А бывает такое, что ты не видел никогда в жизни!
В новых городах и в новых землях, всегда найдется, на что поглазеть. На дома, на улицы, на людей. Вот, здесь, скажем, на людях была странная одежда. И мужчины и женщины носили какие-то цветастые одеяла, с дыркой для головы, широкополые шляпы, но штанов не имели! Хотя, при здешней жаре, штаны, наверное, будут лишними.
Рынок много может сказать о людях, о стране, и о городе. Но вот этого рынка Данут постарался бы избежать. Нигде — ни в Тангейме, ни в Силлуде, ни в других городах Данут не видел, чтобы продавали «живой» товар. Никому и в голову бы не могло прийти, что человека можно продавать, словно скот! Да, когда-то, давным-давно, фолки и орки сражались между собой, забирая в плен уцелевшего противника (а также их женщин и детей), заставляли их работать. За примером далеко ходить не надо — его названная мать, Талина, долгие годы была рабыней!
Здесь же, на этом рынке, продавались люди. Мужчины — молодые и старые, угрюмые и веселые. Женщины — юные и не очень, красивые и страшненькие. Блондинки, брюнетки и, даже рыжие, на которых было не очень много охотников. Были даже черные как деготь! Не то, долго простояли под солнцем, не то мазались какой-то краской.
На самых красивых женщин покупатели находились немедленно. Хуже было с теми, кто старше, или имел какой-нибудь изъян. Когда поблизости не было покупателей, перепродавцы «товара» разрешали «попользоваться» какой — нибудь из женщин, особенно из числа тех, чье девство уже утрачено. Их отводили за небольшой навес, откуда доносились сладострастные стоны похотливых скотов. Женщины, которых насиловали, молчали, даже уже не плакали.
В другое время воспитанник орков вступился бы за женщин, перевернув вверх дном весь этот проклятый рынок, пропитанный вонью и болью, но, увы… Сейчас он был бессилен что-нибудь предпринять.
Данут Таггерт стоял за невысоким ограждением из жердей, похожим на загон для скота. Причем, такого скота, который не выскочит за оградку, да и соседскую траву не сожрет. И что за скот-то такой? Если бы для бычков, забор сделали бы прочнее, а тут слишком хлипкие перекладины. Для коз он тоже не годился — перескочат! Кроме овец, ничего не приходило в голову. Ну, а еще для людей, пригнанных на рынок невольников. Не убегут, да и бежать-то отсюда некуда. А если что — вон, по углам стоят лучники, мигом сделают из человека ёжика. Нет, Данут бы попробовал, если бы знал, куда бежать. А так, после душного трюма (к счастью, водой поили вдоволь, кормили хлебом и настоящим мясом), его сразу же повели на рынок и он сумел запомнить только улицу, по которой вели, а этого для побега маловато.
Можно бы снова утешить себя тем, что «все когда-то бывает впервые», но не хотелось. Он уже и в тюрьме посидел, и в трюме, а теперь его вывели на продажу, словно бычка. Ну, пусть будет баран. Какая разница? Оказывается, по законам этой страны, человек, спасенный в море, считается собственностью того, кто его спас. Ну, а коль скоро Данута спас господин Прадагор — судовладелец, а заодно капитан той самой посудины, то теперь он является его собственностью. А собственность, как известно, можно продать. И даже — лучше побыстрее продать, от греха подальше.
Около ограды скучал господин Эксилон — владелец загончика, которому хозяева поручили продать своих рабов. Разумеется, посредник (или, как здесь его именовали — перепродавец) получал за свои услуги определенный процент. Но кроме Эксилона ни один человек не имел права торговать рабами. Это закон, который никто не рисковал нарушить.
В «загончике» шесть человек — согбенный старец, которому бы сидеть где-нибудь на лавочке, усатый толстяк с испитым лицом, явно мающийся с похмелья, два юноши неопределенного возраста, похожие друг на друга как две горошины из одного стручка. Был еще крепкий парень, почти голый, если не считать набедренной повязки, с изображением паука на спине. Рисунок был выполнен то ли с помощью какой-то особо стойкой краски, то ли вообще процарапан на коже, а потом заполнен чернилами. Данут слышал, что когда-то и фолки и орки наносили подобные украшения на кожу, но зачем, вспомнить не мог. Да и странно, если для красоты требовалось испортить кожу. Но у каждого народа свои представления о красоте, и лезть в них со своим мнением не стоило. Ну, а шестым был сам Данут.
Всех сюда привели разные люди. Старичка, скажем, принесли на носилках четверо крепких парней, а две плачущие женщины долго уговаривали его вернуться домой. Усач явился в сопровождении группы поддержки — похмельного вида мужичков, препиравшихся с одноглазым верзилой. Но спорили они только для вида. Один из пьянчужек, страдавший больше других, сообщил, что пора, мол, и голову поправить, и ушел, а следом за ним ушли остальные. Одноглазый пошептался о чем-то с Эксилоном, и тоже ушел. Усач, не без труда вошел в загончик, улегся прямо на грязной, крепко утоптанной земле. Юноши пришли вместе с какой-то женщиной, следуя за ней покорно, словно овечки. А вот парня с пауком на спине (ну, с рисунком паука) тащили волоком, на веревке. Ну, а самого Данута привел его новый хозяин — капитан корабля и, попутно судовладелец, господин Прадагор.
Прислушиваясь к разговорам, Данут сумел узнать, что «двойняшки» — это домашние рабы, ставшие ненужными после смерти хозяина, старик хотел заработать для внука (тому не хватало денег для выкупа невесты), а усатый толстяк задолжал кредиторам. Касательно парня с пауком на спине — то он был пойман доблестными разведчиками где-то в пустыне. Ну, а он сам — «дикарь с удаленных островов», спасенный уважаемыми мореходами.
Расчеты покупателей и продавцов велись не привычными кожаными векшами, а разноцветными кругляшами. Самые дорогие были изготовлены из желтого металла, потом шли белые, а самыми дешевыми были красноватые. Данут мог предположить, что это золото, серебро и медь. В Фаркрайне из золота и серебра делались украшения, а медь, в основном, использовалась гномами для различных технических целей.
Всего дороже были оценены домашние рабы. Господин Эксилон требовал за каждого по десять золотых кругляшей. Усача оценили в шесть кругляшей, а старика — в четыре. К удивлению Данута, за него просили два кругляша, а за парня — всего один. Но пораскинув мозгами, парень понял, что цены правильные. Домашние рабы ценятся дороже, потому что не сбегут, да и к работе они приучены. Усач, хотя и выглядит горьким пропойцей, но деваться ему некуда. К какому-нибудь делу приставят, а коли слегка «подбодрить», станет работать, как миленький. Старик… Ну, этот к тяжелой работе не приспособлен, но на что-нибудь да сгодится — кусты подстригать в саду, дорожки мести, дверь открывать. А вот на что годится дикарь? Что он, что парнишка из пустыни. Тот, что из пустыни, может сбежать, благо дорогу знает. Потому его и оценили дешевле. Купи такого, а он ноги сделает — сплошные расходы А он сам… Ну да, здоровый, но бежать некуда.
Первыми продали домашних рабов. Их приобрел степенный мужчина, судя по «одеялу», сработанному из тонкого шелка, очень даже не бедный. После долгого торга, он и Эксилон хлопнули друг друга по рукам, а из кошелька покупателя перепродавцу ушло шестнадцать кругляшек.
Следующим приобрели старика. И купил его, судя по всему, собственный сын, немедленно освободивший батюшку. Что там за семейная коллизия и, почему старик пошел продавать себя в рабство, можно только предполагать. Возможно, сынок не хотел свадьбы, а внук сумел как-то уговорить деда? Впрочем, какая теперь разница? Во всяком случае, сын расстался с четырьмя кругляшиками, которые перепродавец разделил на две неравные части — один золотой взял себе, а три отдал старику.
От раздумий Данута отвлекли чьи-то вопли. Обернувшись, парень увидел, как два рыночных стражника ухватили за ноги какого-то торговца и деловито перевернули его вниз голой. Третий страж совлек с бедолаги обувь и, принялся охаживать его палкой по босым пяткам. Толпа, собравшаяся поглазеть на бесплатное зрелище, дружно отсчитывала удары. Когда прозвучало число «десять», торговца отпустили на землю.
Из-за спин, перекрывавших обзор, Данут не смог увидеть — что там дальше, но можно было и так понять, что в ближайшее время — неделю, а то и две, торговец ходить не сможет. Интересно, за что его так? Если за обман покупателей — так и поделом. Впрочем, продавцов, ради примера, можно брать и пороть через одного. Не бывает среди торгованов честных людей.
— Ах ты, гнилая лягушка! — услышал Данут вопль за спиной.
Оказывается, пока он любовался на порку, его соседи по загончику затеяли драку. Усатый что-то не поделил с парнем из пустыни. Может, место, откуда удобнее глазеть?
Испитой толстячок, хотя и выглядел неуклюжим, довольно напористо нападал на паренька, пытаясь ухватить за шею, а тот, очень умело выскальзывал из захватов и, время от времени бил кулаком по ребрам противника. Усач не оставался в долгу, нанося частые, но довольно-таки бестолковые удары. Скоро у обоих противников уже текла кровь из разбитых носов и губ. Народ, увлеченно обсуждающий наказание провинившегося торговца, поначалу не обратил внимания на драку. Но когда сердобольные родственники утащили наказанного торговца, внимание зевак переключилось на новую забаву.
Но зеваки — это не так и страшно. Хуже, что к загончику для рабов устремилась и стража — один лучник, и два копейщика. Как знать, не запрещались ли в городе Солнца потасовки между рабами и, какое это могло повлечь наказание? Похоже, ничего хорошего драчунам не светило, потому что смотритель загончика господин Эксилон, побелев от страха, ринулся разнимать свой товар.
Между тем, усачу удалось-таки повалить паренька на землю, придавить его своей немаленькой тушей, схватить за горло и начать душить. Толстяк так увлекся, что просто «отлягнулся» от господина Эксилона, отправив перепродавца в дальний угол загона.
Данут, оценив ситуацию — лучник уже накладывал стрелу на тетиву, а копейщики взяли копья на изготовку, решил вмешаться. К тому же, паренек с пауком на спине ему чем-то понравился, и позволить усатому толстяку его придушить, было бы неправильно.