Другие большие здания были завалены русскими раненными, спасшимися от пожара и едва поддерживавшими существование; без помощи, без пищи, окруженные трупами, они ожидали конца своих страданий.
Неприятель, очищая Москву, предал огню все, что еще оставалось от этого несчастного города; у нас не было никаких средств потушить пожары, которые всюду увеличивали беспорядок и бедствия; крестьяне толпою бросались грабить и захватывать соляные склады, казну с медными деньгами и винные погреба. Весь наш отряд, как бы затерявшийся в огромном пространстве Москвы, едва был достаточен для того, чтобы сдерживать эту чернь, вооруженную добытым у неприятеля оружием. Только на третий день мы смогли немного отдохнуть и почувствовать себя в безопасности посреди этого беспорядка. Прибыли обозы с продовольствием, и целые толпы населения вернулись в город, чтобы отыскать среди пепла следы принадлежавших им домов и, не сожалея о своих потерях, возблагодарить Бога за освобождение Москвы.
После генерала Винценгероде самым старшим по производству оставался генерал Иловайский 4-й, но, будучи неспособен к командованию, он все доверил мне, и я поспешил сообщить Императору о необходимости прислать нам нового начальника.
Начальником этим был назначен генерал Кутузов. Вместе с ним прибыла также московская полиция, и мы смогли покинуть этот печальный и несчастный город, чтобы принять участие в преследовании французской армии. Из 13 800 дворцов и домов, имевшихся ранее в Москве, только 1500 уцелели от пожара.
Армия Наполеона, вынужденная маневрами фельдмаршала Кутузова и кровавыми боями под Малоярославцем отступать по той же дороге, которая была совершенно опустошена во время ее наступательного марша, испытывала полный недостаток продовольствия. Упадок дисциплины и духа ускорил это отступление и скоро превратил его в постыдное бегство. Тревожимая со всех сторон, французская армия ежедневно теряла обозные повозки, пушки и значительное число солдат. Наши казаки и крестьяне днем и ночью окружали ее во время марша и остановок на биваках, истребляли фуражиров и захватывали все продовольственные средства.
Казалось, наконец, что само небо решило отомстить за Россию; поднялся ужасный ветер и принес 25-градусный мороз. Неприятельские лошади, не подкованные на зимние шипы и изнемогающие от усталости, падали одна за другой и оставляли в наших руках обозы, парки и артиллерию; вся добыча, взятая в Москве, досталась казакам. Несчастные французы, оборванные, голодные, застигнутые врасплох стужей, уже почти не сражались и погибали от лишений, дорожная грязь была усеяна трупами и умирающими, и не было им числа. Мучительный голод превратил их прежде смерти в скелеты, и эти обезображенные тени тащились друг за другом, высматривая, где бы поесть падали или отогреть свои полузамерзшие тела. Длинный след в виде трупов, окоченевших от холода, обозначал путь и страдания этой армии Европы.
В Духовщине мы встретили корпус вице-короля Италии, который, потеряв всю свою артиллерию и обозы, тянулся к Смоленску, где он соединился с Великой армией. Между тем граф Витгенштейн взял штурмом Полоцк, а адмирал Чичагов наступал к Минску. Не было сомнений, что если бы фельдмаршал Кутузов ускорил преследование и ежедневно вел серьезные бои силами регулярных войск, вместо того, чтобы возложить эту задачу на алчных казаков, армия Наполеона растаяла бы еще до вступления ее в Смоленск.
В Смоленске она нашла некоторое количество продовольствия и продолжала свой марш на Красный. Часть нашей армии опередила движение неприятеля; с нашей стороны бой велся там вяло, и французы, вынужденные всем рисковать, чтобы проложить себе дорогу, потеряли только двадцать тысяч человек, как убитыми, так и пленными.
Адмирал Чичагов, предупрежденный о приближении Наполеона, овладел трудной переправой через Березину. Граф Витгенштейн направился туда, гоня перед собой противостоявший ему неприятельский корпус. Если бы наша главная армия преследовала бегущего неприятеля неотступно и безостановочно, как и должно это делать, то ни Наполеон, ни один человек из его армии не смогли бы ускользнуть. Но адмирал, очень плохой полководец, допустил разбить свой авангард и сам едва не оказался застигнутым врасплох в Борисове. Граф Витгенштейн прибыл только тогда, когда французы уже навели мост, а наша главная армия маневрировала, вместо того, чтобы быть там и нанести последний удар.
Однако большие трудности при наведении моста, несколько пушечных выстрелов и в особенности страх, овладевший французской армией, заставили ее дорого заплатить за эту переправу. Вся уцелевшая артиллерия, обозы, несчастные женщины и дети, следовавшие за армией, исчезли подо льдом Березины или были брошены на ее берегах. Несколько тысяч раненых, больных и выбившихся из сил солдат погибли в окрестностях этого моста и увековечили эту переправу всеми бедствиями и ужасами, которые только могут постигнуть человечество.
После переправы Наполеон в санях уехал вперед, сопровождаемый только несколькими доверенными лицами. Он не остановился в Вильне и бежал за тот самый Неман, который он с таким высокомерием перешел несколько месяцев назад, затем пересек Германию и сам привез в Париж известие о своих поражениях. Слабые остатки его огромной армии продолжали отступление до Вильны. Наша армия по-прежнему плохо их преследовала. Вынужденные очистить Вильну, немногие, сохранявшие еще сомкнутость части, исчезли. Не получая приказов и не помышляя о каком бы то ни было сопротивлении, каждый человек в этой пестрой армии бежал, куда хотел, стремясь скорее достигнуть границы России. Несколько казачьих партий преследовали их и захватили огромное количество пленных. Если бы нашему отряду позволили сразу же перейти через Неман и преследовать бегущих в Пруссии, то почти все маршалы, генералы и офицеры были бы взяты в плен. Вместо того, они имели время прибыть в Кёнигсберг, где при помощи денег получили от немцев все, что им было необходимо.
Несмотря на это, число неприятеля, переправившегося через Неман, не превышало 30 тысяч человек. Таким образом, эта 6-месячная война стоила Европе более 400 тысяч человек, элиты ее населения, принесенных в жертву слепому честолюбию Бонапарта. Император разместил свою главную квартиру в Вильне и явился туда, чтобы собрать свою армию и расточать милости.
Наш отряд ожидал в Юрбурге приказа перейти границу. Он был первым, кто преодолел эту преграду, которую могущество Наполеона хотело навсегда поставить России. Наполеон утверждал, что спокойствие Европы требовало, чтобы этот народ Севера был вытеснен в наиболее суровые его области.
Мы направились к Тильзиту. Полковник Теттенборн и мой брат, командовавший нашим авангардом, опрокинули несколько эскадронов прусских гусар, пожелавших защищать вход в город. Жители приняли нас там с радостью и энтузиазмом, которые показали нам добрые чувства, одушевлявшие пруссаков, и предвещали наши легкие победы. Тильзит был местом унижения России и уничтожения Пруссии; он первым увидел посрамление Наполеона, славу России и надежды Пруссии.
Макдональд все еще находился в Курляндии, и его корпус, состоявший из 10 тысяч французов и 12 тысяч пруссаков, один избежал общего уничтожения.
Генерал Дибич был отряжен от корпуса графа Витгенштейна, чтобы затруднить его (Макдональда) отступление и в особенности с целью побудить прусского генерала Йорка отделиться от французов. Два батальона егерей и два орудия усилили наш отряд, который получил приказ приостановить, насколько возможно, движение неприятеля. Но последний так хорошо скрыл свой марш и так быстро двинулся на Тильзит, что егеря и два орудия были атакованы ранее, чем их прикрыли аванпостами, и остались во власти неприятеля. Мы были вынуждены уступить город. Между тем генерал Дибич преуспел в своих переговорах; пруссаки оставили французов и, согласно предварительному договору, расположились по квартирам в окрестностях Тильзита, где они соблюдали полный нейтралитет.
При этих обстоятельствах мы совершили ряд ошибок. Русский корпус, противостоявший в Курляндии генералу Макдональду, вместо того, чтобы следовать за ним по пятам, тратил время на занятие никем не обороняемого Мемеля. Граф Витгенштейн, вместо того, чтобы ускорить марш со всем своим корпусом, удовлетворился высылкой нам вышеуказанных двух жалких батальонов, которые мы тотчас умудрились потерять, а генерал Шепелев, неудачно выбранный для того, чтобы с другим отрядом упредить неприятеля на дороге в Кёнигсберг, дал ему свободно пройти, выпивая за славу нашего оружия.
Макдональд, по нашей милости, благополучно прибыл в Кёнигсберг, и его слабый, но сохранивший порядок корпус, послужил там сборным пунктом для всех беглецов, вышедших из России, и сделался ядром новой армии.
Всем хотелось перейти границу, и множество отрядов под командой разных начальников и без общего руководства, хлынув со всех сторон, наводнили этот район Пруссии и ровно ничего не сделали.
Французы, под командованием принца Мюрата, успели вывезти из Кёнигсберга все необходимое, отправить своих больных в Данциг и, наконец, выйти из этого города и почти без помех переправиться через Вислу.
Полдюжины генералов овладели очищенным Кёнигсбергом и приписали себе честь этой победы. Наконец, прибыл граф Витгенштейн и положил конец беспорядочным действиям.
Сам Император перешел границы своей Империи. Значительный корпус двинулся на Варшаву, и вторая кампания должна была начаться в Германии при самых счастливых предзнаменованиях.
Польша, лишившаяся своей опоры, могла рассчитывать только на великодушное милосердие Императора. Слабые остатки ее армии, находившиеся под командованием князя Понятовского, получили позволение покинуть их отечество.
Вся Германия желала успеха нашему оружию и простирала к нам навстречу руки, готовые сбросить оковы. Пруссия решительно и смело готовилась присоединить свои войска к нашим, Австрия радовалась неудачам Наполеона, и выжидала еще несколько более благоприятного случая, чтобы выступить против него. Швеция вооружалась, чтобы принять участие в этой последней схватке, и весь мир обратил свои восхищенные взоры на энергию России и на величественную сдержанность ее могущественного государя.