С наступлением ночи канонада утихла со всех сторон. Донесения со всех постов сообщали мне, что в лагере французов слышен большой шум. Утром очень густой туман не позволял рассмотреть позицию неприятеля, в 8 часов я велел опустить мост и, несмотря на этот туман, выслал патрули. Они донесли мне, что осаждающие полностью покинули свои позиции и удаляются от Бреды. Радость, которую мы ощутили при этом известии, была еще более сильной оттого, что мы уже начали испытывать недостаток фуража, а жители — нехватку продуктов питания. Генерал Сталь получил приказ преследовать неприятеля по Антверпенской дороге. Он смог сделать это только до Вюствезела, где французы остановились и закрепились. Полковник Коломб и один казачий полк направились в Тюрнхаут.
На следующий день, 12 декабря, в день рождения Его Императорского Величества мы благодарили Бога на стенах крепости. Голландцы и пруссаки, построенные вместе с нашими войсками, присутствовали на нашем богослужении и преклоняли колени.
Я умолял англичан, Бюлова и голландцев прийти сменить меня, я не мог ограничить себя, сделав из моего отряда всего лишь гарнизон одной крепости, тем более что генерал Винценгероде посылал мне приказ за приказом, требуя, чтобы я присоединился к нему. Он двинулся вперед со всем своим корпусом и хотел, чтобы я переправился обратно через эту реку, чтобы перейти ее во второй раз вместе с ним.
Наконец, после многих хлопот, 22 декабря меня сменили 2 английских батальона, 2 прусских батальона и 2 голландских. Я сдал им Бреду, а сам отправился в путь.
Чтобы запутать неприятеля, я пошел в Тилбург и атаковал его ночью двумя казачьими полками. Через день я направился в Боммел, где находился корпус генерала Бюлова, а оттуда — в Арнем и в Эммерих, где мне предстояло совершить переправу через Рейн, в то время как генерал Винценгероде переходил его в Дюссельдорфе.
Льдины неслись по воде с такой силой, что, несмотря на все мои старания, было невозможно соорудить переправу. Я написал об этом генералу, тот счел или сделал вид, что считает меня своевольным подчиненным, и послал мне приказ передать командование лицу, превосходящему меня старшинством.
Я не считал такое унижение заслуженным, это была его месть за мою удачную экспедицию в Голландию, предпринятую против его воли.
В утешение я получил орден Святого Владимира 2-й степени, присланный мне Императором, орден Большого Красного Орла, пожалованный мне королем Пруссии по представлению генерала Бюлова, и орден Меча от короля Швеции. Самыми приятными подарками для меня были сабля от регента Англии, шпага от принца Оранского, короля Нидерландов, а также пожалованные Тульскому и 2-му егерскому полкам наградные трубы с выгравированными на них датой нашего прихода в Амстердам и моим именем.
Со слезами покинул я свой храбрый отряд, переправа которого через Рейн в Эммерихе не состоялась, и он был направлен в Дюссельдорф, куда я выехал в полном одиночестве. Генерал Винценгероде был огорчен тем затруднением, которое он мне доставил.
1814
Корпус генерала Винценгероде совершил свою переправу; мой брат открыл путь среди льдин: с тремя сотнями егерей и несколькими казаками он атаковал и опрокинул неприятельский пост, который должен был препятствовать высадке наших войск.
После весьма длительного пребывания во Франкфурте, главная армия союзников 1 января перешла Рейн. Она дебушировала через Базель и направилась к Лангру. Корпус графа Витгенштейна переправилась через реку около Мангейма. Войска маршала Блюхера перешли Рейн в окрестностях Кобленца и двинулись на Нанси.
Наполеон использовал предоставленное ему время для формирования новой армии и для воодушевления своей нации. Но это уже не были французы начала Революции. Утомленные нескончаемыми войнами, они только и мечтали о наступлении мира. Лозунги об императоре и его подданных, заменившие зажигательные слова о свободе и равенстве, больше не могли заставить население взять в руки оружие.
Вместо того чтобы воззвать к патриотизму и призвать к террору, что раньше всегда подвигало французов к действию, Наполеон стремился запугать их амбициозными намерениями союзников и жестокостью казаков. Он предвещал французам, что их дома будут сожжены, их жены и дочери обесчещены, что Франция окажется под игом иноземцев, торговля и промышленность будут разрушены, а собственность отнята. Чтобы избежать всех несчастий и унижений, он приказал бить в набат во всех деревнях, браться за оружие, создавать партизанские отряды и везде смотреть на союзников как на животных, предназначенных на убой. Но воззвания союзных государей, дисциплина наших армий и ослабление существовавшего раньше во Франции слепого доверия к Наполеону, парализовали все его усилия: народ остался почти спокойным свидетелем развязки этой великой борьбы.
Даже представители властей стремились скорее парализовать возможности императора, чем вновь помогать ему. Все устали от его военного деспотизма, его обещания больше не могли обмануть никого, обаяние его непобедимости исчезло, вельможи империи уже высчитывали момент его падения. Только армия осталась верна выбранному ею государю, полководцу, столько раз приводившему ее к победе; она глубоко переживала его неудачи и клялась их возместить.
Насчитывая около 120 тысяч человек, французская армия в третий раз вступила в борьбу. Дважды она была истреблена; жалким образом пропавшая в России, разбитая под Лейпцигом, теперь она возродилась во Франции с той же отвагой и верой в своего вождя. Всякий настоящий солдат должен отдать дань уважения этой прекрасной и несчастной армии Наполеона.
После нескольких дней пребывания в Дюссельдорфе я через Кельн прибыл в Льеж, где нашел генерала Винценгероде. Он был огорчен неприятностью, которую мне причинил, и отдал под мое командование часть кавалерии. Корпус двигался на Намюр, где мы предполагали встретить неприятеля, но он отступил при приближении нашего авангарда, возглавляемого генералом Чернышовым.
Жители этих старинных провинций Германской империи приняли нас с полнейшим равнодушием, в них не было заметно ни ненависти к французам, которую мы предполагали найти, ни желания вернуться под власть своих прежних правителей. Можно сказать, что эта страна была совершенно чуждой готовящимся со всех сторон великим переменам. Из Намюра мы направились к Авену — крепости, которая, оказавшись совершенно не готовой к обороне, открыла свои ворота первой появившейся там партии казаков. Генерал Чернышев, шедший в авангарде, предложил захватить Суассон; весь корпус последовал за ним и принял участие в штурме этого города.
Стены его находились в довольно приличном состоянии и защищались гарнизоном из почти трех тысяч человек. Дело было жаркое; ворота взяли после упорного боя; наши егеря показали чудеса храбрости. Крепость была захвачена, а гарнизон сложил оружие.
Этой же ночью генерал Винценгероде получил известия о различных неудачах, испытанных армией фельдмаршала Блюхера. Она необдуманно наступала на Париж; корпуса и даже дивизии, ее составлявшие, двигались разрозненно и без должной разведки. Наполеон воспользовался такой прекрасной возможностью; он обрушился на эту армию, застав ее врасплох, и разбил по отдельности различные корпуса. Всем им пришлось отступить в беспорядке, целая дивизия русской пехоты под командованием генерала Олсуфьева была окружена и принуждена к сдаче.
Эта катастрофа заставила нас покинуть Суассон и пойти к Реймсу, чтобы оказать помощь Блюхеру. Но Наполеон уже изменил направление и быстро двинулся против армии государей. Блюхер, оправившись от поражения, стал задумываться о возобновлении наступления. Я принял командование авангардом, получив приказ продвинуться до Эперне.
В это время главная армия участвовала в кровопролитных боях, проходивших с переменным успехом. Сражение при Бриенне было выиграно, благодаря присутствию и распоряжениям императора Александра, австрийцы же, как всегда неспособные к энергичным действиям и прямодушию, привнесли в движения нерешительность и неуверенность в успехе.
Крестьяне, доведенные до крайности тяготами войны, убежденные прокламациями правительства и воодушевленные офицерами, начали, наконец, браться за оружие для защиты своих очагов. Повсюду слышался набат, леса и большие дороги наполнились мелкими отрядами партизан, деревни опустели, со всех сторон раздавались ружейные выстрелы. Наши коммуникации стали опасными, наших раненых вырезали, наши обозы грабили, и война приняла характер ужасающей жестокости и остервенения.
Из Эперне я пытался установить сообщение с нашей главной армией, но все мои отряды сталкивались с непреодолимыми трудностями. В то время, когда я начал разоружать жителей и возвращать их в их деревни, я получил приказ покинуть мою позицию и как можно скорее прибыть под Суассон. Я выступил той же ночью; пехота составляла авангард моего отряда, я шел по почти непроезжим дорогам и на следующее утро, очень устав, прибыл на высоты, господствующие над Суассоном. Перед крепостью я нашел весь корпус генерала Винценгероде, который занимался обстреливанием ее из пушек. Эту крепость защищал польский генерал, она была лучше обеспечена пушками и войсками, чем во время первого приступа.
Генерал Блюхер.
На рассвете следующего дня я получил приказ двинуться со всей своей кавалерией навстречу армии фельдмаршала Блюхера, который не усвоил первого полученного им урока и, видя целью своих усилий только Париж, уже во второй раз дошел до Мо. Однако ему снова пришлось отступить перед Наполеоном, который, сразившись с армией государей, устремился на помощь своей столице. Я встретил армию Блюхера в полнейшем беспорядке, все роды войск перемешались, обозы и артиллерия двигались вместе. Все войска были изнурены усталостью и обтрепаны, а лошади — истощены. Арьергард, возглавляемый генералом Васильчиковым, сражался при отступлении, сохраняя порядок и мужество, выработанное привычкой к боям. Неприятель заметил мою свежую и многочисленную кавалерию, прибывшую, чтобы остановить его преследование.