Чтобы реагировать на наблюдателя, требуется и еще одна способность – понятие о времени. То есть ты должен понимать, что в будущем наблюдатель может украсть у тебя то, что ты пытаешься спрятать. Понимание прошлого и предвидение будущего – это то, что иногда называют «мысленным путешествием во времени». Молодые кустарниковые сойки учатся выбирать подходящие тайники для припрятывания желудей (места с пониженной влажностью, где желуди сохраняются дольше) у родителей[136]. Но они не станут пользоваться даже лучшими тайниками, если у них есть основания думать, что кто-то за ними подглядывает. Да-да, я так и сказал – основания думать.
Табаско впервые обзавелся парой в десятилетнем возрасте, взяв себе в партнеры дикую самку, получившую прозвище Сеньора Табаско. Она нередко навещала лесную исследовательскую станцию вместе с ним. Одна из дочерей Табаско, по имени Тамбо, загнездилась в дуплянке возле гостиницы. И своего дикого супруга, ара по имени Пата, она тоже познакомила с этими местами. «Пата ведет себя как настоящий „чико“, – говорит мне Габи. – Ему все ново, все интересно». Один из отпрысков Чучуи и Иносенсио, выросший в дикой природе десятилетний Эредеро, тоже перенял повадки родителей и частенько наведывается на станцию, чтобы перехватить чего-нибудь вкусного. Тот факт, что некоторые привычки «ручных» ара оказались усвоены их дикими партнерами и даже партнерами их детей, показывает, с какой охотой и вниманием эти попугаи наблюдают за другими птицами, пользуются их знаниями и следуют их примеру. Невольно задумываешься о том, как именно происходит передача этой информации – допустим, одна птица говорит другой: «Лети со мной, я тебе такое покажу! Держись естественно и просто повторяй все, что я буду делать». Так или иначе, копирование даже не самых естественных повадок сородичей происходит у представителей местной популяции попугаев самым что ни на есть естественным образом.
Они с исключительной гибкостью учатся новым, сколь угодно необычным способам, как заставить окружающий мир работать на них, перенимая друг у друга элементы культуры. Амазонский дождевой лес – одна из самых сложных биосистем на планете. Все, что требуется попугаям для жизни, – пища, минеральные вещества, вода, места для гнезд, партнеры, союзники, убежища – находится в разных местах и в разное время. Поэтому им нужно владеть целым набором навыков. И поскольку густой лес скрывает их культурную компетенцию от человеческого глаза, можно не сомневаться, что умения, которые полностью дикие ара усваивают друг от друга, на деле куда сложнее, чем просто способность стащить со стола булочку или увернуться от струи воды из опрыскивателя в руках официанта. Но зато мы можем видеть, что они способны научиться даже и таким неестественным для них вещам, и в этом их большое преимущество.
Наблюдая за Табаско со смесью раздражения и восхищения, Габи говорит: «Он всегда такой спокойный, никогда не нервничает. Когда Табаско был еще молодой, он все время искал чего-нибудь необычного. Вы бы видели, какое у него тогда делалось лицо. Вроде "Ага! Что-то новенькое!". Он все время что-то исследовал. Ну и ломал, конечно». Табаско – единственный из «чикос», кто регулярно наведывался в комнаты ученых. Он и сейчас порой это делает, но уже не каждый день, как раньше. «Сейчас он уже не такой любопытный, – не без грусти замечает Габи. – Теперь ему тут все уже знакомо». И она добавляет – с любовью, но как нечто само собой разумеющееся: «Девяносто процентов того, что я узнала о личных особенностях характера ара, я узнала от "чикос". То, что они здесь, вокруг нас, заставляет меня чувствовать, будто наша работа немного смахивает на жульничество».
Во всем разнообразии животного мира особи различаются характером[137]. Одни могут быть более робкими, другие – более нахальными, третьи – любопытными, активными или тихими, спокойными или нервными. О ком бы ни зашла речь – от птиц до пауков, личные особенности влияют на то, как животное кормится, общается, исследует новое, реагирует на опасность или выбирает себе пару. Самки зебровой амадины, которым нравится что-то исследовать, предпочитают самцов, которые тоже отличаются авантюристским нравом. Самки полевых сверчков выбирают более смелых самцов. Самки попугаев-аратинг находят более привлекательными самцов, которые проявляют интеллект при решении задач[138]. Личность – обязательное условие любого новаторства, а значит, в итоге и культуры в целом.
В живом мире новаторства больше, чем вы думаете, и благодаря этому многие животные делают то, что кажется невозможным. Я сам видел, как обыкновенные граклы, птицы из семейства трупиалов, бегают по мелководью вдоль морского побережья, выхватывая из воды и поедая мигрирующих личинок угрей. И я видел, как поморники пьют молоко из сосков кормящих самок морского слона. Но что, пожалуй, еще необычнее – это что в Венгрии представители одной популяции больших синиц – птичек весом от силы 15 граммов – разыскивают, убивают и расклевывают зимующих летучих мышей[139]. Никогда не говори «никогда»!
Индивидуальные различия помогают специализации особей. (Позже во время поездки в Перу на меня вдруг снизошло совершенно неожиданное осознание, что способность к специализации может быть первым шагом на необычном пути к возникновению красоты. Мы к этой мысли еще вернемся.) Способность к специализации очень полезна, поскольку для адаптации к изменяющимся условиям часто нужны специалисты. Там, где я живу, серебристые чайки вовсю используют изменения среды, вызванные деятельностью человека, но делают это совершенно по-разному[140]. В одной и той же гнездовой колонии одни чайки улетают кормиться на море, следуя за рыбацкими лодками и подбирая отбросы, другие отыскивают себе пропитание на мусорных свалках, а третьи продолжают добывать корм, не отступая от естественных для своего вида традиций, то есть охотясь на крабов и моллюсков. Подобный разброс специализаций в пределах одной локальной популяции создает то, что вполне можно назвать культурной средой.
Сходным же образом – и в данном случае это более явно происходит за счет социального обучения, то есть в рамках культуры – каланы перенимают пищевую специализацию своих матерей и придерживаются ее на протяжении всей жизни. Каждый калан охотится лишь на ограниченный набор жертв из всех пригодных ему в пищу морских организмов, обитающих в данной местности[141]. Как утверждают ученые, поиск, добыча и употребление каждой разновидности жертв – морских ушек, морских ежей, улиток, мидий, морских звезд и крабов – «вероятно, требует совершенно различных навыков». Следовательно, набор специализированных умений каждого калана усваивается им из его культурного окружения. Обитающие на морских побережьях кулики-сороки специализируются в способе вскрывания мидий: одни прокалывают их клювом, другие разбивают[142]. Птенцы родителей, которые прокалывают раковины, овладевают той же техникой; птенцы родителей, которые разбивают, действуют точно так же.
Птенцы у ара, как почти у всех прочих птиц, достигают полного размера уже к моменту вылета из гнезда. Но, прежде чем созреть и приступить к размножению, им нужно еще несколько лет, чтобы научиться жить. Очень многими вещами они овладевают социальным путем, это заложено в их культуру. Знание того, что нужно делать и как, – очень важное преимущество, эдакий «туз в рукаве» взрослого животного. По сравнению с неопытным молодняком взрослые особи лучше умеют добывать пищу, да и смертность от хищников среди них значительно ниже. Но обучение необходимым навыкам требует времени, а когда они уже усвоены, применять их оказывается значительно эффективнее, чем учиться чему-то новому. И это приводит к тому же самому результату – к специализации.
Габи и Дон, много лет наблюдающие за «чикос», так сказать, из первых рядов зрительного зала, сумели разглядеть, как личные особенности птиц приводят к формированию разных индивидуальных подходов к усвоению житейских премудростей и как дикие партнеры наполовину ручных особей и их потомки перенимают у них какие-то методы и трюки. Орнитологи уже выявили специалистов среди орлов, пингвинов, альбатросов, бакланов, кайр, куликов-сорок, некоторых певчих птиц, чаек и многих других. Когда я сам тренировал соколов, то заметил, что разные особи по-разному действовали в схожих ситуациях и зачастую приобретали особое мастерство в ловле определенной добычи определенным способом. Лишь одна семья волков в Йеллоустоне специализируется в охоте на бизонов; и только одна-единственная в Миннесоте специализируется на ловле рыбы[143]. Если же чья-то индивидуальная специализация получает распространение и ее подхватывают другие особи, то этот навык или тактика становятся частью культуры.
Однажды утром в 1921 году в Великобритании кто-то открыл дверь, чтобы забрать с порога доставленные молочником бутылки, и с удивлением обнаружил дырочки в крышках из фольги. Эта преступная практика год за годом распространялась все шире, так что спустя 25 лет уже примерно в 30 городах по всей территории страны трудно было найти молочную бутылку с крышкой, не продырявленной охочими до сливок воришками. Злоумышленниками оказались мелкие синицы – лазоревки[144]. И почти столетие ученые, изучающие поведение, задавались вопросом: каждой ли птице приходилось самостоятельно додумываться, как добраться до молока, или же среди них нашелся один гений (а может, несколько одаренных особей), чью находку скопировали другие птицы и социальным путем распространили по всему острову.