Самцам совсем не обязательно иметь яркую окраску, чтобы самки не перепутали их и не выбрали в партнеры представителя не того вида. Различия в песнях самцов обеспечивают достаточно надежную видовую идентификацию – даже человек легко различает их на слух. Если бы самкам требовалось всего лишь иметь возможность точно определять вид потенциального партнера, чтобы не тратить впустую время, принимая ухаживания не того кандидата, самцам достаточно было бы просто вовремя пропеть свой опознавательный сигнал; при этом они могли бы носить такое же безопасное покровительственное оперение, как и самки. Или же самцы могли бы иметь какие-то определительные знаки, такие же функционально строгие, как штрих-код.
Но ведь мы видим совершенно иную картину! Узоры и оттенки оперения самцов гораздо прихотливее и разнообразнее, чем необходимо для видовой идентификации. Самцы горделиво красуются яркой расцветкой, демонстрируя ее при любой возможности. Они роскошны. Они ослепительны! И, поскольку формированием их облика исторически двигал выбор самок, трудно представить себе, чтобы они не казались друг другу великолепными. Иначе зачем еще им понадобились бы все эти яркие, вычурные, совершенные до мелочей наряды? Зачем еще прикладывать столько труда к украшениям и броским различиям?
В значительной мере мир животных – это мир самок. Красота самцов – лишь результат их избирательности на протяжении миллионов поколений. Самцы исполняют ритуалы ухаживания, потому что им приходится это делать. А курочка всегда отдает предпочтение самому нарядному петушку. Она оценивает, она выбирает. Дарвин первым это увидел. Но и ему пришлось задаться вопросом, ответ на который был неочевиден: «Каким образом самка определяет, кто из самцов наиболее красивый, кто лучше всех поет?»[215] Эта запись оказалась среди его «Старых и бесполезных примечаний о моральном чувстве и метафизических размышлениях». По-видимому, у Дарвина не слишком лежала душа к метафизике. Он подозревал, что все ответы на вопросы о жизни заключены в самой жизни. Они могут быть спрятаны, но ключи к ним – повсюду вокруг нас. «Тот, кто поймет павиана, больше сделает для метафизики, чем сделал Локк», – написал он с известной дерзостью, словно призывая: оставьте всякие выдумки, выйдите из кабинетов и хорошенько оглядитесь!
«Каким образом самка определяет?» И действительно, каким? Мне кажется, мы нашли нужный фрагмент головоломки, недостающую часть общей картины. На дарвиновский вопрос «кто лучше всех поет?» теперь есть несколько ответов. Прежде всего, при анализе записей птичьих песен в замедленном режиме выяснилось, что на самом деле они значительно сложнее, чем это может воспринять человеческое ухо.
Способность самца издавать более сложные звуки или совершать танцевальные движения с большей скоростью отражает его силу и жизненную энергию, доминирование и желанность. Например, у новозеландской птицы туи с блестящим темным оперением и белыми пучками перьев на горле песни заметно различаются по сложности[216]. Когда экспериментаторы проигрывали туи запись сложной песни, резидентные самцы приближались к динамику быстрее и подходили ближе, чем когда им давали прослушать запись попроще. Слыша сложные песни, они сами начинали петь изобретательнее. Они реагировали агрессивнее, возможно с большим раздражением, и своими собственными песнями пытались победить невидимого соперника. Такой тип взаимодействия отчасти напоминает мне джазовые джем-сейшены, во время которых музыканты-импровизаторы пытаются переиграть друг друга с таким пылом и яростью, что эти состязания иногда называют «рубиловом».
Как часто бывает с самцами, всей системой управляют самки-слушательницы. Отцами примерно 60 % всех птенцов туи являются не те самцы, которым принадлежит территория пары. Иными словами, более чем в половине случаев партнер матери – тот, кто кормит ее птенцов и охраняет общий участок, – не является отцом птенцов, растущих в его гнезде. У других певчих птиц тоже бывает, что самцы, исполняющие более сложные песни, переманивают чужих самок для интрижки на стороне. Самки постоянно ищут себе партнера поценнее, причем делают это с изрядной осторожностью, а потому у самцов есть все основания чувствовать угрозу со стороны конкурентов, которые поют лучше их.
Как отмечает Дженнифер Акерман, автор книги «Эти гениальные птицы»[217], «экстравагантность в природе зачастую идет рука об руку с сексом»[218]. Стоит ли говорить, что именно тяга самок к прекрасному, даже если для самцов это сопряжено с большими затратами энергии и времени, является одним из основных движителей брачных ритуалов в мире, да и, собственно, самого секса.
Майкл Райан из Техасского университета в Остине и Ричард Прам из Йеля много размышляли и писали о том, откуда берется и почему существует чувство красоты. Мне выпал случай поговорить об этом с Прамом, и его ответ был ясен и прост: «Когда самки делают выбор, они выбирают красоту. Красота – результат выбора».
Но всегда ли это результат выбора самки? Нет, не всегда. Действительно, у многих видов именно самцы носят яркий наряд, поют и танцуют, а самки оценивают и выбирают. Но исключений из этого правила тоже немало, даже и среди птиц. В частности, у ара и самцы, и самки имеют в равной степени красочное оперение. А все пересмешники одинаково невзрачны, и при этом оба пола поют. У многих видов рыб самцы окрашены заметно ярче, а у многих других оба пола одинаково нарядны или мало различаются внешне. У многих млекопитающих самцы крупнее самок и обладают такими отличительными признаками, как рога, усы и бороды, пышные воротники и гривы. У других же представители обоих полов окрашены одинаково пестро (как жирафы или гепарды) или одинаково тускло (как грызуны и летучие мыши). Самцы и самки журавлей одинаково грациозны, у альбатросов один и тот же рисунок на голове, и оба пола у тех и других исполняют одинаковые танцы. У людей строение тела мужчин и женщин отражает половую зрелость; оба пола склонны к самолюбованию и заботятся о своей внешности; оба обычно выбирают себе пару на долгое время. Мужчины «выставляют на торги» не только свою функцию оплодотворителя, но и свой потенциал в качестве участника многолетней заботы о детях и поддержания долговременных партнерских уз; чем выше этот потенциал, тем выше котируется его обладатель, тоже приобретая возможность «торговаться» и делать выбор. В результате в человеческой популяции мужчины конкурируют с мужчинами, а женщины – с женщинами. И, разумеется, внешность у людей тоже имеет исключительно большое значение.
У видов, где между самцами существует напряженная конкуренция, они распознают и оценивают тех, с кем им приходится соперничать. Самец птицы начинает прикладывать еще больше усилий и стараний, если конкурент поет особенно хорошо. Все это подразумевает, что, хотя в природе многое зависит от выбора самок, дар чувствовать красоту, вероятно, распространен значительно шире и в равной степени присущ обоим полам.
Способность воспринимать нечто как прекрасное, а также делать выбор – очень древняя. Нужные для этого нейронные связи и гормоны сформировались и принялись за работу задолго до того, как тот, кто уже мог назвать себя человеком, принялся осматриваться по сторонам, выбирая кого-нибудь покрасивее.
Естественный отбор называли опасной идеей Дарвина. Прам назвал «действительно опасной идеей Дарвина» половой отбор. Существование полового отбора приводит к заключению, что почти вся красота, существующая в животном мире, создана самками – за счет того, что именно они выбирают себе партнеров. Иными словами, вся живая красота – в значительной мере плод фантазий самок, которые за миллионы лет строили свои предпочтения, опираясь на вкус и сиюминутные прихоти.
Этого уже достаточно, чтобы потрясти мироздание. Но давайте рискнем продвинуться еще дальше.
Вспомним коровьих трупиалов, самки которых выбирают себе пару только из самцов, поющих на местном диалекте. Выбор, который раз за разом делают самки трупиалов, усиливает различия в культурных диалектах, что одновременно способствует и формированию культурных групп, и их обособлению. Мы уже видели, как устойчивые группы тихоокеанских косаток обособляются друг от друга на основе вокальных диалектов, никогда не смешиваясь друг с другом, и как у плотоядных косаток уже сформировались более массивные челюсти, чем у рыбоядных. Мы также видели, как молодые зебровые амадины и даже плодовые мушки копируют произвольные сексуальные склонности других особей, выбирая себе партнеров того же типа, который выбирали на их глазах другие самки. Все это – лишь немногие примеры социально приобретенных предпочтений, приводящих к формированию групп особей, которые держатся вместе и взаимодействуют только с себе подобными. Побочным эффектом такого единения является то, что при этом разные группы начинают избегать друг друга.
Помнится, я упомянул клубок весьма запутанных вопросов. Так вот, мы с вами уже начали тянуть за ниточку. Если довести высказанную выше мысль до логического конца, то подобные чисто вкусовые предпочтения, распространяясь культурным способом и порождая замкнутые, избегающие друг друга группы, могут привести к более существенным последствиям, то есть к возникновению новых видов. Еще раньше, когда я сидел возле глинистого обрыва, куда слетались попугаи, и впервые заговорил о самках трупиалов с их дискриминационной реакцией на разные диалекты, я назвал эту мысль слегка безумной и даже еретической. Но я вовсе не имел в виду, что она ошибочна.
Дарвин определял половой отбор как движущую силу, приводящую к появлению причудливых узоров, длинных перьев и прочих экстравагантных украшений. Однако ни он сам, ни многие другие, кто изучал этот вопрос, от Уоллеса до Фишера или, уже в наши дни, до маститых ученых Райна и Прама, не заходили так далеко, чтобы предположить, будто сами по себе предпочтения самок могут приводить к возникновению новых видов. Как я уже говорил, почти все биологи-эволюционисты убеждены, что практически единственная ситуация, при которой исходный вид может распасться на новые виды, – это географическая изоляция, как, например, у знаменитых дарвиновых вьюрков на Галапагосах, которые оказались отрезаны друг от друга, расселившись по разным островам.