Сотрудники европейских посольств, возмущенные этой беспрецедентной дипломатической нотой, об источнике которой они не могли догадаться, собрались и, пребывая в крайнем раздражении (часть из них, возможно, пеняла на неверность жен), потребовали ответа за подобную наглость. Они отправились на розыски, и несчастный грек был повешен, но турецкая молодежь всегда стремилась наслаждаться благосклонностью супруг послов и министров.
В течение нашего пребывания в Константинополе русские войска проходили через пролив, направляясь на Корфу; через пролив перевозили также множество амуниции и продовольствия; турецкое правительство разрешило эту переброску, действуя заодно с Россией, руководствуясь при этом как боязнью рассердить императора и Англию своим отказом, так и желанием отомстить за Египетский поход и за все бедствия, которым Бонапарт подверг азиатские провинции и войска, посланные Портой против Наполеона. Но так как почти основополагающим законом Оттоманской империи являлось не пропускать через пролив ни одного вооруженного корабля иностранной державы, то наши суда были вынуждены двигаться без флагов, с закрытыми бортами и выкрашенные в черный цвет. Только два линейных корабля имели разрешение поднять военный флаг и показать орудия; турки благоразумно догадались организовать эскадру под командованием капудана-паши, которая стояла на рейде у Константинополя, готовясь плыть к архипелагу. Эти два корабля, «Азия» и «Прасковья», имели на борту Сибирский гренадерский полк, направлявшийся для пополнения гарнизона Корфу. Суда бросили якорь в Буюкдере перед домом нашего посланника.
Когда капудан-паша был готов встать под парус, я не упустил случая насладиться видом отплытия и спустился по проливу на «Прасковье»; наши корабли приветствовали Великого Владыку, находившегося в своем загородном замке, затем салютовали порту и турецкому флоту; турки приветствовали нас в ответ, капудан-паша со всей помпой, которую должен был продемонстрировать по этому случаю, получил последние распоряжения султана, вернулся на борт корабля, и весь флот поднял якорь. Все торговые здания были украшены флагами в знак приветствия флагу капудана-паши, который в свою очередь салютовал сералю; трудно увидеть более прекрасное зрелище; порт, пролив были покрыты бесконечным множеством баркасов и лодок, азиатский и европейский берега наводнили толпы народа в разноцветных костюмах, которые составляли по настоящему волшебное зрелище. Я покинул наш корабль в самом разгаре действа, когда музыкально бушевали дружные «ура» и клубился дым орудий, которые еще долгое время после этого неслись над проливом.
Мы провели еще несколько дней, развлекаясь в Константинополе, и приближение момента нашего отъезда не вызывало ничего кроме сожаления. Госпожа Марини приехала в Буюкдере, чтобы иметь побольше времени для прощаний со мной, которые были бы, возможно, очень трогательны, если бы предусмотрительность не заставила ее подыскать на мое место другого, который занял ее спальню до того, как наш бриг смог поднять якорь.
К десяти часам утра мы проплыли мимо сераля, затем мимо семи башен и зашли в это прекрасное озеро, или Мраморное море.
К вечеру перед нами открылись Дарданеллы, и глазам предстал вид более обширный, нежели вид Константинопольского пролива, но менее живой и обжитый; Галлиполи, лежащий на европейском берегу, скромно предстает взору. Несколько минаретов являются единственным его украшением, остальная часть побережья начисто лишена поселений; и эта земля, некогда бывшая ареной стольких великих событий, наполненная знаменитыми городами и огромным населением, теперь представляет собой пустыню. Этот прежде величественный пролив используется флотом не более, чем опасный торговый проход у стен Константинополя.
Сами руины древнего Ламзака и стольких театров и знаменитых памятников исчезли под действием опустошающего времени и переворотов, и больше не найти следов искусства и богатства греков, кроме как на месте перехода пролива Ксерксом и прелестей Леандра; по берегам пролива все спокойно; два оснащенных большими орудиями донжона: один — на азиатском берегу, другой на европейском, построены рядом с Сестосом и Абидосом у места впадения Дарданелл в Средиземное море. Кажется, что они защищают проход от этого прекрасного одиночества.
Наш бриг бросил якорь в ожидании восхода солнца и благоприятного ветра, чтобы избежать течения. Чтобы придать больше игры нашему воображению, в котором сходились в бою греки и персы, генуэзцы и мусульмане, какой-то американский фрегат бросил якорь рядом с бригом московитов.
Турецкие борцы. Рисунок Е.М. Корнеева. 1804.
На следующий день очень свежий ветер быстро унес нас от этого прекрасного мавзолея греков и даже позволил проплыть нам перед надгробным памятником величию Трои и столь многих героев; — мы различали только нечто вроде арки и несколько развалин стен, которые были единственными остатками Трои Александра[4], построенной на некотором удалении от Трои древней. Сколько воспоминаний! Видя все эти места, которые занимали твое воображение с младых ногтей, приходишь в восторг. К полудню нашим глазам открылся Тенедос и турецкий флот, среди которого развивались флаги двух наших кораблей, «Азии» и «Прасковьи». Мы приветствовали капудана-пашу, но, так как он находился в этот момент на борту одного из наших кораблей, нам пришлось лавировать некоторое время прежде, чем нам ответили на приветствие.
На следующий день мы увидели вдалеке слева гору Митилену и к вечеру вошли в бухту Смирны; поднимающееся солнце показало нам город Смирну, который роскошно раскидывается вдоль берега, увенчивая собою часть гор.
На рейде стояло множество кораблей всех наций; мы спустились на берег и пошли устраиваться к нашему консулу Марасини, у которого была очень гостеприимная матушка и весьма любезные сестры. Одна из них была очень хорошенькая, и за ней с полным на то основанием я не преминул поухаживать, соблюдая, однако, все законы чести. После того, как мы изучили город, его прекрасные окрестности, несколько деревень, принадлежавших европейским торговцам, мы наняли лошадей и нескольких янычар и направились в Эфес. По дороге в одной кофейне, где шесть или восемь вооруженных мужчин следят кое-где за порядком на больших дорогах и слишком дорого просят за чашку кофе, я повздорил с одним из этих господ и дал ему пощечину, он, вероятно, ответил бы мне выстрелом, если бы один из наших янычар не подоспел мне на помощь. Потом он внушил мне через переводчика быть в следующий раз более осторожным, и что когда я буду убит, мой фирман султана мне больше не пригодится.
Мы прибыли на прекрасную и знаменитую равнину, усеянную развалинами, грустным свидетельством былого великолепия Эфеса. На более чем четырех квадратных верстах видны только остатки акведуков, колонн, театров, огромных зданий, одно из которых было школой философии, другое — храмом, посвященным то ли языческому Богу, то ли Богу, которому мы поклоняемся, — руины перемешались; обряды, процессии священников знаменитого Эфесского храма, нарочитая простота первых отцов церкви — теперь все это существует только в истории. Море, которое прежде омывало ноги этого священного города и приносило в храм Дианы дары всех наций, отступило и оставило широкое пространство между своими водами и руинами Эфеса.
Не встретишь и намека на поселение, создается впечатление, что даже турки чтут память храма Дианы и церкви Святого Иоанна и боятся пренебрегать столь прекрасным воспоминанием. Мы совсем одни среди этой груды руин, окружены остатками города, который был сценой для помпезности и для переворотов, для процветания и бедствий. Можно превосходно различить архитектуру многих памятников.
Часть руин, которая находится на севере города, и даже некоторые развалины невдалеке от южной части сохранились бесконечно лучше, это то место, откуда видна церковь Святого Иоанна, первая из христианских церквей; она еще сохранила две гранитные колонны огромной высоты, другие украшения, оставшиеся со времен мечети Святой Софии в Константинополе, врата, называемые вратами Преследования, сохранились почти невредимыми. Они украшены барельефом также превосходной сохранности, представляющим вакханалии. Эта часть города, первое прибежище христианства, надолго пережила южную, жители которой в течение веков поклонялись Диане. На ипподроме в Константинополе видна витая бронзовая колонна, сделанная в виде трех змей, это фрагмент одного из главных оснований знаменитого храма Дианы.
В течение двух дней мы исходили эти развалины, в течение двух дней мы жили одни среди стольких мертвых. Воспоминание о той меланхолии, о грусти, которая царила в обломках Эфеса, сопровождает меня в Смирне, с удовольствием я смотрю, как наш бриг увозит меня из этой Азии, обреченной еще на века варварства: может быть, исчезнут даже следы руин Эфеса прежде, чем цивилизация и свобода вернутся, чтобы осчастливить свою колыбель.
Мы причалили к Схио, одному из самых больших и самых прекрасных островов Архипелага. Что нас сначала поразило, так это то, что мы встретили только женщин, все мужчины, занятые мореплаванием и торговлей, возвращаются только зимой наслаждаться прелестями домашней жизни. Наряд женщин на Схио почти что полностью походит на одежду торговок из Ярославской губернии. Этот остров принадлежит непосредственно сералю, и не имеет другой повинности, кроме поставок во дворец султанов апельсинов, лимонов и мастики; капудан-паша, главный управляющий всех островов архипелага, из которых он вскоре начнет выбивать дань каждое лето, не осмеливается ничего брать со Схио; этот остров был бы самым счастливым в мире, если бы турецкий комендант крепости, возвышавшейся над городом Схио, не позволял себе частенько притеснять бедных жителей.
Город был построен венецианцами; все дома из камня в один или два этажа и слишком узкие улицы. Сады, которые покрывают весь остров, следуя изгибам высоких гор и спускаясь в самые глубокие долины, превращают весь остров в истинный рай. Приблизительно в 10 верстах к северу от города, почти у берега моря есть один источник хрустально чистой воды, окруженный вековыми деревьями, еще ближе к берегу высится скала, которая, как считают, была сюда принесена; она окружена лужайкой и цветами; вершина представляет собой террасу, и там превосходно различается цепь, высеченная в скале. Это прекрасное и уединенное место называют Школой Гомера! Одного имени этого отца муз довольно, чтобы привлечь к этой скале и деревьям интерес и воспоминания. К заходу солнца я вернулся на шлюпке на борт нашего брига; легкий ветерок с берега донес до нас воздух, наполненный ароматом апельсинов.