Я выбрал в кабинете Рава кресло поудобнее и углубился в чтение. Я знал, что то, что он дал мне, объяснит многое, но, признаюсь, после первой страницы я был немного разочарован. Статья начиналась с простого рассказа о боевом оружии. Какое отношение к делу это может иметь?
Я продолжил чтение: «… враг или добыча не всегда находятся в пределах досягаемости удара, и эту проблему решает современное оружие: снаряды, ракетные установки и т. п. Но первым оружием, поражающим цель на расстоянии, был лук со стрелой».
Ну, да. Лук и стрела – символы Лаг Ба Омера, значит, может быть, статья теперь даст какое-то объяснение.
Вот что говорилось в статье Рава Брандвайна далее: «Это древнее оружие основано на парадоксе, заключающемся в том, что для того, чтобы поразить сердце врага, смертоносную стрелу нужно сначала оттянуть к собственному сердцу, и чем сильнее она оттянута в сторону стрелка, тем на большем расстоянии она сможет поразить неприятеля. Чтобы придать оружию силы, нужно притянуть его к себе. «Открытая» составляющая Торы подобна оружию ближнего действия, которое помогает нам справляться с очевидными жизненными трудностями. Но не все в жизни очевидно. Как насчет скрытых загадок, Божественной сути реальности? В данном случае необходимо углубиться в себя, оттянуть тетиву к сердцу, притягивая стрелу к себе, к самой сути души…»
По этой причине лук и стрела являются символами Лаг Ба Омера. Величайшие воины выигрываются внутри нас, и это единственное место, где можно по-настоящему победить наших врагов, даже когда это кажется невозможным. Как сказано в Зоаре: «Для нас каждый день творится множество чудес, о которых мы даже не догадываемся. Мир не может существовать без чудес».
В связи с этим отрывком необходимо напомнить себе о каббалистическом определении чуда, отличном от того, как это слово принято употреблять в повседневной речи. В конце концов, мы привыкли слышать, что «чудеса повсюду».
Телевидение – это чудо, нейрохирургия – это чудо, компьютеры – это чудо. Каббала, однако, основное внимание уделяет намерению как определяющей характеристике чудес и использует концепцию магии для большей выразительности этого определения. Разница между магией и чудесами основывается скорее не на том, что происходит, а на том, почему это происходит. В Египте были маги, которые были вполне способны потягаться с чудесами Моисея и Аарона, но поступки египтян определенно не являлись чудесами, потому что совершались они ради самовосхваления или из эгоистичных побуждений. По мере того, как человек становится духовно более сильным и преданным каббалистическим принципам, существует опасность, что он превратится в эдакого самовлюбленного мага, которые были среди египтян. Подлинный же чудотворец не делает ничего, что не служило бы Творцу. Согласно каббале, именно наше сознание определяет и обуславливает природу чуда. В этой связи единичное проявление доброты вопреки склонности ко злу – это большее чудо, чем самый мощный компьютер, который когда-либо будет сделан.
Например, кажущееся чудесным противостояние Давида великану Голиафу – это на самом деле битва с великаном Голиафом внутри Давида. Его физическая победа над внешним Голиафом – это просто проявление внутренней победы, которая уже произошла, а эта внутренняя победа и есть настоящее чудо. Более того, это то же чудо, которое должен совершить каждый из нас, чтобы достичь цели своей жизни. Это непросто. Но Творец и не собирался делать это простым.
Врагов нет у того, кто ничего не делает
Рав Брандвайн прекрасно понимал, насколько опасно бывает говорить то, что думаешь, выделяться из толпы, чтобы делать то, во что веришь, даже с риском для собственной жизни. «Тот, кто не сталкивался с трудностями распространения каббалы, не сделал ничего, – часто повторял он. – Когда этот мир для следующей жизни покидает человек, у которого нет врагов, Творец сразу же понимает, что он прожил свою жизнь зря».
Чтобы понять эту мысль своего учителя, мне понадобилось некоторое время. Так ли необходимо наживать себе врагов? Не лучше ли быть всеми любимым, особенно если надеешься обзаводиться духовными последователями и распространять слово Творца? Этот вопрос волновал меня в течение определенного времени, пока я не услышал историю о Раве Брандвайне, который продемонстрировал отсутствие страха перед лицом гнева и даже ненависти. В молодости мне довелось видеть немало ужасно напуганных людей, и я был рад, что наконец встретил столь смелого человека.
Согласно учению каббалы, страх всегда является инструментом Сатана. Многих религиозных людей страх часто побуждает взывать к Творцу за избавлением. Однако каббала учит нас, что избавление от страха живет в наших сердцах, а не на небесах. Говоря точнее, каббалисты используют термин «уверенность» для обозначения духовного состояния, которое изгоняет страх. Наиболее часто цитируемый библейский пример уверенности можно найти в Книге Шмот (Исход), когда египетское войско загнало бегущих израильтян на берег Красного моря. Они обратились к Богу с мольбой о спасении, и Бог ответил: «Почему ты взываешь ко Мне?» Другими словами, он хотел сказать, что средства спасения уже у них в руках. Необходимо довериться им и использовать их с абсолютной уверенностью. Для израильтян это значило войти в воды моря, пусть даже и по самую шею, будучи уверенными в том, что Творец избавит их, если так будет лучше для их душ. Если бы они не были спасены, это значило бы, что их подлинное лучшее предназначение находится где-то еще. В любом случае страх являлся отрицанием силы и существования Творца. Каббалист не должен доверять страху и уж точно не должен руководствоваться им.
Я слышал о смелости Рава Брандвайна от одного его старого друга, с которым мы познакомились самым невероятным образом. Наше приключение началось глубокой ночью. Было не меньше часу или двух ночи, а мы с учителем по-прежнему занимались. Рав Брандвайн часто учился до четырех или пяти часов утра, когда чувствовал, что в силах делать это. «Единственная цель каждого из нас – получить Свет мудрости каббалы, – говорил он. – А затем поделиться ею с миром. Это наша обязанность. Это единственный способ уничтожить всю тьму и зло в мире». В его маленьком кабинете горели яркие лампы, но снаружи, в ночи, было очень темно и холодно.
Вдруг среди тишины и спокойствия своего кабинета он встал и сказал, что мы едем в Иерусалим, в район Вифлеема, чтобы посетить гробницу праматери Рахель. Хотя он и был очень мягким человеком, в его голосе слышалась твердость, не допускающая возражений.
– Прямо сейчас? – спросил я.
Он кивнул.
Я напомнил, что гробница закрыта на реставрацию, но он сказал, что это не имеет значения. Прошел всего месяц или два после окончания шестидневной войны, и в воздухе, естественно, витала определенная напряженность, хотя эта поездка и была не столь рискованной, как наше путешествие в Тверию.
Дорога в Вифлеем была очень темной, а улицы почти совершенно пусты. Когда через несколько часов мы доехали до места, ворота гробницы Рахель были закрыты, как я и предсказывал, но Рав Брандвайн сел на скамеечку и стал спокойно ждать. Приближался восход, и небо начало светлеть.
Вскоре появился охранник и предложил открыть ворота. Это была еще одна черта Рава Брандвайна, которая всегда меня поражала, – уверенность в том, что его цель будет достигнута. Оказавшись внутри гробницы, он постоял некоторое время молча и с выражением великого почтения на лице. Затем мы направились в город, где, как он сказал, у него было важное дело.
Однако вместо того, чтобы пойти в израильский сектор города, мы направились в арабский квартал. Куда же мы пошли? Неужели мой учитель дружит еще и с арабами? Здесь снова начало напоминать о себе мое консервативное воспитание. Единство разных направлений одной религии было достойной целью, но разве возможно единство разных религий? Я думал, что избавился от своего стремления к разделению между людьми во время нашего визита на фабрику «Гистадрута», но я ошибался.
И вот Рав Брандвайн повел меня в гости к своему старому другу, которого звали Джурбин. Он жил в большой квартире в центре арабского квартала. При виде Рава Джурбин засиял от счастья. Он сказал, что ждал встречи с ним двадцать лет, и подарил ему большой ящик прекрасных грейпфрутов из сада своего отца, расположенного за городом. Они обнялись и поцеловались с потрясающей теплотой, выражая любовь между людьми разных культур и религий, видеть которую было просто удивительно.
Рава Брандвайна очень любила вся семья Джурбина. Он провел некоторое время, общаясь с детьми своего друга, а Джурбин в это время сидел со мной и рассказывал историю великой смелости Рава Брандвайна. В 1936 году экономическая ситуация в Израиле, как и во всем мире, была очень тяжелой. Мой учитель устроился работать на стройку, что было неслыханно для большого знатока Торы. Но он любил свою работу. Он часто улыбался и говорил: «Когда я стою высоко на строительных лесах, я чувствую духовный подъем. В это время у меня появляется возможность по-настоящему узнать и полюбить ближнего».
К сожалению, не у всех жителей Израиля была возможность получить такую работу. Некоторым было не на что купить даже хлеба. Именно в таком положении оказался Джурбин. Ему нужно было кормить свою молодую семью, но при этом у него не было никакой возможности заработать денег. Однажды он услышал о «раввине-строителе». Даже среди арабов Рав Брандвайн был известен как человек, у которого нет предубеждений по отношению к его собратьям.
На стройке, конечно же, не было арабских рабочих, а политические взгляды некоторых строителей были весьма радикальными. Кроме того, в то время правила профсоюза «Гистадрут» запрещали прием на работу арабов. Тем не менее Рав Брандвайн очень хотел помочь Джурбину получить работу на стройке, невзирая на опасность, которую это могло за собой повлечь. В худшем случае он сам потерял бы работу, и, если бы об этом узнали, другие рабочие наверняка возненавидели бы его, он нажил бы себе врагов.