— Я много раз слышал, что эти рисунки — живые, — потер лоб Моду. — Но сам ни разу не догадался взглянуть на них ночью.
— У Грийоля, помнишь, — поддержал его Макс, — сказано, что любой человек может увидеть знаменитое путешествие Номмо. Я думал, что это — метафора. Смотри на рисунки и представляй. Интересно, они движутся каждую ночь или только в определенные периоды? Моду…
— Макс, конечно, пойдем, — с полуслова понял его друг. — Разве такое можно пропустить?
— Постой, — Барт потер лоб. — Мне не дает покоя странная фраза хогона… Что-то типа: «Светила не выйдут из картины, пока не исполнится пророчество». О чем это? Не об этой ли картине?
— А пророчество? Оно о чем? — тоже задумался Моду. — Понять бы, какое именно, здесь их столько… Ладно, надо идти.
— Ну, а если и вас… — Адам выразительно погладил свой висок. — Как тогда?
— Мы же не будем искать вход, — хмыкнул Моду. — Тем более нельзя найти то, чего нет.
— Как это — нет? — опешил чеченец. — Я же нашел! Каменная глыба, перекрывающая вход. Сухая и теплая.
— Огорчу тебя, друг, — качнул головой малиец. — Наверное, хогону просто надо было тебя остановить, вот он и показал фокус.
— Фокус? — Адам задохнулся от негодования.
— Фокус, — кивнул малиец. — Вход в пещеру совсем не там.
— А где? — разозлился Адам. — Знаешь? Покажи!
— Я не знаю, — спокойно ответил Моду. — Никто не знает. Думаю, вход там, где ему прикажет хогон.
— Что?!
— Разве ты не помнишь из мифов, что скалы открываются там, где указано, а не там, где должно?
— Ты о чем, Моду? — насторожился Барт.
— Да о том лишь, что примерно полгода назад американцы обследовали весь утес с высокоточной техникой в руках. Тоже искали вход в пещеру. Приборы показали, что скала — монолит. Без трещин и пустот.
— Один в один! — хлопнул себя по лбу Барт. — Когда мы вернулись на Сейв-Вэр после больницы, тоже с аппаратурой, хотели отыскать ту самую пещеру, где «Туле» устраивало обряд посвящения, приборы показали, что массив однороден. Сплошная скала. Какие пещеры? Какое тайное общество? За нашими спинами люди просто крутили пальцем у виска… — Он горько и понимающе засмеялся. — Сто раз ты прав, Моду. Места разные, время другое, а приемы сохранения тайн одни и те же! Вселенский разум… Интересно, — он перевел разговор в другое русло, похоже, сегодня больше его занимавшее, — Движутся только рисунки на святилище? А те, что на других скалах?
— Да, и почему об этом не говорят сами догоны? — задумался Моду.
До вечера друзья, в которых возобладал дух ученых-исследователей, проговорили и проспорили о том, как, в принципе, возможно движение наскальных рисунков, цитировали Грийоля, вспоминали местные поверья, время от времени взглядывая на часы, чтобы не пропустить время предстоящего визита к хогону.
— Ну, — поднялся Моду, — кажется, пора. Солнце пошло вниз.
Адам, принимавший самое горячее участие в научной этнографической дискуссии, вдруг сник.
— А если заклятье продолжит действие? Значит, я не дойду?
— Ты уже сходил, — бросил Моду. — Уже все испортил. Скорее всего, хогон теперь просто не станет с нами разговаривать. Даже из хижины не выйдет.
— Ладно, — скрипнул зубами чеченец. — И не с таким справлялись. Моду, если к утесу подходить с другой стороны, сделав крюк, это насколько дольше?
— Ты что? — завопил малиец. — С ума сошел?
— Барьер поставлен на путь вперед, так? — Глаза Адама холодно и хищно блеснули. — А если я пойду с другой стороны, получится, что я двигаюсь назад, к деревне?
— Не дури, — тяжело проронил Барт.
— Я пошел, — таким же тяжелым взглядом ответил приятель. — Встретимся на утесе.
Глава 19
— Ну, вот, сейчас потрясемся немного, километров шесть, и там уже до Мурманской области рукой подать.
Отец Павел сбросил скорость сначала до сорока, потом до двадцати, и вот уже стрелка спидометра жалобно задрожала, опустившись ниже цифры десять.
— Что так? — удивилась Славина. — Дорога плохая?
— Да тут ее вообще нет, — сообщил водитель. — Несколько лет делают, сначала километр непроездной был, потом — три, в июне ехал, уже пять насчитал. Сейчас, думаю, не меньше шести. Не перестаю удивляться: никто тревогу не бьет, покорно едут, машины калечат…
Священник ошибся. Вместо шести километров по откровенному бездорожью пришлось трястись все десять.
Таких дорог Ольге в своей жизни видеть не приходилось. Конечно, журналистская судьба помотала ее и по проселкам, и по горным серпантинам, и по пескам, и по каменным россыпям. Но чтобы нормальное российское шоссе, единственная дорога, в меру разбитая, неуклюже заштопанная заплатками ямочного ремонта, в один момент превратилась в широкое совершенно непроходимое пространство, усеянное острым щебнем, частыми валунами, меж которых чернели глубокими оспинами влажные ямы… И так десять километров…
«Волга» упорно ползла вперед, вздрагивая от ударов залетающих под днище камней и грозно подвывая на каждой новой яме. Навстречу телепались такие же несчастные машины, впрочем, весьма немногочисленные. За весь чудовищно разбитый отрезок Славина насчитала четырех страдальцев. Кто-то, малопонятный в темноте, плелся сзади, то и дело вторгаясь дальним светом во внутреннее пространство салона. Сама «Волга» тоже нанизывала на свои лучи передний автомобиль, красный замызганный «опель».
Вдруг «опель» резво рванул вперед, из чего и Ольга, и отец Павел сделали вывод, что мука мученическая наконец-то закончилась. «Волга» радостно рыкнула и понеслась по ухабистому асфальту. После перенесенных тягот изрядно раздолбанное шоссе показалось едва ли не американским автобаном, зеркально зализанным и идеально ровным.
— До Лоухов — двадцать километров, — радостно оповестил отец Павел, — это последний карельский поселок, дальше уже Мурманская область. Время мы, конечно, потеряли, но все равно успеем. Даже с запасом. Дорога пустая, никто не помешает.
Священник ошибся во второй раз. Не успели они отмотать очередную десятку, как в свете фар ярко полыхнул аварийный треугольник.
— Остановимся? — сам у себя спросил отец Павел. — Может, помощь нужна?
Ольга предусмотрительно промолчала, хотя останавливаться и снова терять драгоценное время ей никак не хотелось.
Метрах в пяти от выставленного на дорогу знака горел слабенький костер, возле огня копошилась какая-то фигура.
«Волга» притормозила, фары осветили покоцанный долгими дорогами некогда белый зад старенького микроавтобуса. Фигура от костра метнулась к машине.
— Друг, — кинулся к выходящему из машины батюшке мужик в лохматой зимней шапке, — горяченького ничего нет? Кукую тут с вечера. Помощь жду. Коробка передач накрылась. Из гаража обещали приехать, отбуксировать, да, видно, решили утра дождаться. Я замерз, зуб на зуб не попадает. Ни пожрать, ни чаю — ничего нет… И ни одна собака не остановится, чтоб помочь! Ну что за люди!
— Сейчас я тебе кофейку дам, — развернулся к машине отец Павел. — Олюшка, достань-ка термос, на заднем сиденье…
Он наклонился к окну, радостный мужик подошел ближе, тоже склонил голову.
Неяркий свет салонной лампочки упал на лицо. Ольгина рука, вытягивающая термос, замерла.
— Батюшка, поехали! — вдруг зло бросила Славина. — Обойдется!
— Как это? — изумился священник. — Что ты говоришь, дитя мое?
— Это он!
— Кто — он? — недоуменно уставился на девушку отец Павел.
— Да тот самый, кто меня на дороге бросил! Пусть теперь сам покукует.
Мужик, услышав раздраженный Ольгин выкрик, косо взглянул на нее и отодвинулся в тень.
Священник же, чуть помедлив, открыл заднюю дверь, достал термос, протянул мужику.
— Бери, грейся.
— Сейчас я в кружку налью, — смущенно засуетился тот. — А вы, девушка, простите меня, торопился очень, да и тяга у меня не та, чтоб вашу машину вытянуть. Бес попутал. Вот и наказал меня Бог.
— Забирай, — махнул рукой батюшка, всовывая в скрюченные ладони мужика термос. — Кто знает, сколько тебе еще тут торчать. Может, с нами до поселка доедешь?
— Не могу, у меня тут груз.
— Позвонить кому? Поторопить с помощью?
— Да есть у меня телефон, говорят, выехали. Теперь дождусь! Спасибо, добрые люди, век не забуду!
— Ну, Бог в помощь, — пожал протянутую руку священник. — Грейся. — Уселся в машину, закрыл дверь, повернулся к Ольге. — Чего насупилась?
— Конечно, — проворчала та. — Он меня на дороге бросил, а мы ему — кофе…
— Так он за свое зло уже наказан, — ласково улыбнулся батюшка. — Зачем же добавлять?
— Ну да, — Ольга зло сжала кулачки. — Как там у вас? Ударили по одной щеке, подставь другую. Вот они и плодятся, нелюди! А получил бы разок по заслугам, в другой раз задумался бы…
— Дитя мое, — строго и внимательно взглянул на нее спутник, — смысл этих слов Христа не в том, чтобы потворствовать злу, позволяя безнаказанно обижать себя, а в том лишь, что на зло нельзя отвечать злом.
— А как же библейское «мера за меру»? — запальчиво бросила девушка.
— Мне очень нравится одно выражение, — спрятал улыбку в бороду отец Павел. — «Никогда не деритесь со свиньей. Вы обязательно перепачкаетесь, а свинье это нравится».
— Вы меня хотите запутать? — нахмурилась Славина.
— Наоборот. Подставить другую щеку — значит твердо понимать, на что стоит реагировать, а на что — нет. Конечно, ты можешь дать втянуть себя в драку, но зачем? Зачем уподобляться свинье, если у тебя — своя правда? Истина незыблема, она не нуждается в защите. А мера — это мудрость, которую порождает знание истины. Вот если бы сейчас тот мужик, или кто другой, стал убеждать тебя в том, что не надо ехать в Мурманск, начала ли бы ты с ним спорить, доказывая свою правоту?
— С какой стати?
— Ну, а если бы он кинулся драться, пытаясь тебя остановить, обзывал бы тебя, хулил?
Ольга представила себе эту картину и усмехнулась.
— Я бы просто объехала его, как камень.
— То есть подставила бы другую щеку. — Священник удовлетворенно выжал сцепление и уверенно тронул автомобиль вперед.