Мой брат, бывший поверенным в делах в Неаполе, возвратился в Россию в тот момент, когда Наполеон, как при новом крестовом походе, ополчил всю Европу против нашей Империи. Он счел своим долгом дворянина просить о поступлении на военную службу. Император соблаговолил принять его майором и назначить к генералу Винценгероде, который прислал его ко мне вместе с подкреплением из казаков. Я был приятно удивлен при виде его и поспешил предоставить ему возможность получить боевое крещение. Он начал с того, что атаковал внезапно на большой дороге из Москвы в Смоленск неприятельскую кавалерийскую партию, которую он обратил в бегство, и привел из нее более 100 пленных и курьера, везшего очень интересные депеши, из коих мы узнали, в каком плачевном состоянии находится французская армия.
Мой лагерь имел вид воровского притона; он был переполнен крестьянами, вооруженными самым разнообразным оружием, отбитым у неприятеля. Каски, кирасы, кивера и даже мундиры различных родов оружия и наций причудливым образом смешивались с бородами и крестьянской одеждой. Множество людей, занимавшихся темными делами, являлись беспрерывно торговать добычу, ежедневно доставлявшуюся в лагерь. Там постоянно встречались солдаты, офицеры, женщины и дети всех объединившихся против нас наций. Новые экипажи всевозможных видов, награбленные в Москве; всякие товары, начиная от драгоценных камней, шалей и кружев, и кончая бакалейными товарами и старыми сворками для собак. Французы, закутанные в атласные мантильи, и крестьяне, наряженные в бархатные фраки или в старинные вышитые камзолы. Золото и серебро в этом лагере обращалось в таком изобилии, что казаки, которые могли только в подушки своих седел прятать свое богатство, платили тройную и более цену при размене их на ассигнации. Крестьяне, следовавшие всюду за казачьими партиями и бдительно несшие аванпостную службу, забирали себе основную долю всей добычи, скот, плохих лошадей, повозки, оружие и одежду пленных. Лишь с величайшим трудом удавалось спасать жизнь последних — страшась жестокости крестьян, они отдавались под покровительство казаков. Часто бывало невозможно уберечь их от ярости крестьян, побуждаемых к мщению обращением в пепел их жилищ и осквернением их церквей. Самым жестоким в этих жутких сценах являлась необходимость делать вид, что их одобряешь, и хвалить то, от чего волосы на голове вставали дыбом. Тем не менее, при этой неурядице и среди отчаяния, когда, казалось, Бог покинул нас, и наступила власть демона, нельзя было не заметить характерных и добродетельных черт, которые, к чести человечества и к славе нашей нации, придавали этой уродливой картине возвышенные оттенки. Никогда еще русский крестьянин не проявлял большей привязанности к своей религии и к своему отечеству, большей преданности Императору и повиновения законам.
На основании ложных доносов и низкой клеветы, я получил приказ разоружать крестьян и расстреливать тех, кто будет уличен в бунте. Удивленный этим приказом, столь противоречащим великодушному и покорному поведению крестьян, я отвечал, что не могу обезоружить те руки, которые сам вооружил, и которые служат делу уничтожения врагов отечества, и не могу назвать бунтовщиками тех, кто жертвует жизнью для защиты своих храмов, своей независимости, своих жен и домашних очагов, но звание изменника принадлежит тем, кто в такой священный для России момент осмеливается клеветать на самых ревностных и чистых ее защитников. Этот ответ произвел большое впечатление, успокоил опасения, которые старались внушить Императору, и, возможно, навлек на меня вражду некоторых интриганов в Петербурге.
Тем временем Наполеон начал замечать опасность своего положения; он рассчитывал на мир, а ему отказывали во всех переговорах. Приближалась зима: голод и недостаток всех предметов, необходимых для обмундирования и пополнения боеприпасов, увеличивались. Коммуникации были перерезаны многочисленными партиями, которые всюду подстерегали транспорты и разбивали конвои. Раненые покидались, начали обнаруживаться разные болезни; пренебрежение дисциплиной возрастало вследствие необходимости каждому заботиться о собственном пропитании. Упадок духа, опасения и ропот овладели, наконец, этой армией, привыкшей к быстрым успехам и зажиточности Германии и Италии. Наша армия пополнялась из всех губерний Империи, продовольствие притекало к ней в изобилии, доверие и энтузиазм поддерживались твердостью Императора и вдохновлялись множеством мелких боев, результаты которых были всегда в нашу пользу. Армия, которую мир с Турцией отдал в распоряжение Императора, превосходила австрийскую армию, состоявшую под командованием князя Шварценберга, и угрожала отрезать Наполеону путь отступления. Император, полностью уверенный в добрых намерениях шведского наследного принца Бернадота и полагавшийся на союз с ним, оголил Финляндию и отправил генерала Штейнгеля с его войсками на подкрепление слабой армии графа Витгенштейна. Ополчения были сформированы и выдвигались со всех сторон. Наконец, фельдмаршал Кутузов поручил генералу Беннигсену атаковать французский авангард под командованием принца Мюрата. Последний был застигнут врасплох при Тарутине и почти уничтожен. Тогда Наполеон увидел, что нельзя больше терять времени и что малейшее промедление может похоронить его со всей армией в развалинах Москвы. Он приготовился к отступлению. Приходилось покинуть столицу России, совершив славный подвиг — решиться бежать от самого удивительного предела своих побед, разрушить мощное влияние, произведенное этим завоеванием на общественное мнение, уничтожить в своей армии веру в его неизменное счастье, и показать удивленной и готовой стряхнуть иго Европе свою слабость и силу России.
Чтобы скрыть эту настоятельную и ужасную необходимость, 4-й корпус, находившийся все время на Петербургской дороге, двинулся вперед. Генерал Винценгероде приказал мне возвратиться в Клин, оставив один только пост в Волоколамске. Сам он выступил с драгунами, несколькими эскадронами гусар и казачьим полком, чтобы напасть врасплох на неприятельский отряд, занимавший Дмитров. В то же время полковник Иловайский получил приказ атаковать французские аванпосты на Московской дороге. Неприятель неожиданно покинул Дмитров и отступил на всех пунктах. На него наседали самым настойчивым образом, и, постепенно уступая территорию, он был преследуем до самых стен Москвы. Генерал Винценгероде лично двинулся в атаку с казачьими полками, которые, будучи ободрены ежедневными успехами и сидя на конях настолько же хорошо кормленных, насколько были плохо кормлены неприятельские лошади, опрокинули в улицы Москвы 3 кавалерийских полка, принявших удар. Казаки многих перебили и взяли более 400 пленных.
Великая армия Наполеона покинула Москву, и генерал получил несомненное известие, что оставленный в Кремле гарнизон тоже готовился очистить его и закладывал мины под его древние стены, чтобы оставить после себя самый разрушительный и кощунственный след.
Желая спасти Кремль, генерал лично направился к нашим аванпостам, которые уже проникли в город и находились в виду французского караула, поставленного возле дома губернатора. Генерал приблизился к нему, подавая знак своим платком, и не захотел, чтобы кто-нибудь за ним следовал. Офицер принял его, как парламентера, и собирался уведомить о нем маршала Бертье, бывшего в Кремле, когда пьяный французский гусар бросился на генерала и увел его в плен. Наши казаки находились слишком далеко, чтобы подать ему помощь, а молодой Нарышкин, кинувшийся один, чтобы разделить участь своего начальника, объявил его имя и звание и был также уведен в плен.
Я получил ночью это неожиданное известие и поспешил на аванпосты. Тотчас же я выслал трубача с письмом, чтобы предупредить, что французские генералы, находившиеся в нашей власти, отвечают своей жизнью за малейшую неприятность, которая может случиться с генералом Винценгероде. В два часа утра ужасный взрыв, сопровождаемый вспышками света, возвестил нам о разрушении Кремля и об освобождении Москвы.
10 октября 1812 г. мы вступили в эту древнюю столицу, которая еще вся окутана дымом. Едва могли мы проложить себе дорогу через трупы людей и животных. Развалины и пепел загромождали все улицы; одни только разграбленные и совершенно почерневшие от дыма церкви служили печальными ориентирами среди этого необъятного опустошения. Заблудившиеся французы бродили по Москве и становились жертвами толпы крестьян, которые со всех сторон стекались в этот несчастный город.
Моей первой заботой было поспешить в Кремль, в эту метрополию Империи. Огромная толпа народа стремилась туда проникнуть: потребовались неоднократные усилия казаков лейб-гвардии Казачьего полка, чтобы оттеснить ее и защитить доступы, образовавшиеся вокруг Кремля в результате обрушения стен. Вместе с одним офицером я вступил в собор, который видел только во время коронации Императора блистающим роскошью и наполненным первыми сановниками Империи. Я был охвачен ужасом, найдя теперь этот почитаемый храм, который пощадило даже пламя, перевернутым вверх дном безбожием разнузданной солдатни, и убедился, что состояние, в котором он находился, необходимо было скрыть от взоров народа.
Мощи святых были изуродованы, их гробницы наполнены нечистотами; украшения с гробниц сорваны. Образа, украшавшие церковь, были перепачканы и разорваны. Все, что могло возбудить или ввести в заблуждение алчность солдата, было украдено, алтарь опрокинут, вино из бочек вылито на священный пол, а людские и конские трупы наполняли своим зловонием церковные своды, которым полагалось благоухать ладаном. Я поспешил наложить свою печать на дверь и защитить вход в собор сильным караулом. Весь остальной Кремль сделался добычей пламени или был потрясен взрывом мин; арсенал, колокольня Ивана Великого, башни и стены превратились в груды камней. Большое здание Воспитательного Дома привлекло мое внимание; несколько сотен детей, застигнутых вступлением неприятеля, умирали от голода; множество женщин и раненных русских, которые не могли спастись бегством, нашли в нем убежище, и там же были оставлены несколько тысяч больных французов. Все просили хлеба, а опустошение окрестностей Москвы не позволяло удовлетворить немедленно такую насущную потребность. Коридоры и дворы этого огромного здания были наполнены мертвыми — жертвами нищеты, болезней и страха.