После того, как мы провели несколько приятных дней у графа Сен-При, мы сели на корабль и спустились вниз по течению прекрасного Дуная до Журжи. Мои товарищи по поездке очень сожалели об уничтожении Систова, который они сами поджигали в прошлом году, и который был одним из красивейших городов в округе с широко развитой торговлей.
Из Журжи мы вернулись в Бухарест. Здесь я познакомился с некоторыми господами этих краев, которые по существу очень мало меня заинтересовали. Это нация бастардов, сформировавшаяся в давние времена из дезертиров римских армий и преступников Восточной империи, которая ссылала их в эти места подобно тому, как у нас ссылают в Сибирь. Изнеженные, трусливые, жадные до денег они использовали свои способности только для того, чтобы разбогатеть на разбоях и несправедливостях. Государственные должности продавались, они влезали в долги, покупали своих женщин, если так ими можно было завладеть, и начинали жадно возмещать убытки, стремительно грабя несчастных крестьян.
Господарь открыто делал то, что другие скрывали. Получив в Константинополе с помощью денег и блестящих обещаний эти несчастные провинции в управление, он приехал туда только для того, чтобы быстро сколотить огромное состояние. Не перестаешь удивляться тому, как долго в этих краях выдерживают такое управление.
Турки со своей стороны грабят их всякий раз, как найдут повод к этому, на протяжении почти столетия наши армии время от времени привносят туда ужасы войны и алчность наших чиновников и, несмотря на все это, эта страна богата деньгами и всякого рода продукцией.
Граф Ланжерон, который пока командовал армией, направил меня в Никополь, чтобы оттуда я добрался до Ловчи и принял командование над Староингер-манландским пехотным и 37-м егерским полками, которые я должен был привести в Рущук. Местность между Никополем и Ловчей была одной из самых красивых и разнообразных из всех, которые можно было видеть. Всюду были разбросаны красивые турецкие и болгарские деревни с садами и виноградниками.
В Ловче я встретил графа Орурка, который командовал там отрядом. Город был взят штурмом войсками графа Сен-При и очень пострадал от этого несчастья. Большинство жителей были убиты, и только малая часть домов избежала разрушения.
Я провел в городе несколько дней, занимаясь приготовлениями к походу, граф Орурк должен покинуть город одновременно со мной и увести остатки своего отряда в Никополь. Я же с двумя полками направился в Рущук.
Граф Сен-При получил приказ сжечь и разрушить до основания этот красивый город Никополь. Он так хорошо исполнил этот приказ, что даже по прошествии нескольких месяцев, находясь напротив этого несчастного города по другую сторону реки, я не мог различить его следов. Исчезло все, что находилось за пределами старой крепости, античные стены которой были прочно заложены греками и римлянами. Поход через эти места, заполненные турецкими поселениями, прорезанные горами и многочисленными спускающимися с Балканских гор реками, несущими свои воды в Дунай, мог быть трудным и опасным, так как мы не располагали картами и подробными инструкциями. У меня не было ни артиллерии, ни единого всадника, чтобы разведать дорогу. Я выбрал направление движения вдоль левого берега маленькой речки Осма, после того, как собрал сведения у болгарских и турецких крестьян. Приближаясь к какому-нибудь поселению, я посылал туда переводчика с тем, чтобы он уверил жителей, что я не собираюсь воевать с ними, но моим единственным желанием является пройти мимо. Я просил накормить моих солдат и предоставить часть домов для ночлега после того, как женщины и дети перейдут в другую часть деревни. Суровая дисциплина, которую граф Сент-При поддерживал всю зиму в своих частях, его справедливость и защита, которую он оказывал мирным жителям, облегчили мои переговоры. С большим удивлением я двигался по Турции так же, как я продвигался по России, ночуя в деревнях вместе с жителями, получая от них продукты и даже повозки для транспортировки нашего снаряжения от деревни до деревни.
Так же спокойно между селениями Болгарени и Дервижка по старинному и красивому каменному мосту мы пересекли речку Осма. Оттуда мы дошли до большой и красивой деревни Караармон, расположенной в 7 верстах от Янтры. Прогуливаясь по здешнему кладбищу, я нашел много мраморных плит с латинскими надписями. После того, как они послужили надгробиями для латинян, теперь их использовали при похоронах земледельцев-мусульман.
Янтра — это весьма крупная и быстрая река с крутыми берегами, что затрудняло переход через нее. Правда, в Кривице, в 7 верстах от Караармона, имелся мост, по которому в прошлом году прошли наши войска, направляясь в Никополь. Но теперь он был разрушен турками.
Я объявил жителям о том, что буду вынужден остановиться у них до тех пор, пока мост не будет восстановлен, и дал им в помощь 300 человек. Жители должны были сами найти все необходимые материалы. Горя нетерпением избавиться от нас, турки энергично взялись за восстановление моста, и через три дня он стал достаточно прочен, чтобы выдержать нашу переправу.
От Янтры вплоть до Рущука мы не встретили ни одного жителя, все они во время последней кампании покинули эти края. Только пепел и развалины указывали на места, где раньше находились их жилища, уничтоженные огнем. От больших деревень, окруженных фруктовыми садами и украшенных красивыми мечетями и чудесными фонтанами, остались только редкие печные трубы и уцелевшие от огня деревья.
Таким образом, ни сделав ни единого выстрела, и как если бы мы двигались в мирной обстановке, мы прибыли в Рущук.
В это время в Бухарест прибыл главнокомандующий Кутузов, чтобы принять командование армией.
Он вызвал меня, чтобы получить отчет о мирном продвижении, которое я предпринял по населенным турками районам, что казалось ему невероятным.
Вся заслуга этого принадлежала графу Сен-При, который сумел на протяжении всей зимы своим мудрым и требовательным управлением завоевать доверие неприятеля. Я вернулся в Рущук командиром Староингерманландского пехотного полка.
Проводились работы с целью восстановления этой большой крепости, в которой нужно было держать не менее 12 тысяч человек гарнизона. Мы смогли только восстановить укрепления, поставить на них те же пушки, которые были использованы против нас, и пополнить запасы, которые были полностью уничтожены.
По условиям капитуляции турецкие жители покинули город, в котором остались лишь несколько армян и болгар. Артиллерийская бомбардировка уничтожила большую часть домов, а наши войска полностью разорили сады в городе и на прилегающих возвышенностях, которые украшали окрестности.
До июня месяца неприятель дал нам спокойно вести требуемые приготовления. Через Дунай был построен крепкий мост, который выходил на Рущук, наши войска покинули зимние квартиры, выдвинулись к Журже и были готовы перейти на правый берег Дуная. Это спокойствие было нарушено наступательным движением огромной армии во главе с визирем.
По получении первых известий об этом, генерал Эссен поручил мне командовать аванпостами, усилил их 5 эскадронами Чугуевских улан и приказал мне обнаружить неприятеля.
В этих разоренных краях, полностью принадлежавших туркам, где на каждом шагу следовало ожидать появления энергичной и предприимчивой кавалерии, исполнение задания представляло трудности. Я оставил эскадрон улан и 200 казаков на открытом месте, откуда хорошо просматривались окрестности, а сам вместе с несколькими офицерами и хорошо экипированными казаками продолжил путь. В 30 верстах от Рущука мы вошли в лес, на выходе из которого оказались на высоком берегу маленькой речки, на виду у всего турецкого лагеря.
Наше появление вызвало тревогу, в результате которой крупное подразделение кавалерии переправилось через речку по небольшому мосту. Я успел только оценить величину неприятельского лагеря, и мы галопом направились к лесу. Нас очень энергично преследовали, но у нас были хорошие лошади, и мы легко достигли равнины, на которой турки издали смогли увидеть ожидающие нас основные силы отряда. Турки замедлили свое преследование, и мы спокойно вернулись в наш лагерь.
Получив мой рапорт, генерал Эссен поручил мне передать эти сведения главнокомандующему, который стремительно продвигался к Журже и всячески укреплял армию войсками.
Той же ночью я получил приказ сжечь все села, которые могли бы дать пристанище неприятелю. Они были давно покинуты жителями, что уменьшило сожаление от исполнения приказа.
На следующий день мне снова было поручено обследовать лагерь неприятеля, но в лесу, через который надо было пройти, уже был полон вражеских постов. Я не был взят в плен только благодаря быстроте ног моей лошади.
Тем же вечером вся армия визиря пришла в движение, и заняла большое село Кадыкиой в 16 или 17 верстах от Рущука. Это село в числе других было сожжено нами накануне.
Наши аванпосты занимали ранее село Кадыкиой, они были вынуждены отступить и позволить цепи турецких аванпостов продвинуться на расстояние 8 верст от Рущука.
Мы могли противопоставить неприятелю только два полка казаков и 5 эскадронов улан. Я получил в качестве подкрепления второй батальон этого полка Чугуевского уланского и 5 эскадронов Ольвиопольских гусар.
Командование этим авангардом принял генерал Воинов, который приказал мне взять регулярную кавалерию и отойти на высоты, окружавшие Рущук. Надо было расположиться лагерем таким образом, чтобы перекрыть большую дорогу, опираясь с обеих сторон на сады и виноградники. Надо было взять языка, две следующие ночи мы напрасно старались изо всех сил поймать хотя бы одного турка. На третий день казаки сообщили о 20 турках, спрятавшихся в соседнем лесу в ожидании наших дневных пикетов, имевших задание обследовать опушки леса, с тем, чтобы захватить их. Взяв с собой несколько пехотинцев, я бросился в лес. Казаки окружили лес, а пехотинцы скрытно начали его обследовать. Привязав лошадей к деревьям, турки скрылись в самой густой части леса. Полностью окруженные она не стали сопротивляться и сдались все 20 человек, как и сообщили казаки. Мне оставалось только поздравить себя с этим счастливым случаем, который вместо одного языка доставил нам много пленных, и лишний раз удивиться военной проницательности казаков, которая придавала им чутье охотничьих собак.