От: Брэдфорда Хека
Кому: Патрику Хокстеттеру
Дата: 2 октября
Тема: Телеметрия, последний эксперимент с Чарли
Макги (№ 4)
Пэт, я четыре раза просмотрел фильмы и до сих пор не могу поверить, что это не какие-то хитрые спецэффекты. Мой тебе совет (даю по собственной инициативе): когда будешь выступать перед подкомитетом сената с предложениями о возобновлении программы исследований «Лота шесть», держи наготове все аргументы и как следует прикрой зад – лучше бронированной плитой! Человеческую природу не изменишь, и этим парням после просмотра фильмов будет нелегко поверить, что им не втирают очки.
Теперь по делу: распечатки доставит специальный курьер, а эта служебная записка опередит их на два или три часа. Сам все увидишь, я лишь вкратце суммирую полученные нами результаты. Выводы можно уложить в два слова: мы потрясены. На этот раз ее облепили датчиками, как астронавта в космосе. Обрати внимание на следующие моменты:
1) Кровяное давление нормальное для ребенка восьми лет и практически не изменялось, когда эта стена разлетелась, будто атомная бомба.
2) Аномально высокие пики альфа-волн: активно задействовано то, что мы называем ее «контуром воображения». Ты можешь соглашаться со мной и Клэппером или нет, но эти волны предполагают некое «контролируемое регулирование воображения» (цветистое определение Клэппера – не мое). Возможно, это свидетельство того, что она все лучше контролирует свою способность и может использовать ее с все большей точностью. Как известно, совершенство достигается практикой. А может, это ничего не значит.
3) Показатели телеметрии обмена веществ в пределах нормы: по этой части ничего странного или необычного. Словно она читала хорошую книгу или писала сочинение в классе, а не создавала зону с температурой выше тридцати тысяч градусов. Но больше всего меня поражает (или раздражает) тест на каталазу по Билу-Сирлсу. Практически никакого сжигания калорий. На случай, если ты подзабыл физику (с мозгоправами такое случается), калория – всего лишь тепловая единица. Если точно – количество тепла, необходимое для того, чтобы подогреть грамм воды на один градус Цельсия. Она сожгла, может, двадцать пять калорий по ходу этого короткого представления. Примерно столько же мы сжигаем, присев пять-шесть раз или дважды обойдя вокруг здания. Но калориями измеряют тепло, черт побери, тепло, и продукт ее деятельности – тепло… или нет? Тепло идет от нее или через нее? И если верен второй вариант, откуда оно берется? Выясни это, и Нобелевская премия у тебя в кармане! И вот что я тебе скажу: если наши эксперименты ограничены по времени, как ты говоришь, я уверен, нам этого не выяснить никогда.
И последнее: ты уверен, что хочешь продолжать эксперименты? Меня начинает трясти, стоит подумать об этом ребенке. В голову тут же приходят мысли о пульсарах, нейтрино, черных дырах и еще бог знает о чем. В этой Вселенной действуют силы, о которых мы и не подозреваем, а некоторые можем наблюдать с расстояния в миллионы световых лет… и облегченно вздыхать, радуясь, что они так далеко. Когда я смотрел этот фильм в последний раз, у меня возникла мысль, что наша девочка – трещина (если хочешь – щель) в самой плавильной печи мироздания. Я знаю, как это звучит, но чувствую, что обязан это сказать. Бог простит мне мои слова, у меня самого три очаровательные девочки, но лично я вздохну спокойнее, когда она будет устранена.
Если она создает температуру в тридцать тысяч градусов, не напрягаясь, можешь представить, что произойдет, когда она приложит усилие?
Брэд
3
– Я хочу увидеться с папой, – заявила Чарли, едва Хокстеттер переступил порог. Выглядела она бледной и уставшей. Сменила сарафан на старую ночную рубашку, расплела волосы.
– Чарли… – начал Хокстеттер и замолчал. Его сильно встревожила служебная записка Брэда Хека и распечатки показаний приборов. Сам факт, что Брэд решился написать два последних абзаца, говорил о многом и предполагал еще больше.
Хокстеттер и сам перепугался. Помимо переоборудования часовни в испытательный зал, Кэп также приказал установить кондиционеры «Келвинатор» вокруг жилища Чарли: только не восемь, а двадцать. Пока установили шесть. Но после эксперимента № 4 Хокстеттера это больше не волновало. Он подозревал, что и две сотни этих чертовых штуковин не справятся с ее мощью. Речь уже не шла о том, убьет она себя или нет. Вопрос стоял иначе: сможет ли она уничтожить весь комплекс Конторы, возникни у нее такое желание? А заодно и всю восточную Виргинию? Теперь Хокстеттер полагал, что сможет, если захочет. И завершающий пункт этой цепочки рассуждений был самым жутким: эффективно контролировать ее мог только Джон Рейнберд. А Рейнберд свихнулся.
– Я хочу увидеться с папой, – повторила Чарли.
Ее отец уехал на похороны бедного Германа Пиншо.
Уехал с Кэпом. По требованию последнего. Даже смерть Пиншо, вроде бы никак не связанная с происходящим здесь, действовала на Хокстеттера угнетающе.
– Думаю, это можно устроить, – осторожно ответил он. – Если ты покажешь нам чуть больше…
– Хватит и того, что я показала, – отрезала Чарли. – Я хочу увидеться с папулей. – Ее нижняя губа дрожала, глаза блестели от слез.
– Твой уборщик, – сменил тему Хокстеттер, – этот индеец, сказал, что после эксперимента ты не захотела отправиться на прогулку верхом на своем коне. Он тревожится о твоем самочувствии.
– Это не мой конь, – сипло ответила Чарли. – Ничего моего тут нет. Ничего, один только папуля, и я… хочу… увидеться… с ним! – Ее голос поднялся до злого, пронзительного крика.
– Не надо так волноваться, Чарли. – Хокстеттер вдруг испугался. В комнате и впрямь стало жарче – или это было его воображение? – Просто… не надо так волноваться.
Рейнберд. Рейнберд, черт побери. Это же его работа.
– Послушай меня, Чарли. – Он широко, дружелюбно улыбнулся. – Не хочешь съездить в «Шесть флагов» в Джорджии? Это самый большой парк развлечений на всем Юге, за исключением разве что «Диснейуорлда». Мы арендуем парк на день специально для тебя. Покатаешься на чертовом колесе, пройдешься по особняку с привидениями, покружишься на карусели…
– Мне не нужен парк развлечений. Я просто хочу увидеться с папулей. И я с ним увижусь. Надеюсь, вы меня слышите, потому что я с ним увижусь. – Стало жарче. – Вы потеете, – заметила Чарли.
Хокстеттер подумал о стене из шлакобетонных блоков, которая взорвалась так быстро, что языки пламени удавалось увидеть только при замедленном просмотре. Подумал о стальном подносе, который дважды перевернулся, пока летел через комнату, разбрасывая горящие деревянные кубики. Направь она свою силу на него, и он превратится в горку пепла и сплавленных костей, не успев понять, что с ним произошло.
Господи, пожалуйста…
– Чарли, ты ничего не добьешься, сердясь на ме…
– Нет, – прервала она его. – Нет, добьюсь. И вы рассердили меня, доктор Хокстеттер. Очень рассердили.
– Чарли, пожалуйста…
– Я хочу с ним увидеться, – повторила она. – А теперь уходите. Скажите им, что я хочу увидеться с моим папой. Потом они могут продолжить эксперименты со мной, если будет желание. Я не возражаю. Но если я с ним не увижусь, что-то может случиться. Так им и скажите.
Хокстеттер ушел. Он чувствовал, что должен ей ответить, чтобы хоть как-то спасти чувство собственного достоинства, компенсировать страх,
(вы потеете)
который она увидела на его лице, но в голову ничего не пришло. Он ушел, и даже стальная дверь, разделившая их, не смогла полностью нейтрализовать страх… или его злость на Джона Рейнберда. Потому что Рейнберд это предвидел, и Рейнберд ничего не сказал. Но если бы он обвинил в этом Рейнберда, индеец только улыбнулся бы и спросил: а кто здесь, в конце концов, мозгоправ?
Эксперименты ослабили психологический комплекс, запрещавший ей зажигать огонь, и теперь этот комплекс напоминал земляную дамбу, которая потекла в десятке мест. Эксперименты позволили ей попрактиковаться в зажигании огня, и грубый молот силы превратился в скальпель, который она могла направлять с убийственной точностью, совсем как метатель ножей в цирке.
А еще эксперименты стали идеальным наглядным уроком. Они показали ей, да так, что не осталось и тени сомнений, кто здесь хозяин.
Она.
4
После ухода Хокстеттера Чарли упала на диван и разрыдалась, закрыв лицо руками. Противоречивые эмоции волнами прокатывались по ней: вина и ужас, негодование, даже что-то вроде злорадства. Но страх перекрывал все остальное. Ситуация изменилась, когда она согласилась участвовать в экспериментах, и Чарли опасалась, что навсегда. Теперь она не просто хотела повидаться с отцом – ей требовалось общение с ним. Только он мог сказать, что ей теперь делать.
Поначалу все ограничивалось поощрениями: прогулки с Джоном, знакомство с Некромантом, потом верховая езда. Она любила Джона и любила Некроманта… если бы этот глупый Хокстеттер только знал, какую причинил ей боль, сказав, что Некромант – ее, хотя Чарли понимала, что этого не будет никогда. Большой мерин принадлежал ей только в тревожных, наполовину забытых снах. Но теперь… Теперь… Сами эксперименты, шанс использовать свою силу, ощущение, что она возрастает… Все это само по себе становилось поощрением. Превращалось в ужасную, но захватывающую игру. И она чувствовала, что это лишь начало. Чарли казалась себе малышом, который только-только научился ходить.
Ей требовалась встреча с отцом, она хотела, чтобы он объяснил, что правильно, а что – нет, продолжать ей или прекратить раз и навсегда. Если…
– Если я смогу прекратить, – прошептала она сквозь пальцы.
Это пугало больше всего: отсутствие уверенности, что она сможет остановиться. А если не сможет – что тогда? Что будет тогда?
Чарли снова начала плакать. Еще никогда она не чувствовала себя столь невыносимо одинокой.