Воспитай в себе мужество! Месячная программа на пути к идеальному телу и тотальной самодисциплине — страница 6 из 42

агогэ.

– Мальчик приступал к агогэ в возрасте семи лет, – говорил Прессфилд. – Следующие десять лет он состоял в своем маленьком отряде. Замысел спартанцев состоял в том, чтобы воспитывать детей не только усилиями их родителей, а коллективно. Что в результате породило этакий гибрид израильского кибуцного движения и школы армейских рейнджеров.

Система агогэ была суровой и по мере взросления мальчиков становилась лишь жестче. Она задумывалась с целью выработать у детей сопротивляемость жизненным трудностям вроде голода, утомления и физической боли, а также культивировать в них «осмысленное повиновение, стойкость в условиях стресса и стремление к победе в битве». Также они практиковались в атлетических навыках, которые со временем оказывались полезны им в бою, таких как бег, метание копья и борьба, а также осваивали навыки выживания.

Утверждалось, что мальчиков хронически недокармливали. Так их поощряли воровать еду для пропитания, но при этом нещадно пороли, если заставали за этим делом. Обычно они ходили босиком – жизнь в «учебке» не подразумевала ношения обуви. Упражнялись они голыми, а с наступлением двенадцатилетнего возраста получали лишь одну простую накидку, в которой ходили весь год. Они редко мылись. Спали вместе на общих подстилках. Терпели жару и холод, голод и жажду, темноту и телесные наказания. Их понуждали регулярно драться друг с другом и учили исполнять приказы командиров их отрядов. А еще они тренировались с мечом, щитом и копьем.

Одна из легенд гласит, что одним из испытаний агогэ был забег по пересеченной местности на дистанцию 10 миль, пробежать который мальчики должны были с полным ртом воды, не пролив при этом ни капли; нарушения строжайше карались. Один юноша, пересекая каменистую местность, нечаянно проглотил эту воду и откусил себе кусок языка. Вместо того чтобы сразу выплюнуть кровь и откушенный кусок языка, он добежал гонку до конца, а на финише сплюнул все содержимое рта под ноги своим наставникам.

«НИ ЕДИНОЕ СЛОВО НЕ ПОКИНЕТ ЭТИХ СТЕН».

И хотя нет никаких сомнений в том, что агогэ была самой физически трудной и психологически изматывающей системой воспитания во всей Древней Греции, утверждение о том, будто агогэ делала упор исключительно на военную подготовку, является мифом. Как и другие привилегированные греки, мальчики Спарты учились читать, писать, петь, осваивали риторику и философию – причем на весьма высоком уровне, так что даже афинские интеллектуалы вроде Ксенофонта отправляли своих детей получать там образование. Некоторые исследователи также утверждают, что хроническое недоедание и поощрение воровства были лишь одним из этапов агогэ, а не растянутыми на все десять лет обучения лишениями. У Спарты были свои религиозные праздники, во время которых даже солдаты не ходили на войну; предположительно, мальчиков тоже не готовили к войне постоянно. Спарта действительно отличалась от других, но важно помнить о том, что спартанцы тоже были людьми.

Основной тренировочный цикл длился десять лет (с семи до семнадцати лет), после чего мальчиков уже в статусе мужей на несколько лет зачисляли в армейские резервы, а затем они еще десять лет несли военную службу, проживая в казармах. В возрасте тридцати лет они могли жениться, голосовать и занимать должности.

– Обряды инициации были элементом каждой культуры на протяжении всей человеческой истории, они представляли собой посвящение человека в ряды более значимой общности, – говорил Прессфилд. – У индейцев Великих равнин были ритуалы поиска видений. Да что там – даже у современных уличных банд есть ритуалы инициации. Но по-настоящему сегодня у нас остались только студенческие братства, спортивные команды и, быть может, еще армия. Интересно, что по окончании агогэ юноши наверняка проходили некий завершающий ритуал, но я понятия не имею, что он из себя представлял. Готов спорить, это было что-то особенное.

Агогэ была лишь одной из реформ Ликурга; также он ввел общие столовые, где все спартанские граждане, включая царей, ели одну пищу за общим столом. Обоснование этого кажется донельзя актуальным: «Благодаря этому они не могли проводить время дома, возлежа за столами на роскошных ложах, где их обслуживали повара и кондитеры, пока они, словно прожорливые животные, жирели в темноте и разрушали себя как физически, так и нравственно, потакая каждому своему желанию и предаваясь излишествам вроде долгого сна, теплых ванн, продолжительного отдыха и нуждаясь в уходе, точно больные».

Как нетрудно догадаться, спартанская элита тех лет встретила нововведения с явным недовольством и устроила истерику, как только ее лишили возможности сидеть на диванах и поедать мороженое, – предположительно, разъяренная толпа атаковала Ликурга, а какой-то юноша выбил ему глаз.

Но система общих столовых тем не менее прижилась. Члены общины должны были приносить на стол ячменные лепешки, муку, сыр, фиги, деньги на покупку рыбы или мяса, а также долю всякой дичи, какую им удавалось добыть на охоте.

Самым ходовым блюдом был «черный бульон»: жидкая похлебка из свиной крови, соли и уксуса, которую другие древние греки считали просто отвратительной. «Это гадость!» – говорил мне мой друг Дин Карназес, регулярный участник ультрамарафонов, чья семья ведет свое происхождение из спартанского региона Греции. Он пробовал местную разновидность этой похлебки с добавлением ячменя, рубленых овощей, разбавленного красного вина и крови – свиной либо козьей.

– Общие столовые были предшественниками студенческих братств, полагаю, – смеялся Прессфилд. – Плутарх утверждает, что в каждую группу обедающих входило около пятнадцати мужчин и для принятия в ее состав нового члена требовалось единогласное одобрение, так что любой действительный участник группы мог отклонить вашу кандидатуру. Вероятно, у каждой группы были собственные предпочтения и свой уникальный характер. А еще нужно было оплачивать свое присутствие продуктами. Все столы выстраивались вдоль специально отведенной под них дороги, наподобие домов в современных студенческих кампусах.

По вечерам спартанцы шли домой из столовых без факелов. Им запрещалось использовать источники света по ночам – так их приучали «весело и бесстрашно» передвигаться в темноте.

На дверях столовых было написано: «Ни единое слово не покинет этих стен». Это означало, что можно свободно говорить на любую тему. Мальчики тоже ели в столовых со всеми, чтобы учиться говорить и вести себя как взрослые мужчины.

Спартанский стиль общения был известен в Древнем мире своей краткостью и емкостью. Современное слово «лаконичность» означает краткое изложение мыслей, а происходит оно от названия региона, которым правила Спарта, – Лакония (или Лакедемон). Это был не просто принцип «поступки красноречивее слов», хотя и это тоже; подразумевалось, что слова, как и действия, должны быть ясными и эффективными. Спартанцы были известны своими крылатыми фразами и язвительными отповедями, что свидетельствует об их мастерском владении языком, а не о пренебрежении к нему.

Юмор тоже был важен – и не только в умении пошутить (и в манере менее пошлой, чем принята в современных стереотипных студенческих братствах), но и в умении оценить шутку: «Со своей стороны они росли, привыкая шутить и высмеивать, не скатываясь в непотребства, а также учились не обижаться в ситуациях, когда сами становились объектом для шуток. Более того, это умение принять шутку в свой адрес было очень спартанским по своей сути».

Древних спартанцев часто изображают задирами, но Плутарх утверждает, что им были присущи чувство такта и умение определить, когда шутка заходит слишком далеко: «Если кому-то было слишком тяжело смириться с шуткой, он мог попросить собеседника перестать, и тот отставал».

Важность юмора в крепких военных формированиях часто недооценивают, хотя он способствует единению и поднятию боевого духа, а также укрепляет мощь этих формирований. Во-первых, умение принять шутку в свой адрес учит уверенности в себе, а не стремлению защищаться и оправдываться. Во-вторых, юмор служит уравнителем: если кто угодно – даже сам царь – может стать объектом шутки и каждый может при этом смеяться, это порождает чувство равенства и единства. И в‐третьих, юмор перед лицом опасности делает людей храбрее.

– Представь себя на их месте в Фермопилах, – говорил Прессфилд. – Они ждут подхода огромной армии персов. Должно быть, им очень страшно. Затем прибегает гонец и сообщает о колоссальном числе персидских лучников. Да от такого у любого мужика яйца бы в живот втянулись. И тут Диенек выдает свою реплику о том, что они будут драться в тени – все смеются, и отвага к ним возвращается. В этом и была вся суть их юмора. В компании людей, оказавшихся перед перспективой скорой смерти, каждый человек невольно начинает уходить в себя и закрываться, теряя связь с остальными своими собратьями – то единственное, что придавало ему храбрости и одновременно поддерживало силу духа всей группы. Смех объединяет и сближает всех.

Так что даже несмотря на то, что со стороны спартанцы казались холодными и свирепыми, в общении между собой они наверняка были чертовски веселыми. Думаю, их юмор представлял собой некое смешение юмора профессиональных спортивных команд с их приколами в раздевалках и того черного юмора, который распространен в армейских казармах.

Историки критикуют Спарту за недостаток культуры в сравнении с враждебными ей Афинами, и действительно, идеи, привнесенные извне, в Спарте не поощрялись, а упора на чтение и письменность в образовании не делалось. Но спартанцы были известны своей любовью к пению и стихосложению, что наши современники попросту не в состоянии оценить, так как эти произведения никогда не записывались на бумагу или пленку. Как и в случае с юмором, музыка и песни также использовались и в военных целях.

– Они пели, когда шли в бой, когда пересекали ту открытую местность, где предстояла схватка с врагом, – продолжал Прессфилд. – Их музыкальными инструментами были флейты – их слышно издалека и они задавали песням ритм. А еще пение заставляет легкие человека работать, что препятствует страху, так как в момент паники человек начинает задыхаться. Уверен, что в кино этого не показывали, но пение спартанцев было очень ритмичным и стройным. И это делало его еще более устрашающим. Отдельных людей невозможно было различить. Казалось, на вас надвигается гигантская машина. А эти их алые плащи, сверкающие щиты и шлемы! Наверняка это было потрясающее зрелище.