После окончания церковной службы атаман пешком проводил великого князя в приготовленный ему дом. Путь был обозначен стоявшими на земле зажженными лампами, за которыми по обе стороны стояли самые старые воины Дона. По мере продвижения вперед бороды стариков становились все более седыми, а крестов и медалей, которыми были отмечены эти храбрецы, становилось все больше. Полковые знамена развевались, их держали эти престарелые люди, самые старые из них несли памятные знамена, которыми наши государи по разным поводам награждали это славное воинство. Мимо этих славных реликвий можно было пройти, только обнажив голову в великом уважении. Под конец появились старцы с совсем седыми бородами, которые несли регалии атамана, его штандарт, бунчук и пернач. Замыкали ряд четверо последних воинов, поддерживавших массивный серебряный сундук, в котором находились грамоты наших государей, объявлявших свободы и привилегии Войска Донского.
Войдя во двор дома великого князя, мы увидели на вершине холма караул в 100 аккуратно снаряженных гвардейцев, выбранных из самых красивых воинов атаманского полка. Они все были гигантского роста и очень театрально завершали этот парад, тоже весьма впечатляющий и похожий на театральное действие. Только старый Платов, обладающий чувством такта и непререкаемой властью, мог организовать и провести такой прием.
На следующий день мы верхом отправились за город, чтобы присутствовать на учениях двух рот конной артиллерии, сформированных из казаков. Как главнокомандующий артиллерией, великий князь устроил им смотр, которым остался очень доволен. На равнине собралась огромная толпа любопытных. Неожиданно появились казачьи разъезды, а затем и ведеты турок; они осматривали и атаковали друг друга. Обе стороны усиливались прибывающими сторожевыми заставами, так что под конец более 2000 казаков и одетых по-турецки всадников участвовали в этом «бою», который очень точно повторял настоящее и горячее столкновение между двумя столь умелыми кавалериями. Наконец, «турки» были отброшены, их преследовали до горизонта. Из гущи схватки выскочил юный внук атамана, 12-летний мальчик, уже хорошо держащийся в седле, который представил великому князю пленных, являвших собой полный оркестр калмыцкой музыки, чья дисгармония была очень забавна. Потом состоялись большой обед и бал; все это было организовано со столичной элегантностью и роскошью.
На следующий день мы отправились в путь, завтракали в имении Платова в 4 верстах от города, затем в сопровождении более 200 офицеров и части Атаманского полка мы проскакали полевым галопом 18 верст до старого Черкасска. Нас встретило верховое войско и многочисленное население, мы спешились у старого Кафедрального собора, который был замечателен собранными в нем ценными предметами. Раньше частые пожары причиняли городу большой урон, и местные жители были вынуждены прятать свои самые дорогие украшения в этой церкви, как в месте, недоступном для огня и разграбления.
После обеда у старого генерала Грекова, экипажи были направлены прямо в Нахичевань, а великий князь со своей свитой и в сопровождении атамана поднялись на борт замечательно украшенного судна, которым управляли 18 казаков. О них говорили, что они столь же хорошие моряки, как и наездники. На протяжении плавания нас развлекали видом рыбной ловли, результаты которой убедили нас в изобилии этой красивой реки. Великий князь сошел на берег в Ростове, чтобы продолжить свое путешествие в Крым, а я покинул его, чтобы вернуться в свою скучную дивизию.
Наконец, более ничто не мешало моим планам жениться, у меня было время их хорошо обдумать в течение тех 8 месяцев, пока я был разлучен со своей суженой. Я часто колебался, опасения потерять свободу в выборе любви, которой я раньше пользовался, боязнь причинить несчастье замечательной женщине, которую я столь же уважал, сколь и любил, сомнения в том, что я обладаю качествами, требуемыми верному и рассудительному мужу — все это пугало меня и боролось в моей голове с чувствами моего сердца. Тем не менее, надо было принимать решение. Моя нерешительность объяснялась лишь боязнью причинить зло или скомпрометировать женщину, чей соблазнительный образ следовал за мной вместе с мечтой о счастье.
Я попросил согласия на свой брак у Императора, Императрицы-матери и у своего отца, все они с удовольствием его мне предоставили. Я выбрал себе в свидетели драгуна из моей дивизии, который пользовался наилучшей репутацией храбреца, и в сопровождении одного лакея направился в Водолагу, чтобы вымолить у моей суженой прощение за мое долгое отсутствие, и согласие стать ее счастливым супругом. Свадьбу сыграли в имении самым веселым и сердечным образом, все окрестные генералы приняли в ней участие. С этого момента я чувствовал себя на вершине счастья. Все многочисленное семейство моей жены было счастливо видеть ее довольной, и с радостью приняло меня. Мы провели несколько дней в Константиновке у моего тестя Захаржевского, почтенного старца, удалившегося от мира и уважаемого всеми своими родственниками.
Моей жене надо было выполнить обязанности по отношению к своей свекрови, у которой на попечении жила ее старшая дочь. Я же решил немного заняться хозяйством, прежде чем привести в дом молодую жену. Я решил, что моя жена поедет в Москву к госпоже Бибиковой и через три недели присоединится ко мне в моей главной дивизионной квартире в Павловске. Мы вместе доехали до Белгорода, затем разъехались каждый по своим делам.
Не успела она приехать в Москву и представиться Императрице-матери и Императору, как я получил с курьером приказ Императора немедленно явиться в Москву.
1818
Я был в восторге вновь увидеться с женой, ее осыпала милостями вся Императорская фамилия, все вокруг восхищались ею. Ее поведение при дворе, то малое значение, которое она придавала слухам, все то хорошее, что мне о ней рассказывали все вокруг, завоевали меня окончательно, именно с этого момента я бесповоротно ощутил себя добрым мужем женщины, которую раньше любил только как возлюбленную.
А.Х. Бенкендорф с женой Елизаветой Андреевной.
Мы были в Москве только три недели. Я был поражен теми гигантскими изменениями, которые произошли после обрушившегося на нее разорения. Пребывание в городе императорского двора оживляло это воскрешение, начатое уже богатством империи. Кремль был восстановлен более величественным и прекрасным, чем он был до сих пор, торговые ряды были элегантно реконструированы, улицы и городские публичные места были правильным образом распланированы, церкви были починены и блестели ярче прежнего, частные владения отстраивались, все свидетельствовало о том, что в ближайшие годы исчезнут даже следы былого полного разорения. Во время своего пребывания в Москве Император заложил первый камень в фундамент храма на Воробьевых горах, который должен был своими величественными размерами запечатлеть великие страдания и великую славу 1812 года.
Я возвратился в свой гарнизон с женой и с одной из приемных дочерей, вторая находилась на попечении бабушки, которая должна была дать ей образование. Я отдавал много времени службе, делал все, что мог, чтобы заслужить одобрение Императора, который в июне месяце должен был посетить расположение моих войск, возвращаясь с поездки на Дон. Эти занятия и счастье находиться с женой сделали мое пребывание в Павловске весьма приятным. Это был один из самых счастливых периодов моей жизни. Состояние моей дивизии зримо улучшалось, я был к этому причастен, все здесь привыкли ко мне.
Император приехал, он оказал мне и моей жене много знаков внимания, был полностью удовлетворен, что я имел честь ему продемонстрировать, неоднократно благодарил меня, многие офицеры моей дивизии получили продвижение по службе и награды.
В день своего приезда к нам Император получил печальную весть о смерти храброго и честного фельдмаршала Барклая, который скончался после долгой болезни в начале путешествия, предпринятого им заграницу для выздоровления. Император и вся армия были глубоко огорчены этой потерей. Император потерял в его лице человека, не раз доказавшего ему свою высокую преданность, усердие и способности, армия потеряла заботливого и просвещенного руководителя, имевшего огромный практический опыт, образец храбрости и дисциплины.
Уже долгое время я не видел моего отца, Император разрешил мне навестить его. Я отвез жену к ее семье в Водолагу и Константиновку и направился в Ревель. Мой отец находился в 40 верстах оттуда в Койке, имении его племянницы графини Стенбок. Я имел счастье найти его в добром здравии, очень довольного моим приездом. Я не мог долго наслаждаться его обществом, надо было расставаться, чтобы возвратиться в дивизию, которую осенью должен был проинспектировать генерал-аншеф граф Сакен, который после смерти фельдмаршала Барклая принял командование 1-й армией.
Отец проводил меня до Ревеля, откуда я поспешил вернуться на свой пост. Я провел несколько дней с женой в Водолаге в полном блаженстве. Так как она скоро должна была родить, я не смог взять ее в гарнизон, куда грустно вернулся в полном одиночестве.
Дивизия подтянулась, она стала значительно лучше, и, словно в военное время, я счастлив был находиться в окружении войск и пушек.
Граф Сакен приехал и был удовлетворен тем улучшением состояния полков, которое произошло за три года, когда он их не видел. Во время этой инспекции я получил известие о том, что моя жена 30 августа, в день тезоименитства Императора и моего, счастливо родила девочку. Как только уехал граф Сакен, я бросился к жене и нашему ребенку. Это новое связующее нас звено еще больше усилило мою любовь и увеличило счастье. После того, как жена оправилась от родов, мы поехали в Павловск, где спокойно провели всю зиму, наблюдая на досуге зимнее ненастье.
1819
Необозримые степи, окружавшие этот небольшой городок, были покрыты глубоким снегом, часто ужасные ветры поднимали э