1813
Наша армия не имела возможности отдохнуть и безостановочно шла вперед, из-за чего потеряла много людей, которые не могли двигаться столь же стремительно. Она сократилась вследствие значительного некомплекта в численном составе, лошади были измучены. Необходимо было некоторое время для того, чтобы реорганизовать войска и приготовиться к новой компании, которая должна была основываться на порядке и более суровой дисциплине, — единственной возможности завоевать доверие жителей Германии. Наша армия двигалась теперь очень медленно, и политика должна была прийти на помощь военным действиям.
Король Пруссии был раздражен капитуляцией войск генерала Йорка, он отменил его приказ, и только решительная поддержка этого шага общественным мнением страны спасла генерала. Мало-помалу, король стал сближаться с Императором, стремясь искупить позор поражения под Йеной, Пруссия начала готовить свои силы, собирать армию и тем самым подавать достойный пример всей Германии.
Вице-король Италии, сменивший короля Неаполитанского в командовании французской армией, продолжал отступление к Одеру. Для преследования неприятеля адмирал Чичагов отрядил графа Воронцова от своего армейского корпуса; генерал Винценгероде, счастливо освобожденный из плена казаками, образовал из легких войск авангард нашей главной армии; граф Витгенштейн собрал три небольших отряда с целью постоянно тревожить ими отступающую армию вице-короля. Командование этими отрядами было поручено генералу Чернышеву, полковнику Теттенборну и мне.
Граф Воронцов со своей обычной энергией безостановочно преследовал неприятеля, а генерал Винценгероде одержал легкую победу под Калишем над неприятельским отрядом генерала Рейнье.
Наша главная армия заняла Калиш и Позен, начала осаду Торна и других польских крепостей; граф Сивере взял Пиллау; мы были на подступах к Данцигу. Генерал Чернышев переправился через Одер, за ним последовал полковник Теттенборн; мой брат, состоявший под его командой, атаковал под Вриценом баварский батальон, который был вынужден сдаться. Я сам, принудив к сложению оружия гарнизон Кюстрина, частично по льду, частично на плотах, также пересек эту реку. Позиция французской армии простиралась от Франкфурта-на-Одере, через Фюрстенвальде и Кёпеник, до Берлина.
Чернышев и Теттенборн направились к этой столице, чтобы тревожить ее гарнизон, а я пошел к Мюнхебергу. Там я оставил половину своих людей полковнику Сухтелену, назначенному обследовать большую Берлинскую дорогу, сам же я стремился разведать дорогу на Франкфурт, и на следующий день мы вновь соединились в Мюнхеберге. У меня было всего 180 гусар, 150 драгун и 700–800 казаков.
В некотором расстоянии от Мюнхеберга мы обнаружили неприятеля, стоящего в боевом порядке на огромной равнине, в количестве более тысячи всадников. Я немедленно направил гусар занять позицию в засаде за небольшим лесочком и, сформировав из драгун резерв, приказал казакам атаковать с фронта. Казаки были быстро отброшены элитным эскадроном, который, преследуя их, оторвался от полка, был окружен, а его кавалеристы изрублены или взяты в плен. Ослабленный этим уроном, неприятель продолжал защищаться только ружейным огнем, что предвещало потерю всей кавалерии, прибегающей к помощи этого оружия.
Казаки становились все более дерзкими, и, в конце концов, после получасового боя неприятель начал отступление полуэскадронами. Каждый такой маневр увеличивал беспорядок в его рядах и позволял казакам приблизиться. Наконец, гусары стремительно обрушились на задний эшелон неприятеля, и бой был выигран. Нам оставалось только преследовать врага; 38 офицеров и 750 солдат были взяты в плен, остальные убиты; все лошади и экипажи стали богатой добычей казаков, наши потери составили 16–17 человек убитыми и ранеными.
Оказалось, что этим войском был недавно сформированный 4-й итальянский конно-егерский полк, который только что прибыл из Италии и являлся единственной кавалерией, на которую в тот момент могла рассчитывать французская армия. Те немногие люди, кому удалось спастись, были преследованы нами до пункта в нескольких верстах от Франкфурта. Сильная схватка произошла в Темпельберге, селении, принадлежавшем князю Харденбергу. Я знал, что эта деревня должна была сильно пострадать от беспорядков, сопровождающих кавалерийское столкновение. С целью избежать неблагоприятного для нас впечатления, которое эта новость должна была бы вызвать у этого министра, способного повлиять в данный момент на решения короля, к союзу с которым мы стремились, я распорядился срочно раздать крестьянам 60 захваченных лошадей. Это с избытком покрыло понесенные ими убытки, и они осыпали нас благодарностями.
Ночью ко мне присоединился полковник Сухтелен, и я отправил своих пленных с большим конвоем на другую сторону Одера, посчитав, что окружен неприятелем. На следующий день я получил хорошую новость о том, что французы ушли из Франкфурта. Я поспешил направить офицера с 15 казаками, чтобы сообщить это известие графу Воронцову, приближавшемуся к этому городу по другую сторону реки.
Я сам двигался всю ночь с тем, чтобы на заре оказаться перед Фюрстенвальде в тот самый момент, когда с другой стороны появится казачий полк, которому я приказал выполнить этот маневр. Барабанщик с несколькими людьми вошли в соседний с городом лесок и создали представление о нахождении там пехоты, а несколько обозных повозок, поставленных на возвышенности, заставили противника думать, что это артиллерия. Я направил полковника Сухтелена к французскому коменданту, и тот любезно сдал нам город, который должен был защищать, и который у меня не было ни малейших шансов взять силой. Он выступил из города с 2 тысячами человек итальянской гвардии, чтобы присоединиться к армии вице-короля в Кёпусе, и открыл тем самым позицию французской армии, в которой центром был Фюрстенвальде.
Вернувшись вечером с бала, который город дал в нашу честь, я нашел у себя французского офицера, который был задержан у наших аванпостов. Он направлялся к вице-королю с донесением о кавалерийском бое, данном мне третьего дня; из этой реляции узнал я, что полк конных егерей насчитывал 1200 человек, и что удалось спастись только полковнику, его адъютанту и 33 солдатам. Однако этот офицер сообщил мне, что Франкфурт снова был занят тем же корпусом, который его недавно оставил, и что мой офицер и 15 казаков, направленные туда, оказались там застигнуты врасплох в своих постелях.
Я был очень рассержен этим событием, вернул свободу французскому офицеру, попросив его потребовать у его генерала освободить моего офицера, и предложить ему обмен казаков. Я лично последовал за этим офицером, и на следующий день рано утром находился перед Франкфуртом. Мой плененный офицер прибыл мне навстречу и привез очень любезное письмо французского генерала. Я потребовал от него сдать мне город, но он, в качестве ответа, показал моему посланцу 4 тысячи человек прекрасной пехоты.
Дав отдохнуть лошадям, я покинул это место и направился по большой дороге на Берлин. Я провел свое небольшое войско мимо стен города таким образом, что во время марша нас никто не потревожил, и остановился в Марцане, на дороге к Врицену, откуда наладил связь с отрядами генерала Чернышева и полковника Теттенборна, который уже доставил беспокойство противнику и чьи партизаны даже начали атаковать Берлин.
Берлинцы ожидали нас с нетерпением и энтузиазмом. Французы же, которым угрожали жители и которых беспокоили наши партии, обещали магистрату уйти из города при первых известиях о приближении какого-либо пехотного корпуса. Извещенный об этом решении, граф Витгенштейн срочно послал приказ князю Репнину, командующему его авангардом, ускоренно двигаться вперед, чтобы форсировать Одер.
Как только наша пехота начала переправу, французы приготовились выполнить свое обещание. От нашего бывшего посла господина Алопеуса я узнал радостную новость и получил просьбу, во избежание беспорядков, не входить в город до тех пор, пока прусский комендант сам не выйдет нам навстречу.
Наконец, в назначенный день нашим трем небольшим отрядам была оказана честь, каждому со своей стороны войти в столицу Пруссии. Нас встречали как освободителей королевства, с радостью и самыми единодушными и бурными приветственными возгласами. Трудно составить себе представление об этом вступлении в город, ставшем настоящим триумфом нашего оружия и торжественной гарантией славы, которая вскоре покроет прусские знамена.
Этот день был самой блестящей компенсацией за тяготы и бои, которые столь быстро привели нас от Москвы в центр Германии. В течение 36 часов мы пользовались радушием и удовольствиями города, а затем вернулись к своему ремеслу преследователей: Теттенборн направился к Гамбургу, Чернышев — к Магдебургу, а я — к Дрездену.
Через несколько дней в Берлин вошел граф Витгенштейн, и началась осада Шпандау. Король Пруссии, наконец, определенно высказался против Наполеона, его войска с обозами присоединились к нашим, вся Пруссия с энтузиазмом выполняла волю своего государя.
Основные силы противника начали отходить к Виттенбергу, я следовал за ними по пятам. Генерал Дибич, для которого также сформировали небольшой отряд, делал одно дело со мной; в Ютербоке мы вступили на саксонскую территорию. Оказанный нам там прием совершенно отличался от того, который мы видели повсюду в Пруссии. Двери и ставни домов закрывались при нашем приближении, и потребовались необычайные усилия для того, чтобы успокоить жителей и убедить их, что мы не желаем им зла.
В доказательство я освободил саксонского полковника и нескольких драгун, которых казаки захватили у наших аванпостов. Следует признать, что в Саксонии общественное мнение было настроено против французов куда меньше, чем в остальной Германии. Мудрое и заботливое правление короля привлекло всех на его сторону, а он еще не отступил от союза с Наполеоном. Его подданные не считали возможным, в отличие от пруссаков, влиять на решения правительства.