— Парень, ты не дурак ли часом? — забеспокоился возчик. — Ты чего мелешь? Это кто же будет так подставляться, чтобы себя калечить?
— Тоже верно, — кивнул Данут. Посмотрев пристально в глаза возчика, раздумчиво сказал: — Может, тебе и вторую руку сломать? Ну, чтобы не обидно было такого орла обратно отправлять.
— Э, да ты чего… — попятился возчик, но Данут держал крепко.
— А вот теперь толком говори — что вы от нас утаили. Почему про лягух ни слова не сказали?
— Да мы про них и сами не знали, Единым клянусь! — заблажил возчик. — Отродясь, в этом болоте никаких чудищ не было. Я его за год по два, да по три раза переезжал.
— Тогда скажи о том, что ты знаешь. Почему ваши купцы за петролом не ездят, почему вы несусветную цену заломили?
— Так ты чего, у своего старшего спросить не мог? — вытаращился возчик. — Он же, Инвудас твой, в наши края не раз приезжал, помню я его.
— О чем я должен спросить? — не понял Данут.
— Да о том, что в эту пору никто за петролом не ходит. Цельный месяц дожди шли, потом жара настала. За петролом ходят либо по полной жаре, либо по осени, а то и зимой. Если тепло и мокро никто в горы не ездит.
— Тепло и мокро? — в растерянности переспросил Данут, выпуская руку возчика.
— Ну да, — осклабился тот. — Если тепло и мокро, ну, сыро и жарко, всегда всякие твари откуда — то лезут. А что за твари, какие, мы знать не знаем. Мы в эту пору дома сидим, заработанные векши тратим. Я бы с вами и не пошел, но как на грех, старшенький мой жениться надумал. А тут вы и подвернулись. Чего бы, не сходить, думаю? Может, вылезет какая тварь, а может нет. А возчику за петролом судьба такая — сегодня жив, а завтра уже и нет. И зимой, бывало, и летом, в жару, разное может приключиться. Ну, я пойду?
Данут рассеянно кивнул, отпуская мужика. Тот ушел, а парень стоял и думал о том, какой же он дурак. И зачем было искать какие — то глубинные причины, если все они плавают на поверхности? И всего — то надо было спросить народ о погоде. Только, откуда же он мог знать, что твари появляются, когда тепло и сыро? А до Бегенча путь длинный и, кто еще вылезет на свет, неизвестно. Ну да ладно, поглядим.
Глава 10Обломки империи
— Вот тут и была их столица, — кивнул Карагон на руины, второй день маячившие по обоим сторонам дороги, не желая смениться чем — нибудь другим.
Обоз был огромным, растянутый едва не на милю, но бывшая столица некогда могущественного государства была куда больше. Казалось, она никогда не закончится. Ни Тангейн, ни Хандварк и близко не подходили по размеру. И это только развалины. А если представить, каким древний город был в лучшие времена, то диву даешься. Разве может найтись столько народа, чтобы там поместиться?
Развалины пугали и завораживали одновременно. Завораживали силой и мощью, перед которой все ранее виденное казалось мелким и суетным, пугали ощущением собственной незначительности и бренностью. Если уж такие могучие сооружения лежат в развалинах, что можно сказать о хрупкой человеческой жизни, о той оболочке, в которую мы заключены? Что останется после нас и, останется ли вообще?
Были обломки, высотой с трехэтажный дом, были и целые строения, повыше некоторых зданий Тангейна — ну, разве что, без окон и крыш. Руины изрядно поросли кустарником, а кое — где пробилась буйная поросль крепких сосен и берез, но все равно, заметно, что это не куски скал, не обломки гор, а нечто, сотворенное человеческими руками. А точно, что человеческими? Присмотревшись, Данут удивленно присвистнул — дома сложены из огромных квадратных глыб, подогнанных так плотно, что издалека казались кирпичными. Как такие плиты вытесывали и ставили друг на друга? А ведь их еще надо было сюда притащить. Горы — то — вон они где! Как тащили? На чем? Может, в прежние времена люди были выше и крепче? Или, старые боги постарались? Так или нет, уже никто не узнает. Кому интересны древние руины, кроме как вездесущим козам, пощипывающим листья деревьев и обгладывающих кору кустарников? Мелкие рогатые скоты паслись на руинах, не испытывая никакого почтения к загадке. Но, как оказалось, были люди, которых интересовала история осколков. Вернее — история того, откуда появились обломки и осколки.
После сражения на болоте Данут отдалился от Инвудаса. Раньше они терлись бок о бок, спали рядом, ели из одного котелка. Теперь же, парень предпочитал находиться подальше от своего наставника. Не давало покоя, что старший приказчик утаил от него возможные трудности. Хотя, что бы дало это знание? Ну, узнал бы он, что когда тепло и сыро, всякая нечисть начинает нападать на людей, а что дальше? Что бы он с этими знаниями стал делать?
А еще, юношу грыз червячок — а не отсиделся ли старшой в каком-нибудь безопасном месте? Если так, то следует ли ему доверять впредь? Можно бы подойти и спросить, но как — то неловко. То, что Данут не видел приказчика во время сражения, вовсе не значило, что тот в нем не участвовал. Спросишь и обидишь человека. Потому-то Данут мучился и сторонился Инвудаса, чтобы не ляпнуть что-нибудь нехорошее.
К собственному удивлению, юноша сошелся с давешним возчиком, которого допрашивал. Поначалу было неловко, что он угрожал раненому, допытывался с пристрастием. Но тот оказался человеком незлым. Сказал, что у него сын растет, такой же горячий. К тому ж, возчик видел, каков был Данут в бою и, несмотря на разницу в возрасте, уважал юного приказчика. Плюнув на сломанную руку, дядька — кстати, его звали Карагон — не стал возвращаться домой. Может, рассчитывал подзаработать лишнюю векшу? Свадьба сына — это тебе не шутка, она векшей стоит. Инвудас, сквалыга, не стал рассчитываться с ранеными, решившими вернуться домой, по полной мерке, а уплатил только половину обещанного. Мужики орали, грозили карами небесными, гневом Единого, наказанием от городского Совета, но смирились. Но если припомнить, что в Хандварке они выторговали двойную оплату, можно считать, что внакладе не остались. К тому же, им были оставлены лишние волы — мол, вернетесь в Хандварк, продадите, или себе оставите. Поначалу Инвудас хотел взять за волов векши, но совести не хватило. Все-таки, народ пострадал из-за их экспедиции. Да и лишних волов за собой не потащишь, это тебе не лошади.
От прежнего отряда осталась лишь половина. Тех, кто погиб в ночном бою, похоронили на месте схватки, раненых пришлось отправить домой. Странно, но харкварцы не боялись вновь пересекать болото. Были уверены, что лягушки — переростки больше не нападут. Тем более, что возвращаться будут белым днем, а потом постараются оторваться от топи как можно дальше. Поредел и обоз. Из ста телег крутили колеса лишь шестьдесят. Разумеется, все те, что везли бочки, были на месте. Инвудас, скорее, решил бы оставить караван без еды, а скотину без фуража, нежели расстался бы хоть с одной пустой емкостью.
Удивительно, но в последние дни скрип колес Дануту не докучал. Не то его стало поменьше, не то привык. Если останавливались, то уже не хватало каких-то звуков.
Данут и Карагон сидели в одной телеге. Юноша держал вожжи, а возчик, в благодарность за помощь, потчевал его рассказами.
Карагон был человеком, способным скрасить дорожную скуку. Несмотря на кажущуюся простоту, знал много интересного. Мог рассказать о людях и гномах, о камнях и дальних странах, о болезнях и о войне. Само собой, он участвовал в Аркалльской битве и прославился в ней. Порой Дануту казалось, что все, кто старше его лет на двадцать, обязательно участвовали в Аркалльской битве и, обязательно прославились. Когда он пытался подсчитать, сколько адъютантов было у главнокомандующего, обнаружился целый взвод. А мэтр Байн как — то со смехом сказал, что в Скаллене опубликовано уже штук двадцать воспоминаний инженеров, командующих артиллерией, хотя общеизвестно, что им был Гвалвин Громморд. Ну, это как с бревном основателя Тангейна — Тана Гейна, который как-то потребовал от подданных, чтобы они вышли и убрали в порту все бревна. Так вот, сам Гейн нес бревно вместе с тремя своими людьми, но, сколько теперь потомков «носильщиков бревен»!
— Чинкварт, а может Чикнарт, точно никто не упомнит, как город звали, — донесся до Данута голос возчика, повествующего об истории забытой империи. — В городе этом, в столице, то есть, жило столько людей, что нынче во всем Фаркрайне не наберется. И дома на костях стоят. Сам я не слышал, врать не стану, но говорят, если к стене ухо приложить, стоны и плачь услышишь. Королевство, а то и империя, не только Фаркрайн, но даже и Шенк прихватывала. Из всех поселений сюда товары везли — медь, посуду всякую, украшения, а особенно бирюзу. До сих пор бирюзовые бусы находят, хотя много лет прошло. Ну, а самое главное — провизию и лес. Если много строить, то леса много понадобится. Дома, хоть и каменные, но перекрытия деревянные, крыши там, полы.
— А чего они всё сюда везли? — вяло поинтересовался Данут.
— А везли, потому что здесь жрецы жили. Их все боялись, потому и подчинялись. А самый главный — жрец Солнца. Он дождь вызывал и каждые двадцать лет себя на костре сжигал, а потом возрождался. Отдавал себя в жертву богам, чтобы они к людям хорошо относились.
Карагон сделал паузу, ожидая, что парень начнет ахать и охать, интересуясь, как это жрец мог возрождаться после сожжения? Но Данут почему — то не стал изумляться. Ну, возрождался и возрождался. Бывает. Слегка разочарованный возчик продолжил повествование:
— Жрец свою душу наследнику передавал, а тело сжигал. Так что ему тело, если душа бессмертна? Зато телом он пользоваться не мог. Ему ни жениться, ни собственных детей плодить нельзя было. За это ему статую ставили. Брали скалу, тащили ее сюда, потом вытесывали. Вроде бы — целых двадцать лет, пока жрец у власти был, ему статуи тесали, а он смотрел — нравится или не нравится. В день, когда он сжигался, статую устанавливали. Но как — то однажды, влюбился жрец в девушку, решил свадьбу сыграть, зажить как все люди. И сам понимаешь, если детей растить, тут себя на костер не положишь. Стерпел народ. А что тут поделать? Жрец, он и есть жрец, ему все можно. Поначалу ничего страшного не было. Жрец с молодой женой ласкался, а в остальное время дожди вызывал, а когда сухость нужна, просил у Солнца вёдро. С женой красавицей жил, детей плодил. А потом