бы стала французская армия, если бы фельдмаршал руководил в этот день и привел бы одновременно в движение корпуса генерала Буксгевдена и генерала Анрепа.
Вопреки ожиданиям, победа под Пултуском не дала удовлетворительных результатов; генерал Буксгевден на следующую ночь отступил к Новогрудку, а генерал Беннигсен — к Остроленке; генерал Анреп продолжил свое прежнее движение.
Наполеон тоже отступил, слишком счастливый тем, что не был преследуем, и отправился в Варшаву объявить о своей победе. Так две армии отдалились одна от другой, и разведчики с двух сторон потеряли даже их следы.
Наполеон встал на зимние квартиры и прикрыл их корпусом маршала Нея и Бернадота, правая часть которого вытянулась до Морунгена.
Известие о славном дне под Пултуском догнало фельдмаршала Каменского, который повернул назад и встретил армию в Остроленке; он хотел вновь принять командование над нею, но граф Остерман, первым поднявший голос, объявил ему, что он недостоин этой чести, и что ему остается лишь взывать к милосердию Императора и скрыть свой позор в провинциальной глуши. Отчаявшийся, он уехал и увез с собою презрение армии.
Император, узнав о мудром и решительном командовании генерала Беннигсена, который исправил, насколько это было в его силах, безумство графа Каменского, отозвал генерала Буксгевдена и доверил генералу Беннигсену верховное командование над всей армией.
Первый импульс нашего попятного движения повел нас к Тыкоцину; предлог, который нам для этого дали, заключался в недостатке припасов и в необходимости приблизиться к нашим артиллерийским паркам, которые были еще не в состоянии следовать за нами. Однако нужно было решиться на некоторые операции, поскольку страна, в которой мы находились, не предоставляла нам достаточных средств к существованию, а бездействие неприятеля свидетельствовало о его слабости, мы решили воспользоваться нашим преимуществом. Было решено потревожить его место расположения; чтобы скрыть наш марш, армия, которая казалась идущей к нашим границам на поиски зимних квартир, проследовала позади озер, которые образовывали как бы завесу, и, пройдя по прямой, двинулась к повороту на Либштадт. Кавалерия была разделена между князем Голицыным и генералом Анрепом и образовала голову двух колонн армии, одна из которых двигалась на Хайльсберг, а другая — на Гутштадт. Маршал Ней отступил, а маршал Бернадот был бы захвачен врасплох в Морунгене, если бы в этой ситуации не проявил быстроту и смелость — таланты, присущие искусному полководцу; его авангард был атакован и разбит в Либштадте; генерал Марков после этого удачного сражения отважно выдвинулся к Морунгену, но Бернадот, спешно перестроившись, отразил атаку и силой вынудил его уступить; дело стало очень жарким, когда генерал Анреп во главе своей кавалерии прибыл принять в нем участие. День клонился к закату, и превосходство нашей кавалерии положило бы конец сражению, если бы генерал Анреп, бывший ее душой, к несчастью, не был убит; тогда в наших войсках наступило расстройство, никто не желал взваливать на себя командование, и поле битвы осталось за Бернадотом.
В то время как он бросал в дело все свои войска, чтобы сопротивляться этой неожиданной атаке, отряд кавалерии князя Голицына под командованием графа Петра Палена и князя Михаила Долгорукого вошел в Морунген, захватив все, что оставалось в городе, и завладев повозками маршала Бернадота и всего его корпуса.
Эта атака, столь же смелая, как и хорошо организованная, заставила французов отказаться от преимуществ, которые они имели против корпуса генерала Маркова, и задуматься о собственной безопасности: если бы князь Голицын последовал со всей кавалерией, состоявшей под его командованием, за движением графа Палена и князя Долгорукого, не было бы никаких сомнений, что корпус маршала Бернадота был бы вынужден спасаться бегством в полнейшем беспорядке. Но сей последний, видя, что это всего лишь налет, назавтра на рассвете перестроился и казался готовым начать сражение.
Князь Багратион, командовавший всем авангардом, вместо того, чтобы идти на неприятеля, которого он мог бы отразить с помощью численного перевеса, будучи напуган, занял оборону позади Либштадта и послал передать главнокомандующему, что в движение пришла вся французская армия. Эта искаженная новость заставила генерала Беннигсена вернуть ему кавалерию князя Голицына и направить все свои силы к Либштадту, где около 100 тысяч человек готовились к сражению. Бернадот, освободившийся благодаря этой непростительной ошибке князя Багратиона, осуществил свой отход, не будучи преследуемым. Генерал Беннигсен прибыл после полудня в Либштадт и, увидев себя столь грубо введенным в заблуждение, приказал князю Багратиону спешно идти вслед за французами и, нагнав их, исправить свою ошибку, но тот снова замедлил свое движение и таким образом позволил ускользнуть корпусу, который мог быть разбит.
1807
Наполеон, среди праздников и заискиваний поляков, получил известие о нашем марше и об отступлении его авангардов; он тут же выехал к войскам, приказал двинуть все, что было у него в распоряжении, и собрал свои силы с удивительной быстротой.
Генерал Беннигсен поспешил соединить свои различные корпуса, и две армии встретились около Гутштадта; генерал Беннигсен, не веря в то, что Наполеон имел время собрать всю свою армию, сформировал большой авангард и приказал ему тотчас двигаться, чтобы захватить этот город: но едва эти войска начали отделяться от основной части армии, как они были остановлены превосходящими массами и частой и очень сильной канонадой: наши кавалерийские колонны, оказавшись совершенно зажатыми на местности, не позволявшей им развернуться, потеряли людей и держались лишь до конца дня. Наконец стало ясно, что Наполеон прибыл со всей своей армией, и что он торопит начало сражения и не намерен долее уклоняться от него.
Позиция перед Янково, на которой мы пребывали, сбившись в кучу, не позволяла нам построиться и дать там сражение; она могла быть пунктом отступления, но не могла быть использована в качестве позиции для обороны; к тому же князь Багратион со значительной частью войск, взяв направление на Дойч-Эйлау, не имел еще времени соединиться с армией; итак, решено было отступать и искать более выгодную позицию. Противник же возжелал немедля осведомиться о нашей численности и о планах, которые мы измыслили; и, несмотря на темноту, он живо атаковал важный пункт на нашем левом фланге; до глубокой ночи бились с неистовством, но в конце концов мы вынуждены были уступить.
Этот пост, будучи занятым неприятелем, сделал нашу позицию совершенно непригодной для обороны; и в полночь армия двинулась маршем двумя колоннами по дороге на Ландсберг. Князь Багратион, который прибыл на одну из этих дорог, составил арьергард правой колонны, а генерал Барклай де Толли командовал арьергардом левой колонны.
С первыми лучами солнца неприятель пустился за нами вслед и, достигши наших арьергардов, вступил с ними в бой, прекратившийся лишь днем. Прекрасные диспозиции князя Багратиона и генерала Барклая удерживали неприятеля от основной части армии на удалении достаточной значительном, чтобы ее марш ничем не был потревожен.
Но назавтра, прибыв под Ландсберг, неприятель еще более не отставал в своих движениях, и вся наша армия должна была прийти на помощь арьергардам, перестроиться против преследователей под городом, оставив позади себя плотину и узкие улицы. День уже клонился к вечеру, была надежда, что линии не будут введены в бой: арьергард князя Багратиона, нанеся неприятелю значительный ущерб, остановил его на опушке леса, прикрывавшего наш правый фланг, и встал там. Арьергард генерала Барклая не был столь же счастлив; он расположился у деревни Хофф, с желанием продержаться там подольше, чтобы дать армии время перестроиться. Атаковавших неприятеля гусар Изюмского полка неудачно поддержал Ольвиопольский гусарский полк, который вместо того, чтобы оставаться в резерве и в том порядке, в каком его поставили, некстати бросился в атаку, был обращен вспять французской кавалерией и опрокинулся на пехоту, которой, естественно, передалось его замешательство. Командир 1-го егерского полка полковник Арсеньев, тщетно пытавшийся удержаться, попал в плен, и почти весь его полк был перебит; юный князь Михаил Голицын, подхватив знамя Днепровского полка, повел беглым шагом его 1-й батальон и поначалу заставил неприятеля попятиться; но тот, постоянно усиливая свои массы, окружил этот храбрый батальон, который, так же, как и юный князь Голицын, был изрублен в куски; Костромской полк, предводимый храбрым князем Щербатовым, погиб почти целиком. Французы захватили 5 знамен в качестве трофеев этого кровавого вечера.
Генерал Корф с несколькими драгунскими полками был послан поддержать генерала Барклая, но, начав свою атаку с очень отдаленной дистанции, он не оказал никакой помощи и только увеличил сумятицу. К счастью, темнота положила конец этому бою, наши потери были весьма значительны, а французы тут же разбили свои биваки на расстоянии ружейного выстрела от наших линий.
При отходе нам следовало сохранять величайшее спокойствие и величайшую бдительность; если бы французы послали нескольких сорвиголов, чтобы на марше внести смятение в наши ряды, мы никогда бы не смогли перейти плотину и провести колонны по узким и извилистым улицам Ландсберга. Вся полевая артиллерия следовала по другой дороге, чтобы не затруднять движения и присоединиться к армии позади Прейсиш-Эйлау.
Сражение при Прейсиш-Эйлау. 1807.
К несчастью, в наши войска проник доселе невиданный порок; солдаты, уставши или желая предаться грабежу, отставали от своих полков, сбивались в банды, шли окольным путем и несли разорение местности и разложение армии. Но это несчастье имело одну хорошую сторону; эти солдаты, желавшие уклониться от сражения, везде останавливали французских фуражиров и таким образом увеличивали наши арьергарды, создавая пространственный заслон, который неприятель приписывал расчетливости наших генералов и превосходству наших войск. В Эйлау все мародеры заняли свое место в строю.