зашипел:
— Ты где взял робу рециклера, с-с-страдалец? У нас в артели тебя, зараза такая, не значится!
— Что здесь происходит вообще? — крикнула откуда-то сбоку женщина средних лет.
— Женщина, отойдите, отойдите, — отозвались с другого края два немолодых дядьки в точно таких же робах, как у внимательного парня.
Из-за спин Михаилу уже толком ничего не было видно, тут откуда-то вынырнул низкорослый мужчина с удивительно несовпадающими друг с другом чертами лица и снова резко потащил Михаила в толкучку:
— А ты не уходи, не уходи, избил человека — и в сторонку?
«Кому пришло в голову перешивать монголоида на европеоида?» — озадачился Михаил и послушно потянулся за низеньким, тут его кто-то дернул за плечо в обратную сторону.
— Дядя, ты чей? — спросил у него через плечо новый голос. — Мы тебя не знаем!
— Держи провокатора! — рявкнули с другой стороны. Вокруг стало как-то людно, Михаила снова отпихнули спиной вперед, он крутнулся, врезавшись в стоящую разинув рот даму с какими-то пакетами, и, не успев обернуться, подпрыгнул от ужаса, безошибочно узнав звук тераимпульсника — его, и один раз услышав, не забудешь, а Михаил два года ходил на спецкурс по криминальным субкультурам, который включал, в том числе, и основные типы оружия.
Тераимпульс в толпе! Матерь божия!
Дальше тело Михаила действовало абсолютно самостоятельно, он схватил даму с пакетами за пояс и вместе с ней тигриным прыжком ринулся за прозрачную низенькую лавку, по бокам которой ветвились гидропонные цветочки.