— Хорошо-хорошо, — согласилась девушка, — пошли! — и сделала вид, что копошится в сумке, извлекая камеру.
Хогон тронул друзей за локти, показывая, что нужно развернуться, и шагнул вперед, в сторону, противоположную утесу. Оглушенные и ослепленные великим небесным огнем, приятели молча последовали за ним. Пересекли площадку перед хижиной, зашли за нее и уперлись в кустарник, увивший вертикальную скалу. Высота ее, как помнилось Барту, всего лишь на полметра превосходила саму хижину, и никакого отношения к священному утесу эта часть скальной гряды, разграниченная с сакральным местом просторным каменистым плато, иметь не могла.
Он не успел открыть рот, чтобы спросить, куда они направляются, как Этумару, уже оказавшись среди плотных ветвей, сделал еще шаг и исчез в темных зарослях. Моду, шедший вторым, совершил какой-то странный пас руками, словно пытался развести в стороны плотные ветки, и тоже исчез. Ничего не понимая, но абсолютно не колеблясь, Макс шагнул следом. Ожидая, что сейчас воткнется лбом в каменную стену, он выставил перед собой ладони, но они ушли в пустоту. Нацеленный на преодоление препятствия, Барт покачнулся, потеряв равновесие, сделал еще шаг и…
Пространство вокруг легко просматривалось, несмотря на сероватый сумрак. Будто неяркий источник освещения был запрятан где-то сверху, давая ровно столько света, чтобы видеть уходящую вверх пологую лестницу с широкими ступенями из белого камня. Нет, освещение все же шло снизу. Или… это сами камни странно светились, отторгая от себя сумрак, просто превратив его в свет?
— Ваша дорога, — указал хогон. — Помните, что я вам сказал, и не пытайтесь вернуться.
— Мы пойдем одни, Этумару? — тихо спросил Моду.
— Если не сможете увидеть тех, кто рядом, — пожал тот плечами. — Глаза часто обманывают, не спешите им верить, пока не выслушаете сердце.
— Мы встретимся снаружи?
— Да. После того, как выйдет ваш срок.
Он сделал шаг на ступеньку лестницы и пропал. Именно пропал. Только что стоял вот тут, худой, изможденный, с нездешними пронзительными глазами, и — пропал. Словно никогда и не существовало на Бандиагаре догонского жреца Этумару. Да и сама Бандиагара — существует ли? Вот это величественное помещение, теряющееся в сумраке, больше похожее на просторный замок, эта светлая лестница, ведущая наверх…
Наверх… Куда? Скала, в которую они вошли, невелика и невысока! Она просто не может вместить в себя то, что они наблюдают! Оптический обман? Мираж? Или это все же та самая мистическая пещера, в которую стремились все исследователи, прикоснувшиеся к догонской загадке? А может, это всего лишь новая обманка, плод воображения, и не более?
— Эй, ну, помогите же, — услышали друзья приглушенное кряхтенье сзади. — Чуть насмерть не придавило!
Обернувшись, Макс увидел, что из черной гладкой стены, верно, из того места, где они проникли в скалу, торчит странно приплюснутый Адам.
— Ну! — нетерпеливо поторопил тот. — Скорей, а то меня дальше всасывает!
Спина чеченца составляла единое целое с камнем, джинсовая широкая рубаха, равно как и сами джинсы, словно вросли в невидимую скальную щель и продолжали втягиваться в нее, все больше пережимая грудь и бедра мужчины, угодившего в страшную ловушку.
— Режьте ткань на спине, — прохрипел Адам.
— Как? — Моду, вытащивший маленький острый походный ножик, тупо наблюдал за происходящим, не смея воткнуть лезвие в тело друга, совершенно слившееся со скалой.
— Она меня сейчас задушит, — выдохнул Адам, — режь спереди!
— Пуговицы, — подсказал Макс, видя, что Моду вновь замешкался, не зная, как вспороть до предела натянувшуюся на груди прочную ткань.
Несколько росчерков сверкающего лезвия, треск ткани.
— Фу… — облегченно выдохнул Адам, выпрастывая руки из некогда просторных рукавов, втянутых в скалу так, что плотно прижатые к камню руки превратились в синие макаронины. — Фу… Режь штаны, уже задницу засасывает!
Металлическая пуговица от джинсов звонко стрекотнула по камню. Моду, примерившись, сделал точный надрез штанины.
— Ай, — сморщился Адам, — ногу задел! Но лучше со шрамом, чем без ноги, так? — Он выпрыгнул из разрезанных брюк. — Кажется, жив?
Друзья, все трое, с суеверным ужасом наблюдали невозможное: в гладкую, совершенно без трещин, скалу втягивалась, исчезая, истерзанная одежда чеченца. Вот не стало рубахи, вот заметно уменьшились джинсы. Последним втянулся неряшливо отрезанный синий лоскут. Все. Черный каменный монолит. Единый. Неделимый. Вечный.
— Да, — нервно улыбнулся чеченец, — вот это загадки природы. Интересно, эта прорва одежду выплюнула наружу или сожрала без остатка?
— А ты вернись, может, заштопаешь, — неуверенно пошутил Макс. — Откуда ты взялся?
— Оттуда, — Адам неуверенно показал на черный камень. — Следил за вами. Едва успел. Вроде, стоял в проходе, дожидаясь, пока хогон уйдет, а когда вперед рванулся, чтобы к вам попасть, оказалось, уже зажат со всех сторон. Ну, дернулся изо всех сил… Знаете, такое ощущение, что тело прирастает к камню, — чеченец поежился, — словно насос втягивает. Что это, а?
— Что, что, Бандиагара, — едва слышно проворчал Моду, по-прежнему не сводя глаз с жуткой скалы. — Бога благодари, что выжил.
— Какого? Своего или догонского? — криво улыбнулся чеченец.
— Ты уверен, что знаешь разницу? — серьезно спросил малиец.
— Вперед? — неуверенно предложил Барт.
— А как же я… — Адам с сомнением оглядел свой волосатый голый торс, на котором присутствовал только яркий лоскут плавок.
— Держи! — бросил ему Макс свой легкий жилет с множеством карманов, где хранились необходимые в походной жизни мелочи. — Прикройся.
Опасливо ставя ноги на светящиеся ступени, словно страшась очередных смертельных подвохов, друзья двинулись наверх.
Лестница уверенно поднималась ввысь, ступеньки, оставшиеся позади, мгновенно сливались с сумраком, отрезая обратный путь, те же, что были впереди, напротив, мерцали ярче и светлей.
Вот скос камней под ногами неуловимо изменился, словно дорога забрала влево, рассеянное серое освещение наполнилось оранжевым сиянием, будто включили цветную подсветку, ступеньки сделали довольно крутой заворот, теперь вправо, и окончились.
Рощин мощно и весело зашагал вперед, к клубящемуся черному столбу. Костер, словно почуяв внимание к своей величественной персоне, глухо ухнул и выстрелил в самую сердцевину самого себя залпом сверкающих искр. Красно-оранжевые огоньки взлетели к самой верхушке черного исполина и скрылись за крышей темной тучи, которую великан подпирал своей головой.
— Завтра, Оленька, весь мир будет обсуждать только одну новость, — Рощин говорил возбужденно и громко, почти кричал, откровенно любуясь собственным ужасающим творением, — а мы с тобой станем настоящими героями!
Сзади послышалось явно различимое шипение, громкое и недовольное, следом — странный треск. Славина быстро обернулась и увидела, что отец Павел льет на ближний к себе костер воду из большой белой канистры.
Так вот что было у него в рюкзаке, — поняла она.
Рощин, конечно, тоже услыхал посторонний неожиданный звук.
— Ты что творишь, расстрига убогий! — заорал он, стремительно разворачиваясь и делая громадный прыжок в сторону священника.
Повинуясь мгновенному порыву, не успев даже подумать, что делает, девушка сжалась в комок и метнулась прямо под ноги Рощину.
Оглушающий удар в бок, мгновенно помутившееся сознание, и Ольга сквозь горячий шум, разрывающий голову, услышала тяжелый удар падающего рядом тела.
На ноги они вскочили одновременно. Девушка тут же согнулась от дикой боли, полоснувшей по ребрам, а Рощин застонал, низко припав на ушибленную ногу.
Отец Павел уже бежал ко второму костру, держа в руках новую полную канистру.
— Стой! — хрипло зарычал Рощин. — Стой, Христос недоделанный!
Огонь второго костра, недовольно шипя, сморщивался, угасая под светлой струей воды.
Священник, взвесив в руке полупустую емкость и оценив на просвет количество оставшейся воды, кинулся к третьему костру, который за это время разгорелся жарко и светло. Ольга видела, что вот-вот из пламени, из оранжевого горячего нутра, выйдет черное мощное чудище, наберет силу и станет таким же огромным и непобедимым, как то, что зловеще колыхалось у сейда за ее спиной.
Рощин кинулся к отцу Павлу, приволакивая ушибленную ногу. Священник тряс над костром уже опустевшую канистру. Сбоку, там, где вода попала на огонь, языки пламени сникли, и костер теперь выглядел уродливо однобоким. Но это продолжалось недолго. Огонь полыхнул, заново отвоевывая утраченное пространство, обиженное шипение сменилось победным потрескиванием, и на фоне темного камня расцвел, распускаясь праздничным великолепием, крупный горячий оранжевый цветок.
— А! — осклабился Рощин. — Не вышло! Где ж твой Господь Бог? Что ж не помогает в праведном деле?
Он стоял ровно посередине между двумя кострами, ярким, только набирающим силу, и первым, уже непобедимым, грозящим всему живому гигантским черным пальцем дымного столба.
— Ничего, — спокойно и громко ответил священник. — У меня еще водичка есть. — Развернулся и спокойно пошел к рюкзаку.
Но Ольга-то ясно понимала, что никакой воды больше нет! Две здоровенные канистры — это все, что мог вместить его рюкзак! Вот он, лежит на земле, за небольшим валуном, пустой и жалкий…
Рощин недоверчиво, но пристально следил за перемещениями священника.
Отец Павел склонился к земле, седая борода вырвалась из курточного плена и заколыхалась на ветру, не давая видеть, что делают его руки. Рощин снова шагнул вперед.
Послышался характерный звук легкого удара металла о камень. Священник быстро распрямился.
— А ну, стоять! Стрелять буду! — из вытянутых рук на Рощина смотрело тяжелое черное дуло.
— А как же «не убий», батюшка? — Влад инстинктивно попятился. — Ну, давай, стреляй! А с кострами что делать будешь? — Он отступил еще, отодвигаясь дальше от завораживающе-жуткой черной дырки пистолета, по-прежнему устремленного в его сердце.