Некоторые попугаи сообразили, что имена существительные и цифры – это абстрактные представления реально существующих объектов. И птицы в самом деле использовали простейшие грамматические конструкции, чтобы составлять предложения для озвучивания своих требований. Африканские серые попугаи, или жако, демонстрировали умение выучивать десятки человеческих слов и фраз, обозначая ими те или иные предметы или предъявляя требования. Чтобы разрушить межвидовые барьеры в общении с попугаями, необходимо было применять особый метод обучения. Для этого требовалось, чтобы непременно два человека поочередно называли словами определенные объекты или действия – предметы, формы, цвета. Когда попугай начинал усваивать их, люди должны были тонко корректировать темпы обучения. Если эти условия не соблюдались, птицам обычно не удавалось уловить связь между определенными словами и объектами[186].
В период обучения попугаи часто практикуются сами по себе, в одиночестве. Разобравшись наконец, что к чему, они иногда придумывают собственные обозначения для тех или иных предметов, соединяя слова. Например, Алекс – жако, ставший объектом описанных исследований, – сочинял составные слова, называя ими новые для себя объекты. Скажем, яблоко он называл «банберри» – среднее между banana («банан») и cherry («вишня»)[187]. Нечто подобное проделывали и шимпанзе, которых обучали пользоваться языком жестов и символов. Алекс использовал глагол «идти», изъявляя желание («Хочу идти стул»), сообщая о своих намерениях перед каким-либо действием («Иду улетать прочь») или прося экспериментатора удалиться: «Идти вон».
Примеры такого рода отнюдь не служат доказательством того, что попугаи способны постичь смысл человеческих слов. Примеры демонстрируют способность попугаев понимать, что одни вещи служат обозначением других вещей. Не так давно мы открыли для себя, как попугаи используют собственные голосовые сигналы в качестве имен и диалекты в качестве идентификаторов группы. Их потребность в социальном обучении, в основе которой лежит, несомненно, их ментальная склонность именно к такому обучению, наводит на мысль, насколько важно для этих птиц расти и воспитываться в группе и перенимать (тем самым увековечивая) локальную культуру.
Тревожные сигналы луговых собачек содержат в себе информацию, какого цвета замеченный ими хищник[188]. И, как и попугаи, эти грызуны ставят перед нами вопрос: что еще имеет значение в их культуре, что еще они считают нужным сообщать другим, проживая свою жизнь день за днем и набираясь опыта?
Пара красных ара усаживается на крайние ветки высокого дерева. Тут же попугаи начинают дурачиться, повисая вниз головой, пощипывая и слегка прикусывая друг друга клювами, трепеща крыльями, так что их яркие перья то вспыхивают, то гаснут среди густой зелени, как маячки на крыльях самолетов. Общаясь, ара часто болтаются вверх ногами, бездельничают, дразнят друг друга – одним словом, валяют дурака. Часто может показаться, будто попугаи обладают чувством юмора и умеют веселиться; по крайней мере, они явно способны показать, когда у них хорошее настроение. Мы увидели, как две особи спариваются, и это очень нас удивило. Брачный сезон давно миновал; у тех, кто обзавелся гнездами, уже вылупились птенцы. Возможно, флиртующие птицы – молодая, сексуально активная, но не размножающаяся пара. Они похожи на подростков на детской площадке, которые понемногу переходят к играм посерьезнее.
Но как эти двое вообще познакомились друг с другом? Дон и его коллеги замечали группы по шесть-восемь птиц с кольцами на лапах, которых они сами пометили еще в гнездах. Значит, скорее всего, это недавно вылетевшая молодежь, и они знают друг друга достаточно хорошо, чтобы путешествовать вместе, как компания друзей-подростков.
Для многих попугаев, и для ара в особенности, все тело служит своего рода опознавательным флагом. У каждой особи ряды мелких лицевых перьев создают уникальный рисунок из полосок и штрихов вроде татуировок. У некоторых красных ара спину украшает широкая желтая шаль, а у других она скорее напоминает узкий шарфик на плечах. У одних птиц эти желтые поля усеяны частыми голубыми пятнышками, у других – редкими.
Многие птицы, защищающие свою территорию, опознают соседей, владеющих смежными участками. Например, пересмешники редко конфликтуют друг с другом после того, как границы между их территориями окончательно определены, зато агрессивно изгоняют прочь любого вторгшегося чужака. Капюшонные вильсонии распознают песню владельцев соседних участков год за годом, даже после отлета на юг, зимовки и весеннего возвращения назад к местам размножения[189]. Многие морские птицы – крачки, чайки, пингвины, альбатросы и пр. – узнают своих птенцов по крику в общем гомоне колонии, а кое-кто – еще и по запаху. Некоторые приматы, вороны, собаки, волки и лошади отличают членов своей группы от посторонних и по голосу, и по внешнему виду[190]. (То же самое, вероятно, справедливо и для многих социальных млекопитающих.) Голуби, вороны и сойки способны узнавать знакомых особей других видов[191]. Наши собственные куры, а также ручная, выращенная дома сова спокойно чувствуют себя рядом с нашими же собаками, но в панике разлетаются, если к нам приходят гости с незнакомым псом. Птицы обладают острым зрением и чрезвычайно наблюдательны; они всегда отлично осведомлены о том, что происходит вокруг и какое это имеет к ним отношение.
Ара играют и затевают стычки, иногда сцепляясь друг с другом лапами и клубком падая с неба. На глинистых обрывах они время от времени самоутверждаются, раскрывая крылья и демонстрируя яркое подмышечное оперение. Броские чистые цвета – всегда проявление здоровья и энергии. Они показывают, что особь находится в расцвете сил. А тот, кто в расцвете сил, может претендовать на все, что ему необходимо.
Как правило, прилетая за глиной, птицы ведут себя вполне миролюбиво. Но иногда кто-то начинает задирать других, клюясь или толкаясь, хотя ни в глине, ни в пространстве недостатка никто не испытывает. «Вообще, они довольно мирные. Но иногда могут подраться», – соглашается Дон.
Здешний глинистый обрыв используют около двух сотен ара. И каждая особь уносит с собой усвоенные социальные знания в любое место, где бы ей ни довелось встретиться с сородичами, в том числе и к месту гнездования, где на кон поставлено очень и очень многое. Молодые, только сформировавшиеся пары, не имеющие собственного дома, время от времени посещают гнезда, которыми владеют уже устоявшиеся семьи. И там им, попросту говоря, нужно решить: стоит ли атаковать и ввязываться в продолжительную битву, чтобы захватить гнездо. Если хозяева им уже знакомы, принять такое решение становится легче – и безопаснее. «Общаясь с другими птицами там, куда они прилетают за глиной, – рассуждает Дон, – они, возможно, выясняют, кто силен и с кем не стоит связываться, а кто легко уступит натиску».
Узнавая друг друга, утверждая собственное доминирование, флиртуя и завязывая личные связи, попугаи налаживают отношения, которые потом уносят с собой так же легко, как кусочек глины в клюве. И, как бы то ни было, когда они висят на ветке вниз головой, когда они резвятся и порхают, все это выглядит так, будто они от души веселятся. Иными словами, наслаждаются жизнью.
Наверняка найдутся те, кто скажет, что я приписываю животным эмоции, и осудят меня за их очеловечивание. Но я ничего не приписываю. Я просто наблюдаю. У попугаев действительно можно увидеть много такого, чего не увидишь у других птиц. Попугаи играют, кривляются, приплясывают в такт человеческой музыке. А вьюрки, например, этого не делают. И чайки тоже. Так что в моих рассуждениях о попугаях нет никакого очеловечивания. Есть только понимание, основанное на наблюдениях.
Низшие животные, подобно человеку, очевидно, способны ощущать удовольствие и страдание, счастье и несчастье. Счастливое настроение выражается всего резче у молодых животных, например у щенков, котят, ягнят и др., которые играют друг с другом, как наши дети. ‹…› Тот факт, что низшие животные возбуждаются теми же эмоциями, что и мы, сделался настолько известным, что было бы излишним утомлять читателя большим числом примеров.
По-видимому, лишь немногие из примерно 10 000 существующих видов птиц играют и резвятся просто ради веселья[193]. Наиболее игривые из них – это врановые и попугаи. Как и млекопитающие, склонные к игре, такие как грызуны, хищные или приматы, играющие птицы устраивают погони, потешные бои, швыряют предметы. Грачи в неволе перетягивают друг у друга ленточки газетной бумаги, хотя под ногами у них лежит целая куча таких же. На онлайн-видео часто можно наблюдать, как вороны скатываются с заснеженных крыш или ветровых стекол автомобилей на кусочке пластика или как какаду танцуют под ритмичную музыку. В одном ролике видно, как группка лебедей прокатывается на гребне прибойной волны до пляжа, а потом летит назад и ловит следующую волну.
Игра – это отработка необходимых жизненных навыков, однако мотивацией для играющих животных служит вовсе не забота о том, что когда-нибудь со временем им понадобятся те или иные навыки. Они играют потому, что получают при этом быстрое вознаграждение в виде удовольствия. Мозг птиц и млекопитающих вырабатывает те же нейротрансмиттеры, опиоиды и дофамин, которые побуждают их искать удовольствия (говоря точнее, искать химически вознаграждаемые стимулы) и создают приятное ощущение, которые мы и называем удовольствием