Воспоминания: 1802-1825 — страница 7 из 79

и взяться за топор. Он построил возле своего жилища небольшую часовенку и обозначил самолично место своего погребения. К стыду своих гонителей и неблагодарной родины, Меншиков оказался в беде и нищете еще более великим, коим он не был, стоя во главе армии и на вершине успеха.

Еще видны остатки маленькой часовенки и место, где была его хижина.

После двухдневного отдыха в Березове я продолжил путь, все время, спускаясь по Оби, которая уже в нескольких местах становилась столь широкой, что подумалось, что мы в настоящем море: берега очень невысокие, не видно более ни малейшего следа растительности; даже мох становится столь мокрым, что боишься увязнуть, шагая поверх.

Было самое начало июля; временами стояла томительная жара, а мгновение спустя — резкий холод, принесенный северным ветром; почти в 200 верстах от Березова мы нашли несколько льдин, которые эти ветры подняли вверх по течению реки, течение становилось едва ощутимым в некоторых местах, и мы с трудом продвигались только с попутным ветром.

Уральские горы, образующие естественную границу между европейской и азиатской частями России на всем необозримом пространстве империи, начали открываться. Эта цепь, которая теряется только в Северном море и уменьшается в высоту по мере приближения к полюсу, дала приятную передышку нашим глазам, уставшим от однообразности берегов Оби. Мы остановились в одном местечке под названием Обдорск, где можно найти еще следы небольшого форта, построенного здесь первыми отважными покорителями этих краев. Император украшает себя также титулом князя Обдорского. Около этого местечка, расположенного на правом берегу реки, находится самое значительное поселение самоедов, которые сюда привлечены, особенно летом, удобной и обильной рыбной ловлей. Я нанес визит их князю, где я нашел его жену, занятую очисткой рыбы с совсем отвратительными от крови руками. Князь принял меня с удивлением, но выразил мне большое почтение. Я преподнес ему несколько подарков и удалился ночью на корабль.

Этим вечером я насладился неповторимым зрелищем, наблюдая, как солнце опускается за цепь Уральских гор, прячась только наполовину и вновь появляясь с новым сиянием.

На следующий день князь нанес мне ответный визит. Я чуть было не разразился громким смехом, глядя на него: босоногого, без чулок, выряженного в кафтан французского покроя из малинового бархата, обшитый галуном по всем контурам, а в такой же камзол и панталоны, с местной прической. Я не ведал, что двор прислал ему этот костюм, и он посчитал своим долгом нарядиться во все это для того, чтобы прийти меня повидать. Его сопровождала масса самоедов, и прием прошел со всеми формальностями, кои вождь себе представлял. Он мне преподнес 4 соболя, бутылку водки и огромную рыбу. Я ему подарил табак, сукно, женские украшения, и мы расстались добрыми друзьями.

Самоеды, чье имя, неверно истолкованное, как едоки самих себя, заставляет видеть в них людоедов, совсем кротки, как и остяки, и ведут тот же образ жизни; они платят тот же ясак, но только живут еще более бедно. Они обитают по берегам устья реки Обь и по берегам северного моря; трудно постичь, как это племя очень слабой комплекции, маленького роста и худосочное, может существовать в этом студеном климате, без иного крова, кроме убогих шалашей, построенных как и у остяков, а согреваясь, сжигая жир белого медведя или китов, на которых они охотятся в течение лета с риском для жизни. Сифилис опустошает также этот бедный народ, который, кажется, появляется только для того, чтобы переносить все страдания, кои могут причинять огорчения людям: и все-таки, самоед может жить только в том жутком климате, в котором родился; перевезенный в Петербург, одаренный уходом, живя в изобилии и в хорошем и отапливаемом доме, он тоскует по родине и умирает вскоре от печали, вызванной разлукой.

Кто способен объяснить сердце человека! и диковинную игру, которую проявляет природа, получая удовольствие от беспокойства!

Я захотел продвигаться по суше до Уральских гор, но вождь самоедов показал мне столько непреодолимых трудностей, что я оставил этот план, и вновь направился по Березовской дороге после того, как удалился от нее более, чем на 350 верст; таким образом, я находился почти в 1250 верстах от Тобольска.

Но возвращение было более трудным; нужно было вновь подняться вверх по течению реки; отсутствовала возможность раздобыть хлеб; из всей пищи — вяленая рыба; наша единственная надежда была в северном ветре, который нам так часто досаждал во время путешествия. Мы повредили наше судно, дав ход против движения — то, что заставило его течь так, что мы не осмеливались более отдаляться от берегов, а быть всегда занятыми вычерпыванием воды. Ветер нам поблагоприятствовал, а наша путеводная звезда заставила нас пройти мимо места, где находилась рыболовецкая артель под предводительством одного русского, приехавшего сюда завести в течении всего сезона рыбный промысел; там мы нашли чай, чудесную уху и хлеб; очарованные этой встречей, мы починили наше судно и расстались только к сожалению наших рыбаков.

Мы вновь увидели Березов с удовольствием, которое испытывают, возвращаясь в какой-либо центр, где много проводили времени; все показалось нам великолепным; и мы остались там еще на пару деньков.

Нужно было вновь возвращаться в Тобольск, поднимаясь снова очень медленно и со многими трудностями вверх по течению реки, по которой мы достаточно быстро спустились. Мы вдвое увеличили запасы провизии, и в 300 верстах от Тобольска, войдя уже в Иртыш, я покинул судно и возвратился по суше в эту столицу Сибири. Я потратил только семь недель, чтобы совершить весь этот долгий вояж — то, что очень удивило тех, кто имел представления более верные о навигации по Оби, и тогда я ощутил, что мне помогло счастье сверх всякой вероятности.

Я сделал подарок двум казакам с моего судна, которые сопровождали меня, и в течение недели отдыхал в Тобольске.

Генерал Спренгпортен давно уехал и вновь направился по нашей линии, начиная с Омска, поднимаясь снова вверх по течению Иртыша, который, как и Урал, образует нашу границу с киргизами от Омска до Усть-Каменогорска на расстоянии боле 1100 верст.

Я направился, стало быть, в Омск, который является тем местом, в коем находится генерал, командующий этой частью границы Сибири, именуемой Иртышской линией; в ту пору им являлся генерал Лавров, который одновременно командовал первым и вторым пехотными полками и одним драгунским, охранявшими эти границу совместно с казаками, уволенными солдатами и башкирами, коих определили почти вдоль Урала в маленьких деревеньках, укрепленных крепостной стеной.

Я нагнал генерала Спренгпортена только в Семипалатной, которая количеством своих жителей и крепостной стеной, более высокой и более тщательно сделанной, может заслуживать названия небольшого города. Мы остановились в Усть-Каменогорске, также достаточно основательно построенном, и главном месторасположении второго пехотного полка, расквартированном вдоль линии границы.

Узнав, что в 100 верстах от нашей границы вглубь населенной киргизами степи находились довольно значительные развалины старого храма, я составил себе эскорт из 60 казаков, и сопровождаемый несколькими офицерами полка, вступил в эту страшную и бескрайнюю пустыню.

Один киргиз взялся быть проводником, и после того, как двигаясь, весь день и часть ночи, не встретив ни одной живой души, не обнаружив ни следа жилища, ни единого деревца или ручейка, мы прибыли в Аблайкит[3] — имя, коим называют эти руины, возвышающиеся посреди очень высоких скал, некоторые из которых образованы из раковин. Природа этих нагроможденных скал, подобных чуду средь огромной пустыни, указывает на произведенную водами революцию, следов стекания коих более не видно. На одной из этих скал, очень высокой, на вершину которой довольно сложно вскарабкаться, мы с удивлением нашли некую разновидность водоема или резервуара воды, возможно имеющего 25 или 30 футов в диаметре, чья поверхность лежит в более 100 футах над равниной, а глубина столь значительна, что кажется невозможным ее измерить. Вода там очень прозрачная, свежая и отменная для питья.

Видны остатки стены, поднимающейся и опускающейся по различным глыбам скал, собранных в этом месте на пространстве в полверсты в длину и почти столько же в ширину, которая образовала совершенно закрытое ограждение, оставив только одно единственное отверстие на юге. Этот проем достаточно широк и очень хорошо сохранился; не хватает только створок двери; эта дверь выходит на достаточно просторное и ровное место, которое образует как бы центр этих скал и этой стены. Посреди этой маленькой лощины возвышаются остатки старого храма; в них еще различим фундамент, имеющий более 15 футов в высоту, более 120 в длину и 60 в ширину; в стороне от входа еще имеются остатки ступеней лестницы, которая простирается во всю ширину храма; ниже можно проникнуть в подвалы, но чересчур тесные для того, чтобы попробовать составить себе представление об их назначении. Весь этот массив состоит из камней, извлеченных из соседних скал, обтесанных в кирпичи длиною 4 и 5 футов, полтора в высоту и 2 в ширину.

Вся поверхность этого массива храма, по которой можно передвигаться без малейшего риска, является неким рядом сводов, покрытых обломками, среди коих можно найти куски тщательно обработанных камней, которые, по-видимому, являлись орнаментом к колоннам и архитравам.

Прошло почти 60 лет, как русские открыли эти развалины: согласно тем рассказам, что казаки из нашей свиты слышали от своих отцов, русские разрушили эти памятники, которые они нашли заброшенными, но еще достаточно сохранившимися; они надеялись найти здесь спрятанные сокровища, а принесли доход только несколько пергаментов столь тяжелых, что не смогли их развернуть, и отправили в Петербург. Я не знаю, сумели ли их прочитать, и что с ними стало. Но что достоверно, так это то, что они должны были вызвать самое большое любопытство; невозможно постигнуть, кто и с какой целью смог построить эти здания в страшной пустыне, пересеченной кочевым народом, без искусств, без законов и без религии.