Воспоминания: 1802-1825 — страница 76 из 79


Император Всероссийский Константин Павлович.


Находившийся до этого в Варшаве великий князь Михаил в этих обстоятельствах вернулся, и так как было известно о проявленной им искренней преданности новому императору, все бросились наперегонки представляться ему с тем, чтобы узнать новости о приезде императора. Но он скрылся в небольших апартаментах в Зимнем дворце и не хотел никого принимать. Такое поведение увеличило подозрения и неуверенность, а также придало храбрости злоумышленникам. С каждым днем количество их сторонников увеличивалось, и они все ближе подходили к офицерам и солдатам гвардии. Великий князь Николай постоянно говорил об императоре с прежним уважением, с другой стороны, великий князь Михаил привез ему из Варшавы ясное подтверждение того, что великий князь Константин настаивает на своем отречении. В то же время он не чувствовал себя вправе опубликовать его в виде манифеста, пока он не принял корону.

Положение становилось все более критическим, великий князь Николай уже не мог более сомневаться, что он призван царствовать, в то же время его старший брат получил присягу его и всей империи и не хотел ничего сделать, чтобы освободить нацию от нее. Все происходящее держалось в самой глубокой тайне, но все же была допущена неловкая оплошность, когда в официальной газете было напечатано сообщение о том, что император чувствует себя хорошо и вскоре приедет. В ожидании этого был составлен манифест о вступлении на престол императора Николая, были сделаны все необходимые приготовления и заговорщики увеличивали свою численность и ускоряли работу. Генерал-губернатор мужественный, но непоследовательный граф Милорадович предупредил виновных в заговоре, которые выступали почти открыто, не собираясь оказывать им доверия. Он даже принимал у себя многих посвященных в заговор людей, которые нашли способ через актрис, одна из которых была любовницей графа Милорадовича, проникать на эти галантные вечеринки. Великий князь Николай сообщил мне сведения, направленные ему генерал-майором, и я был весьма удивлен, найдя в них многие имена, сообщенные мне три года назад, такие как князь Трубецкой, полковник Пестель, Муравьев и другие офицеры. Самые значительные из них были из 2 и 1 армий и за исключением князя Трубецкого, который был полковником в Главной квартире, имена тех, о ком сообщили в Петербург, принадлежали совершенно неизвестным молодым лейтенантам. Я был одним из тех, кто не придал большего значения методам заговорщиков. Можно было рассчитывать на генералов и на командиров полков, и совершенно невозможно было поверить в то, что младшие офицеры могли бы подтолкнуть на бунт преданных и дисциплинированных солдат. Я отвечал за 4 полка моей дивизии, и другие командиры посчитали возможным сделать то же.

Наконец, приблизился тот день, когда это состояние нерешительности, придавшее заговорщикам такую свободу, должно было закончиться. Все рассказывали друг другу на ухо о том, что вскоре великий князь Николай провозгласит себя государем в соответствии с ясно выраженной волей своего старшего брата. Великий князь Михаил выехал, как говорили, для того, чтобы встретить императора Константина, и дождаться за Дерптом подходящего дня для того, чтобы вернуться в соответствии с волей своего брата. Совет собрался вечером 13 декабря для того, чтобы отдать последние приказания и принять присягу на верность новому государю, Сенат должен был собраться с той же целью в 5 часов утра, все генералы гвардии получили приказ в этот же час находиться во Дворце. Вечером я очень поздно ушел от великого князя Николая, он только что получил от одного молодого гвардейского офицера письмо с предостережением об опасности, которую избежит он и вся Россия, если он будет провозглашен императором. Этот молодой человек услышал бунтарские речи и узнал о приготовлениях к восстанию от одного своего товарища и, полный ужаса, посчитал своим долгом предупредить о них. Мы спокойно обсуждали эту новость, я не мог себе представить, что осмелятся предпринять что-либо, имея в основе только слабые голоса нескольких помешанных, но великий князь Николай, предвидя опасность, приготовился встретить ее с тем спокойствием, которое дает только невиновность и храбрость.

Производить аресты в момент восшествия на престол, не имея определенных доказательств, было бы столь же неправильно, сколь и рискованно. Надо было дождаться развития событий. До назначенного часа я был у своего нового государя и присутствовал при его утреннем туалете. В соседней комнате собрались все гвардейские генералы и члены семьи бывшего государя. Император появился и твердым голосом объявил волю двух старших братьев, он прочитал завещание императора Александра и формальное отречение великого князя Константина, он нас призвал продолжать нести службу так, как мы это делали при императоре Александре, и закончил, приказав нам идти в Генеральный штаб для того, чтобы принять там присягу, оттуда направиться в войска, собрать их по полкам, зачитать им манифест и приложенные к нему документы и привести их к присяге. За одно мгновение до того, как войти в комнату, он сказал мне: «Итак, возможно, сегодня вечером нас обоих не будет в живых, но, во всяком случае, мы исполним наш долг». Эти слова и выражение его лица потрясли многих генералов, а мне позволили увидеть в самых черных красках ту трудную ситуацию, в которой мы тогда оказались.


* * *

Еще не рассвело, а весь город был уже на ногах, в то время как все генералы собрались в помещении Главного Штаба, многие из них поделились со мной своими опасениями о том, что требование принять присягу может вызвать волнения. Мы расстались, будучи уже уверены, что придется действовать с осторожностью и применить силу. Каждый вернулся к своим войскам. Зная, что могу рассчитывать на генерала Орлова, командовавшего конной гвардией, я бросился в казармы конногвардейцев. Полк в пешем строю находился в манеже, появился священник, и присяга была принята. Я тщательно следил за малейшими изменениями на лицах, солдаты были холодны, несколько молодых офицеров были невнимательны, и даже беззаботны, я был вынужден подать некоторым из них знак, чтобы они приняли подобающую ситуации и оружию позу. Мой адъютант мне только что сообщил, что Конная гвардия только что приняла присягу, и что все прошло спокойно. Два других моих полка были на лагерных сборах вне города, я отправил туда приказы полковым командирам, не сомневаясь, что пример двух первых полков скажется на них самым благоприятным образом.

Но в других казармах эти действия не прошли столь же спокойно. В конногвардейской артиллерии три офицера отказались принять присягу и призвали солдат выступить против генерала Сухозанета, который ими командовал. Они были схвачены и посажены под арест за исключением одного, которому удалось бежать, и который предупредил заговорщиков о тревоге. В лейб-гвардии Московском полку храбрый генерал Шеншин, недавно торжественно назначенный бригадиром, встретился с большими беспорядками, солдаты, хотя и были одеты, отказались выстроиться во дворе казарм. Тем временем, когда несколько рот повиновались его голосу, командир одной из рот князь Щепин-Ростовский приблизился к нему с саблей в руке и нанес ему несколько ранений в голову, от которых он упал на землю без сознания. Заметив командира полка генерала Фридерикса, он побежал также и к нему и перед полком ударил его саблей, крича клятвопреступникам, что они будут прокляты и провозглашая Константина единственным законным государем. Этот бешенный, воодушевленный двойным убийством, воспользовался временно наступившим у других офицеров оцепенением, вырвал знамя из рук знаменосца и, выкрикивая здравицы Константину, вышел из казарм во главе своей роты и еще 3 или 4 сотен солдат, которые последовали его примеру. Остатки полка находились в беспорядке и в самом страшном сомнении относительно того, какую сторону следует поддерживать. Произносились слова о переговорах, о предателях, говорили, что шеф полка великий князь Михаил был задержан, что он остался верен своему брату Константину, что этот последний идет во главе войск для того, чтобы наказать измену великого князя Николая. Тем временем Щепин с саблей в руках расчищал дорогу через толпу и направлялся к Сенату. Он заставлял кричать здравицы Константину и люди, которые еще ничего не знали, так как еще не было времени распространить манифест, повторяли этот крик, ведь для них он, Константин, был еще законным государем. Но эти крики привели к беспорядкам. В это время на другом берегу Невы в гренадерских казармах два молодых офицера Сутгоф и Панов построили солдат и вызвали неподчинение их командиру полковнику Стюрлеру, неверно истолкованная суровость которого показалась ужасной его подчиненным. Крики «Да здравствует император Константин!» охватили весь полк, который в беспорядке бросился из казарм и, не желая больше слышать приказы своих командиров, толпой последовал за двумя молодыми заговорщиками.

Получив все эти сообщения, император послал приказ в 1-й батальон Преображенского полка и лейб-гвардии Саперный батальон, на которые он мог рассчитывать, так как много лет командовал ими, прибыть во Дворец. Он спустился в Большую галерею дворца, говорил солдатам об их долге, приказал зарядить ружья и поставил при входе во Дворец со стороны площади. Со всех сторон сбежался народ и теснился вокруг дворца. Проявляя доверие к народу, император вышел на середину толпы и громким голосом сообщил об отречении своего брата, сел на лошадь и принял на себя командование 1 батальоном Преображенского полка, который прибыл на Дворцовую площадь. Стоило батальону саперов войти в дворцовый двор, как появились гренадеры с намерением проникнуть туда. Увидев саперов, они повернулись и на мгновение заколебались. Тогда император приказал им построиться и, услышав крики «Да здравствует Константин!», ответил «Хорошо! Тогда идите и присоединитесь к ним, они там» и указал на Сенат, куда гренадеры и двинулись толпой.

Тем временем, храбрый генерал Милорадович, прислушиваясь только к голосу своей храбрости и рассчитывая на свою популярность, вскочил на лошадь и бросился к Сенату, чтобы самому встретиться с бунтовщиками. При его появлении солдаты построились, он начал их убеждать и заставил заволноваться. В это время несчастный Каховский выстрелил из пистолета и попал ему в живот, а адъютант Благословенного (Александра I) князь Оболенский вырвал у солдата ружье и нанес ему удар штыком, крикнув, что это предатель. Войска поверили и храбрец всей Русской Армии, который обожал солдат, а солдаты всегда любили его, повернул лошадь и упал на землю в нескольких шагах оттуда перед казармами конногвардейцев, которые в этот самый момент под командованием моим и генерала Орлова спешно седлали лошадей и строились. Милорадович нашел еще в себе душевных сил для того, чтобы сказать нам: «В меня стрелял не военный, это был человек во фраке». Он скончался через несколько часов с тем же мужеством, которое столь знаменательно отличало его во всех обстоятельствах.