лил ему все те трудности, с которыми встретились наши представители на Аккерманском конгрессе. Они стремились отсрочить разрыв, которого император опасался как в связи с продолжавшейся войной с Персией, так и с нуждами нового царствования, первый день которого был ознаменован бунтом и неисчислимыми трудностями.
Я ему заявил, что именно европейские правительства и он сам является одним из первых, кто вынуждает императора применить более значительные силы тем, что пытаются помешать ему и внушить Порте надежды на свое посредничество. Такое поведение вынуждает императора вести войну с большим ожесточением. Если военная кампания этого года не приведет к полному успеху, то в следующем году император лично будет руководить войсками, а за ним, если потребуется, пойдет вся Россия. Империя сгорает от нетерпения показать Европе, что она не боится угроз и что она готова все принести в жертву ради славы своего оружия и своего молодого государя.
Наконец, я заявил о том, что Европа своими интригами лишь приблизит наши армии к Константинополю и спровоцирует падение Турции, в сохранении которой заинтересована и Европа, и мы сами. Если же, напротив, правительства вместо того, чтобы подстрекать султана в его борьбе против России, вместо того, чтобы внушать ему мысль о возможной помощи или посредничестве, договорятся о том, чтобы доказать султану его бессилие, и посоветовать ему просить у императора мира, который был предложен сразу же после перехода нашими армиями Дуная, то все увидят, с какой заинтересованностью мы предложим почетные условия. Мы удовлетворимся гарантиями, которые требует наша торговля и обеспечение наших границ в Азии.
— Вы, как минимум, потребуете княжества Молдавию и Валахию, — сказал Бернсторф.
— Они нам не нужны, — ответил я. — Вам нужно больше доверять словам императора, который с самого начала войны заявил, что не хочет завоеваний.
Я добавил, что наш приезд сюда предоставляет Пруссии возможность сыграть роль миротворца. В качестве доброй услуги тестя своему зятю, в чьей умеренности и справедливости он уверен, король может сообщить в Константинополь о наших мирных намерениях. Также это будет доказательством заботы короля о своем друге султане. Такой шаг, не будучи актом посредничества, соответствовал бы интересам Турции, России и всей Европы, которая хочет мира, в то же время был бы очень выгоден Пруссии.
Эта мысль понравилась министру, он сказал мне, что безотлагательно сообщит о ней королю, и что теперь он верит в искренность моих слов и в желание императора на умеренных условиях закончить эту войну, которая столь сильно поколебала политическое равновесие в Европе. Император и король были довольны этим разговором. Последний приказал прусскому генералу Мюфлингу немедленно отправиться для передачи султану миролюбивых советов, основанных на мудрых и умеренных убеждениях императора.
Вскоре шесть дней истекли, они послужили отдыхом и стали настоящей радостью для императора, его августейшей супруги и всей императорской фамилии. Императрица продолжила свое пребывание в Пруссии, а император выехал в Варшаву. На ночь он остановился в маленьком замке около Бреслау. На следующий день ранним утром он принял парад прусского кирасирского полка, который носил его имя. Король специально отправил этот полк так далеко с тем, чтобы он смог представиться своему шефу. Император надел форму, головной убор и кирасу этого полка и принял на себя командование. В течение часа он руководил маневрами полка так, словно всю жизнь только этим и занимался. Он отдавал приказания на немецком языке и ни разу не ошибся, ни в одном из них. Полк и все присутствовавшие были восхищены и удивлены. В заключение Его Величество провел войска перед командиром полка генералом Цитеном и пригласил всех офицеров отобедать с ним. Он приказал мне наградить крестами многих офицеров и щедро раздать деньги рядовым кирасирам.
При въезде в Царство Польское император остановился в Калише с тем, чтобы посетить находившийся в этом городе кадетский корпус и посмотреть на полк польских конных егерей. В Ловичах император заночевал в красивом маленьком доме готической архитектуры, принадлежавшем генералу Клицкому, а утром осмотрел резервные эскадроны полка польской кавалерии. Здесь он сел в коляску вместе с великим князем Константином, который выехал ему навстречу, мной и великим князем Михаилом. Вечером того же дня при прекрасной погоде мы прибыли в Варшаву.
С живым нетерпением все ждали новостей из армии. На Дунае кампания началась с осады крепости Силистрия, которую лично возглавил генерал Дибич. В это время генерал Рот со стороны Козлуджи пытался разбить неприятельские войска, сосредоточенные у Шумлы.
Тем временем собравшиеся в большом количестве турки попытались завладеть инициативой, они решили овладеть Праводами и отбросить корпус генерала Рота. Несколько серьезных столкновений произошло около Козлуджи. Наш генерал не посчитал свои силы достаточными для того, чтобы открыто выйти навстречу неприятелю, а визирь, опасаясь неудачи, предпочел маневрирование. Таким образом оба генерала, не слишком доверяя самим себе, предприняли неудачные действия. Эта нерешительность повернулась в пользу графа Дибича, узнав под Силистрией о движениях турецкой армии, он ни минуты не колебался и направился ей навстречу с такой скоростью, что обманул бдительность визиря. Последний яростно атаковал наши позиции в Праводах, которые защищали только несколько пехотных батальонов и бригада гусар, когда он узнал, что наша армия, соединившись с корпусом Рота, уже угрожает его коммуникациям с Шумлой. Он поспешно прекратил атаки Праводы, которые генерал Купреянов отбил с замечательным мужеством и хладнокровием, и со всеми своими людьми направился к Шумле — месту начала своего наступления и месту отступления.
Преследуемый кавалерией генерала Купреянова, он увидел, как ему на помощь пришел корпус графа Петра Палена, который составлял авангард нашей армии. Началась битва. Наша пехота пришла на помощь кавалерии, но была вынуждена защищаться несколько раз и не без потерь от яростных атак турецкой кавалерии. Постепенно с обеих сторон в сражение были включены все войска. Артиллерийские батареи были усилены и наносили огромный вред обеим армиям. Граф Дибич не пошел вперед с достаточным количеством дивизий, чтобы завоевать победу прямой атакой, он продолжил бесцельную канонаду, стоившую нам больших потерь, но расстроившую также большие массы турок. К исходу дня они дрогнули и начали отступление, которое вскоре перешло в полное поражение. Визирь повернул к Шумле, куда прибыл обходными дорогами, сопровождаемый только несколькими сотнями кавалеристов. Вся его армия рассеялась, в наши руки попал лагерь, обоз и часть артиллерии. Мы остались хозяевами на всей той местности, которая в предыдущую кампанию была оккупирована нашими войсками.
И.И. Дибич.
Новость о победе, одержанной графом Дибичем над визирем, достигла Варшавы через несколько дней после нашего возвращения из Берлина и доставила императору большое удовольствие. На следующий день все войска лагеря и варшавского гарнизона были собраны на большой манежной площади за пределами города. Были сооружены два великолепных навеса, один для проведения церковной службы православными священниками, другой — для службы католической. Выстроенные в две линии войска, в первой пехота, во второй — кавалерия, образовали три стороны квадрата, в середине было оставлено большое место для императора и его свиты. После благодарственной молитвы, которую сопровождал артиллерийский салют, император первым закричал «Ура!». Этим он вызвал большое неудовольствие великого князя Константина, который питал отвращение к шумным представлениям и даже к крикам «Ура!». Огромное количество людей собралось для того, чтобы порадовать свой взор этим церковным праздником, который украшали своим присутствием самые нарядные столичные экипажи.
Пребывание в Варшаве окончилось празднованием победы, все дела были более или менее успешно завершены, и 13 июня в полночь император покинул город для того, чтобы вернуться в Россию.
Он остановился на один день в небольшой крепости Замостье, которая принадлежала роду Замойских, но была выкуплена императором Александром с тем, чтобы сделать из нее укрепленный пункт. Строительные работы, выполняемые с замечательной тщательностью, не были еще полностью завершены, но продвинулись достаточно далеко, и крепость могла уже выдержать осаду. Императору осталось только поблагодарить главного инженера, который руководил работами, и особенно самого великого князя, который проявлял к ним особую заботу.
В сопровождении своего младшего брата император выехал из Замостья и заночевал в Лузе, где на следующий день провел смотр дивизии Литовского корпуса.
Солдаты были полностью обучены и имели выправку наших храбрых и добрых русских воинов. Тем не менее, нас поразило сходство в материальной части этих солдат с польскими солдатами, которых мы только что покинули. Большая часть офицеров были поляками, и со временем, если дела останутся в том же положении, как при императоре Александре, этот корпус станет чуждым русскому духу. Эти темно-красные колеты на нашей зеленой форме резали глаз и унижали тех русских, кто был обязан носить эти литовские цвета.
Здесь император покинул великого князя Константина и остановился только в лагере под Тульчином. Там он нашел свою палатку среди палаток гвардейского корпуса, с которым он разлучился под Варной. Войска были счастливы вновь увидеть своего государя, а он сам был в восторге от того, что видел вокруг себя гвардию, в которой он знал не только командиров и офицеров, но и значительное количество рядовых солдат. Лагерь был прекрасно расположен в нескольких верстах от замка Тульчин, резиденции рода графов Потоцких. Пребывание здесь было радостью для всех нас. Император видел войска на парадах, на маневрах, входил во все детали и остался полностью довольным. Войска были столь же хороши, как и на выходе из Петербурга, усталость от похода и военные потери были незаметны, люди были в полном здравии, а лошади — в наилучшей форме.