– В то же время я думаю, что в роли amicus curiae[22] ты зашел чуть дальше положенного.
– Вы так думаете? Тогда вы все еще не понимаете. – Рейнберд перевел взгляд с Кэпа на Хокстеттера, вновь на Кэпа. – Я думаю, вы оба продемонстрировали потрясающее отсутствие понимания. В вашем распоряжении два детских психиатра, и если они одни из лучших представителей их профессии, у наших детей серьезные проблемы.
– Легко говорить, – фыркнул Хокстеттер. – Это…
– Вы просто не понимаете, как она умна, – перебил его Рейнберд. – Вы не понимаете, как… как искусно она выявляет причинно-следственные связи. Работать с ней – что пробираться по минному полю. Я предложил ей идею кнута и пряника, потому что она дошла бы до нее сама. И своим предложением повысил доверие к себе… то есть превратил недостаток в преимущество.
Хокстеттер уже открыл рот, однако Кэп поднял руку и повернулся к Рейнберду. Заговорил мягким, успокаивающим тоном, как говорил только с ним… но, с другой стороны, второго Джона Рейнберда и не существовало.
– Однако это не меняет того факта, что своими действиями ты ограничил прогресс Хокстеттера и его людей. Рано или поздно она начнет понимать, что ее главное требование – встреча с отцом – выполнено не будет. И с этого момента пользы нам от нее не будет никакой.
– Совершенно верно, – вставил Хокстеттер.
– И если она так умна, как ты говоришь, – добавил Кэп, – она выскажет это невыполнимое требование как можно раньше.
– Она его выскажет, – не стал спорить Рейнберд. – И оно положит конец сотрудничеству. Конечно же, увидев отца, она сразу поймет, что я врал насчет его состояния. И осознает, что все это время я был заодно с вами. Так что вопрос лишь в том, как долго вы сможете побуждать ее к сотрудничеству. – Он наклонился вперед. – Два момента. Прежде всего вы должны смириться с мыслью, что она не станет зажигать вам огонь ad infinitum[23]. Она человеческое существо, маленькая девочка, которая хочет увидеть своего отца. Она не лабораторная крыса.
– Мы уже… – нетерпеливо начал Хокстеттер.
– Нет. Не уже. Мы говорим об основе системы вознаграждения в экспериментах. Кнут и пряник. Зажигая огни, Чарли думает, что держит перед вами пряник, при помощи которого со временем приведет вас – и себя – к отцу. Но мы знаем, что все не так. На самом деле пряник – ее отец, и мы ведем Чарли. Мул вспашет целое поле, следуя за морковкой, которая висит у него перед глазами, потому что мул глуп. А эта девочка – нет.
Рейнберд оглядел Кэпа и Хокстеттера.
– Я постоянно это твержу. Будто пытаюсь забить гвоздь в только что срубленный дуб. Непростая задача. Вы постоянно об этом забываете. Рано или поздно она догадается и пошлет вас в задницу. Потому что она не мул. И не белая лабораторная крыса.
А ты хочешь, чтобы она отказалась, с отвращением подумал Кэп. Ты хочешь, чтобы она отказалась и ты смог ее убить.
– Так что исходите из этого. Это отправная точка. Затем подумайте о том, как максимально растянуть сотрудничество. Когда оно закончится, вы напишете свой отчет. Если получите необходимые экспериментальные данные, вас вознаградят крупным денежным призом. То есть вы сможете съесть пряник. После этого вновь начнете впрыскивать свою ведьмину смесь бедным идиотам.
– Ты нас оскорбляешь. – Голос Хокстеттера дрожал.
– Просто пытаюсь выкорчевать глупость, – ответил Рейнберд.
– И как ты предлагаешь продлить сотрудничество?
– Вы что-то получите от нее благодаря маленьким послаблениям, – ответил Рейнберд. – Прогулке по лужайке. Или… все девочки любят лошадей. Готов спорить, она раз пять зажжет вам огонь только за то, что конюх посадит ее на какую-нибудь клячу из нашей конюшни и прокатит по дорожке. А этого вполне хватит, чтобы десяток таких бумагомарак, как Хокстеттер, пять лет плясали на булавочной головке.
Хокстеттер отодвинулся от стола.
– Не желаю больше сидеть и слушать это!
– Сядь и заткнись, – приказал Кэп.
Кровь бросилась в лицо Хокстеттеру, он словно был готов кинуться в драку; затем он побледнел и едва не расплакался. И снова сел.
– Вы можете свозить ее в город, чтобы она прошлась по магазинам, – продолжил Рейнберд. – В ваших силах устроить ей поездку в парк развлечений «Шесть флагов» в Джорджии, где она сможет покататься на американских горках. К примеру, со своим добрым другом – уборщиком Джоном.
– Ты серьезно думаешь, что все это… – начал Кэп.
– Нет, не думаю. Надолго этого не хватит. Рано или поздно она потребует встречи с отцом. Но она всего лишь человек. Ей хочется чего-то и для себя. Она пройдет достаточно далеко по дороге, которую вы для нее выбрали, оправдывая свое поведение, говоря себе, что надо что-то дать, прежде чем что-то получить. Разумеется, со временем все упрется в ее отца. Эта девочка не продается. Она крепкий орешек.
– И это будет конечная остановка, – задумчиво произнес Кэп. – Все выходят. Конец проекта. Этого его этапа, во всяком случае. – И такая перспектива вызывала у него огромное облегчение.
– Не сразу. – Губы Рейнберда изогнулись в хищной улыбке. – У нас будет еще один козырь в рукаве. Еще один очень большой пряник, который мы пустим в ход, когда маленькие отработают свое. Не ее отец, не главный приз, но нечто такое, что удержит ее в проекте еще какое-то время.
– И что же это будет? – спросил Хокстеттер.
– Догадайтесь, – ответил Рейнберд и замолчал.
Кэп мог догадаться, несмотря на то что сильно сдал за последние полгода. Даже сейчас умом он превосходил большинство своих сотрудников (и всех претендентов на его трон), мозги которых работали в полную силу. Что касается Хокстеттера, тот не допер бы до этого никогда. Хокстеттер на несколько уровней превысил собственную некомпетентность – в государственных структурах это получалось особенно легко. Он не смог бы даже по запаху отыскать сэндвич с творожным сыром и дерьмом.
Впрочем, не имело значения, догадается ли кто-то из них, о каком прянике (можно сказать, призовом прянике) шла речь в этом маленьком состязании, потому что результата это не меняло. Так или иначе, на водительское сиденье усаживался он, Рейнберд. Он мог бы спросить у них: И кто, по-вашему, теперь ее отец, когда настоящего отца нет рядом?
Пусть догадываются сами. Если смогут.
Джон Рейнберд продолжал улыбаться.
4
Энди Макги сидел перед телевизором. Маленький янтарный огонек светился на прямоугольной коробке на телевизоре, подключавшей его к кабельному каналу «Хоум бокс офис». На экране Ричард Дрейфусс пытался построить в своей гостиной Чертову башню. Энди наблюдал за происходящим с мягким, вялым удовольствием на лице. Внутри он кипел от волнения. Критический день наступил.
Для Энди эти три недели после отключения электричества стали периодом невероятного напряжения со вспышками нервного возбуждения. Он понимал, почему КГБ мог внушать такой ужас и почему созданный воображением Джорджа Оруэлла Уинстон Смит наслаждался коротким периодом своего безумного тайного бунта. У него появился секрет, который грыз и разрывал его изнутри – все важные секреты всегда так поступают с разумом своих хранителей, – но благодаря ему Энди вновь ощущал себя цельным и сильным. Козырь в рукаве – большое дело. Один Бог знал, сколько он там пролежит и будет ли использован с толком, однако пока Энди удавалось ничем не выдать себя.
Было почти десять утра, а Пиншо, этот вечно улыбающийся человек, обещал прийти в десять. Они собирались на прогулку в сад, чтобы «обсудить его прогресс». Энди собирался послать Пиншо импульс… во всяком случае, попытаться. Он предпринял бы такую попытку и раньше, если бы не камеры и бесчисленные подслушивающие устройства. И ожидание дало ему время продумать стратегию атаки и снова и снова проанализировать все этапы в поисках слабых мест. Отдельные отрывки сценария он переписывал многократно.
Ночью, лежа в постели, в темноте, он мысленно повторял: Старший Брат смотрит. Постоянно тверди это себе, держи на первом месте. Они заперли тебя в мозговом центре Старшего Брата, и если ты действительно хочешь помочь Чарли, нужно продолжать обманывать их.
Он спал меньше, чем когда-либо в своей жизни, главным образом из опасения, что заговорит во сне. Иногда часами лежал, не решаясь шевельнуться, чтобы они не задумались, а с чего у наркомана такой беспокойный сон? Спал он очень чутко, видел странные сны (в них часто появлялся Долговязый Джон Сильвер, одноглазый пират с деревянной ногой) и легко просыпался.
Избежать приема таблеток оказалось проще простого, потому что его тюремщики верили, что он жаждет их получить. Таблетки приносили четыре раза в день, и после аварии никаких тестов не было. Энди не сомневался, что они сдались, и именно об этом собирался поговорить с ним Пиншо во время прогулки.
Иногда он выплевывал таблетки изо рта в подставленную руку и клал в остатки еды, которые затем сбрасывал в измельчитель отходов. Другие таблетки отправлял в унитаз. Третьи «запивал» имбирным элем, проталкивая таблетку в полупустую банку, а банку «забывал» на столе и через некоторое время выливал в раковину.
Бог свидетель, он не был профессионалом в этом деле в отличие от наблюдавших за ним людей. Но Энди не думал, что за ним пристально следят. Иначе его бы уже поймали. И все.
Дрейфусс и женщина, сына которой инопланетяне прокатили на летающей тарелке, карабкались на Чертову башню, когда коротко загудел зуммер: открылась входная дверь. Энди не позволил себе вскочить.
Вот оно, подумал он.
Герман Пиншо вошел в гостиную. Он был ниже Энди и очень худой. Энди с первой встречи мерещилось в нем что-то женственное, но он никак не мог определить, что именно. Сегодня Пиншо выглядел особенно стильно в тонком сером кашемировом свитере под горло и легком пиджаке. Разумеется, он улыбался.
– Доброе утро, Энди, – поздоровался он.