Между тем, к Дануту отконвоировали единственного уцелевшего военнопленного. Да, а можно ли так называть разбойника, напавшшего на мирный лагерь без объявления войны? Впрочем, если этот разбойник местный житель, то он тоже может расценивать обустройство миссии, как вторжение. Стало быть — имеет право на ответный ход и, рассчитывает на статус военнопленного. Ладно, в этой казуистике может запутаться и профессор из Скалленского колледжа, а не только полевые инженеры, или подсобные рабочие, вроде нынешнего воинского начальника гномов.
Внимательно оглядев пленника, воспитанник орков сделал только один вывод — про этого человека он не может сказать ничего! Ну, однозначно, что он не гоблин, и не гворн. Кожа светлая, значит, и не орк тоже. Стало быть, либо фолк, либо эльф. Эх, ну почему сочинители романов привирают? В книжке, если глянешь на уши, сразу бы определил — да, эльф или человек. А так…
— Почему Акирэ сегодня отвернулся от вас? — спросил Данут.
Пленник выпрямился во весь рост, и презрительно улыбнулся.
Тут вмешался пожилой гворн.
— Не хочет отвечать? — заинтересованно спросил он. — Эх, — вздохнул Бальтонус. — В старые добрые времена мы бы этого эльфа разговорили.
— А он эльф? — удивился Данут. — Как вы догадались?
— Так ведь по запаху можно определить, — пояснил гворн.
— Точно, — подхватил Данут, перебивая старика: — Так могут вонять только эльфы, высокорожденные и бессмертные. Зачем им мыться? Опять же, если начнут мыться, кожа облезет.
Глава 25О магах, и не только
У эльфа слегка искривилась нижняя губа. Похоже, слова о грязи его обидели, но от гордости, он продолжал молчать. Вот, если бы он еще умел владеть мышцами собственного лица, тогда да, цены бы ему не было.
— Ладно, — хмыкнул Данут. — Не хочешь отвечать, не надо.
Обернувшись к конвоирам, спросил:
— И что нам с ним делать? Вроде, если сразу не убили, убивать стыдно.
— На ваше усмотрение, господин начальник, — дружно отозвались два гворна. Потом один из них пожал плечами:
— Если понадобится — вы только скажите. Виноват — прикажите, так можем и его и тогось… Не вам же о него руки пачкать.
Данут сделал вид, что задумался. Демонстративно почесав затылок, зевнул:
— А пожалуй, ничего мы ему делать не станем. Проваливай-ка ты, тугоухий недруг, куда подальше.
Неожиданно, разбойник вскинул голову и засопел. А потом вдруг спросил:
— Отчего я тугоухий?
Забавно, но голос у него был как у обиженного ребенка, которого дразнят сверстники. Не скажешь, что этот эльф только что резал своих товарищей. И еще — вопрос прозвучал на всеобщем языке, потому что бандита понял не только Данут, но и гворны.
— Тебе какая разница? — угрюмо пробурчал Данут. — Сказано — проваливай, так и вали себе. И радуйся, что жив остался.
— А я умереть не боюсь, — подбочинился эльф.
Данут обрадовался — если тугоухий, виноват, тупоухий, сказал «эй», скажет и «бэта», но вида не показал. Что ж, эльфы, хотя и вечнозеленые, но… тьфу ты, вечноживущие. В общем, они хоть и вечноживущие, мудрые и все такое прочее, но тоже разные и вполне себе «ведутся» на «слабо».
— А мне все равно, боишься ты, или нет. Сказано — проваливай. Тошнит меня уже от вашего брата.
Пленник был совсем дурной. Повернувшись, он сделал, было, несколько шагов к воротам, но остановившись, вернулся к Дануту.
— Нет, почему тугоухий? Вы могли бы выбрать оскорбление и получше. И какое право вы имеете обращаться ко мне на «ты»?
— Считай, что по праву победителя. Цивилизованные люди могут обращаться на «ты» к дикарям, вроде тебя. Но, если честно, мне не хочется разговаривать с рабом какого-то пустынного глаза, — устало сказал воспитанник орков. — Как там его? Глаз Акирэ, кажется?
— Я не раб Акирэ, — возмутился эльф. — Акирэ — могущественный миталарбетарен, но не более. Он помогает нам отыскивать караваны, а мы отдаем ему за это треть добычи.
— Вот, целую треть добычи отдаете, а говоришь, что не раб, — усмехнулся Данут как можно противнее. — К тому же, тугоухий, это только твои слова. Может, Акирэ вас на привязи держит, а потом с поводка спускает, словно псов?
— Я… — открыл рот эльф, но его перебили.
— Рот закрой, — жестко сказал Данут. — Мне все едино, раб ты, или слуга. С какой-такой стати я буду с каждым тугоухим разговаривать?
Кивнув гворнам, с интересом наблюдавшим за развитием действия, приказал:
— Если он на волю не хочет, хрен-то с ним, пусть у нас посидит. Авось, прокормим лишний рот. Посадите этого разбойника куда-нибудь, где замок покрепче. Ночь посидит, а завтра решим, что с ним делать. Можно повесить, а можно только пинка дать, для скорости, чтобы быстрее уметывался.
Эльф порывался еще что-то сказать, но был перехвачен гномами, которые с удовольствием скрутили ему руки за спиной, а потом куда-то повели. Наверное, в ту самую смотровую яму. Дануту помнилось, что так называлась узкая щель в земле, куда забирались гворны — механики, чтобы осматривать днища самобеглых колясок.
Эх, взять бы этого красавца, снять с него штаны, да посадить голой задницей на муравейник. Жаль только… Нет, не оркских законов, запрещающих пытки по отношению к пленным (кто бы сейчас проверил, а сам бы Данут не сознался…), а то, что в этих краях не водятся муравьи. Хотя, может и водятся. Муравьи, они, как и козы, вездесущи, только где-то размером поменьше, где-то побольше. Или раздеть донага, да привязать к какой-нибудь березке, что растет неподалеку от болота. Но, опять беда — болота здесь не было, так что и комаров нет.
— Думаете, господин Таггерт, эльф заговорит, если его слегка придержать? — поинтересовался Бальтонус.
Догадливый! Ну, не зря же ученый. У гворнов, кого попало, начальником лаборатории химического анализа не назначат. Чем, кстати, эта лаборатория занимается? Наверное, определяет содержание чистого металла и примесей в руде? Так что, если умеет определять чайную ложку примесей в бочке руды, то определить интерес Данута к разбойнику — пара пустяков.
— Посмотрим, — пожал Данут плечами. — Умирать он точно не хочет. Как я понял, этот парень был последним из выживших?
— Ну да, — кивнул Бальтонус. — Ребята сказали, что он собственным ножичком двоих сотоварищей прирезал, а сам не желал подставляться. Ну, само — собой, заколоться тоже не захотел.
— Вот и посмотрим, насколько он жить любит. А малость «помариновать» — оно и не хуже. Он уже кое-что интересное нам сказал, про Глаз Акирэ. Ну, та хрень, что по небу летала. Мол, это глаз… как там его? Миталарбетарена, кажется. Еще бы узнать, что это за фрукт такой.
— Если правильно, то mirakelarbetaren, — усмехнулся старый гворн. — Этим словом, в старину, у эльфов самых могущественных шаманов называли. Тех, что могли не только свою душу в странствия посылать, а часть своего тела — руку, скажем, чтобы врагам что-нибудь плохое делать. А здесь, значит, глаз посылает.
— Стало быть, Акирэ — это шаман, — хмыкнул Данут. — А я думал, что какой-нибудь маг могущественный.
— А велика разница? — резонно ответил начальник лаборатории. — Маг, шаман, чародей, чароплет. Словом волшебник. Слова-то разные, а суть одна — мерзость сплошная. Путевого делать ничего не умеют, а пакостить норовят.
— Да, господин Бальтонус, знавал я одну семью, которая от мага пострадала.
Дануту невольно вспомнились Гунтарь, его жена Тачана, и разумеется, славная девчушка по имени Мара, оставшаяся маленькой девочкой на долгие-долгие годы. А ведь из нее могла вырасти красивая женщина! И тот маг, сотворивший такое, просто развлекался. Скотина!
— Я, господин Таггерт, вам с десяток семей назову, что от магов пострадали. Добро бы гворны что-то плохое им сделали, так нет же. Один такой чародей развлекался тем, что живых людей в каменные глыбы заколдовывал, другой пытался из животных людей лепить.
Тут Дануту вспомнился маг со странной кличкой Перевертыш.
— А я в лесу с одним магом встречался, который черную курицу создавал. Ну, чтобы не только перья, но даже мясо с костями были черными! Может, хоть тут польза?
— А в чем тут польза? Не было у нас черных кур, так и не надо. Может, чтобы эти куры в лесах Фаркрайна водились, этот маг целый лес переделал?
А ведь старый гворн прав. Вполне возможно, что эти черные куры питаются только какими-то специальными червячками. Так он, что, в лес этих червяков притащил? А может, теперь из-за этого березки да сосны гибнуть станут?
— Господин Таггерт, а почему вы эльфа называли тугоухим? — спросил вдруг гворн. — Он же прекрасно слышит. Или так задумано, чтобы задеть покрепче?
— Вообще-то, я его хотел тупоухим назвать, оговорился, — вздохнул Данут.
— А почему тупоухим? — снова не понял начальник лаборатории.
— Я эльфов только на картинках видел, — признался воспитанник орков. — Ну, а еще в книгах о них читал. А там везде пишут, что у эльфов острые уши. А если кто-то умный, то говорят — мол, у него ум остер, как ухо эльфа. Я и удивился — эльф, а уши обычные.
— А есть такие книги, где пишут про эльфов? — удивился гворн. — А чего про них писать-то? Может, и про гворнов какое-нибудь непотребство пишут? — заволновался Бальтонус.
— Пишут, что гворны — а вас в книгах чаще всего гномами называют, все маленького роста, по колено человеку, а то и меньше, зато все плечистые. Мыться не любите. И что ваши женщины бородатые.
— Тьфу ты, — сплюнул раздосадованный гворн. — Женщины бородатые! Ну, сказители хреновы! Гномы — это же вообще подземные духи, как альвы, ли гремлины. Как хорошо, что я книжек таких не читаю! Иначе пошел бы с сочинителями разбираться.
— Да ладно вам, господин Бальтонус, — примирительно сказал Данут. — В основном-то про вас правду пишут — мол, работяги вы, почти что трудоголики, рудознатцы и хорошие механики. А с сочинителями разбираться — себе дороже. Такое понапишут потом — отмываться замаешься.
— Нет, а почему же наши женщины бородатые? — не унимался Бальтонус. — Господин Таггерт, вы же видели наших женщин?! Есть ли хоть у одной борода? У меня, слва Единому, четыре дочери, девять внучек, а уж сколько правнучек я и сам не помню. Все они прекрасно вышли замуж. Ну, кто бы взял мо