атальон финляндских егерей. Он полностью был укомплектован финскими солдатами и офицерами, но его обучение и командование было русским, приказы отдавались на русском языке. Батальон был очень хорош и казался в наилучшем состоянии духа. На следующий день на лодках мы отправились в Свеаборг, его укрепления были обширны и прекрасно построены.
Шведские короли затратили на них огромные деньги, рассматривая Свеаборг как оплот своих сил против Московской державы. Но старались они для нас, теперь Свеаборг стал базой нашего флота, арсеналом для наших войск, опорным и неприступным пунктом, который всегда, даже в самых плачевных обстоятельствах, обеспечил бы нам сохранение Финляндии и превосходство наших военных операций. Император посетил все многочисленные постройки и сооружения этого второго Гибралтара, внимательно осмотрел внутренние акватории крепости, готовые принять несколько линейных кораблей. Затем он принял парад нескольких батальонов пехотной дивизии, расквартированной в Финляндии, и остался не очень доволен состоянием личного состава. Затем мы поднялись на борт прекрасного линейного корабля, находившегося под командованием начальника Главного штаба флота князя Меншикова, который стоял на расстоянии всего в один кабельтов от набережной Гельсингфорса. С высоты его бортов открывался потрясающий вид на новый город, крепость Свеаборг, на окружавшие его скалы, на вход и на всю протяженность порта.
Король Франции Луи-Филипп Орлеанский.
Сердечность и предупредительность, с которыми все слои населения встречали императора, быстрота строительства финской столицы, зажиточность и удовлетворение, которые, казалось, излучали ее жители, не оставляли никаких сомнений в добром и заботливом управлении, которое царило в этой новой части нашей империи. Старинные привычки, семейные связи могли и должны были еще больше укрепить связи и симпатии к Швеции, но материальная выгода и очень либеральное и полностью национальное управление должны были сильно повлиять на сознание финнов и уже точно сделали из них верных подданных российской короны. Император возвращался в Петербург очень довольным своей поездкой, и высадился в Елагине с тем, чтобы дождаться там Императрицу.
Между тем, император был озабочен и обеспокоен революцией, которая только что свергла Карла X с престола его предков. Видя, что к власти пришла самая неограниченная демократия, и что сам Луи-Филипп казался только инструментом в руках Лафайета, Лаффита и их товарищей, император счел нужным нарушить царившее ранее между Россией и Францией согласие. Он приказал, чтобы в наших портах над французскими кораблями не поднимали трехцветный флаг, чтобы подданные России немедленно покинули Париж и Францию, чтобы при выдаче разрешений французам на въезд в Россию придерживались самой крайней твердости, и чтобы над всеми теми, кто уже находился в империи, был установлен самый строгий надзор. Для того, чтобы не прерывать торговлю, он приказал ничего не менять в наших коммерческих отношениях, наш посол и консулы должны были продолжать исполнять свои обязанности. Однако на столь неопределенных основаниях дела не могли долго продвигаться вперед, надо были либо полностью порвать с новым французским правительством, либо признать его нового главу. Это противоречило принципам и убеждениям императора. Англия, Австрия, Пруссия и все остальные государи Европы были расположены признать Луи-Филиппа. Он был фактическим королем французов, и только укрепление его власти одно могло законно противостоять якобинским устремлениям той партии, которая поставила его во главе правительства, и только оно могло отвратить от Европы опасности войны, ведение которой во весь голос требовали сторонники республиканских принципов. Устраниться от этих союзов, от целой Европы, отказавшись признать Луи-Филиппа, значило уязвить правительства Англии, Австрии и Пруссии, значило стать врагом нового французского правителя, и в то же время уменьшить благотворное влияние на мир в Европе, который исключительно зависел от того, насколько морально силен был Луи-Филипп. С ним надо было продолжать политику доброго сотрудничества, установленную Карлом X. К тому же этот последний и его слабый сын герцог Ангулемский торжественно отказались от своих прав на французскую корону. Оставался еще ребенок герцога Бордосского, поддерживать его без сомнения вполне законные права в настоящий момент было равносильно тому, чтобы поддерживать тень. Франция его не хотела, его возраст и сложившиеся обстоятельства сделали совершено невозможным требовать признания его прав. Разрыв с Францией означал упадок нашей торговли, бесцельное колебание мира на континенте, разрыв нашего союза с великими державами. Этого не требовала наша национальная гордость. Разрыв противоречил интересам империи, он не смог бы получить поддержку в общественном мнении и, надо сказать, был бы непопулярен, так как столь некстати выпущенные ордонансы, ставшие причиной бунта в Париже, порицались у нас. Малодушное поведение свергнутого короля погасило тот интерес, которым обычно пользуется обиженный человек.
Таким образом, после многочисленных столкновений и громко произнесенного неодобрения, следовало подчиниться силе обстоятельств и пожертвовать личными чувствами, сколь бы благородными они ни были, во имя поддержания мира и, отчасти, общественного мнения. В первый раз император был вынужден действовать вопреки своим убеждениям, но с огорчением и досадой, он признал Луи-Филиппа королем Франции. Это решение дорого ему стоило, долгое время он превозмогал свои убеждения и ломал свои принципы.
Находясь в Царском Селе, он был недоволен сам собой, ему был нужен новый объект деятельности, и мы отправились в военные поселения. Целый гренадерский корпус был собран в лагерях в Княжьем Дворе. Три пехотные и одна уланская дивизии представляли собой одно из лучших войсковых соединений, которое только можно было видеть. Император расположился в палатке напротив лагеря, вначале был большой парад, а на следующий день учения и маневры. Затем мы отправились осматривать центры расположения различных полков, где велось большое строительство, потом мы вернулись в Старую Руссу. Этот город развивался благодаря торговле, он был украшен огромными зданиями, которые возводились на государственные средства, для военных поселений — казармами, манежем, госпиталями и другими.
Я был удивлен крепким населением этого города, который, находясь в стороне от больших дорог, больше других сохранил национальные наряды и обычаи. При виде своего государя здесь выразили самую активную и бурную радость, мы были поражены ее свободным и искренним выражением. В этой поездке императора сопровождал поверенный в делах Франции господин Бургоэн, что было обещано ему еще до тех изменений, которые произошли в его стране. Он был удивлен всем, что увидел, особенно богатством Старой Руссы и нескольких деревень, которые мы проехали по дороге.
После нашего возвращения я получил разрешение провести несколько дней в Фалле со своей женой и детьми. Как и всегда, я был в полном восторге от встречи с ними. Мне все нравилось, и я проводил время в радостных хлопотах. Целый день я занимался строительством нашего дома и работами в саду, что сильнейшим образом контрастировало с моей напряженной и полной забот жизнью в Петербурге. Только три дня я наслаждался таким отдыхом, когда запыхавшийся курьер сообщил мне о том, что император выехал в Москву и приказал мне незамедлительно выехать к нему туда. В нашей древней столице началась эпидемия холеры, и я был восхищен героической решимостью моего государя. Через два часа после получения этой новости я уже был в дороге. По прибытии в Петербург я тут же направился в Царское Село с тем, чтобы получить приказания императрицы и собраться для поездки в Москву. Прибыв туда вечером, я поспешил высказать императору свою признательность за то, что он по доброте своей вспомнил обо мне в тот момент, когда его заботливое сердце так болезненно страдало. Равно как и в других обстоятельствах, я нашел его спокойным и величественным, его приезд взбудоражил все общество, но он не удивил добрых жителей Москвы, которые были подавлены и напуганы появлением страшной заразы, но предвидели решение своего государя.
Когда он, презирая опасность, появился среди толпы с тем, чтобы оказать людям помощь, то восторженные крики достигли своего предела, и, казалось, сама болезнь была вынуждена уступить его всемогуществу. Для защиты остальной части империи и Петербурга он приказал оцепить Москву, что было исполнено с легкостью. Покорность благодарного народа была безгранична. Между тем бедствие усиливалось, с каждым днем увеличивалось количество заболевших холерой. Один из лакеев, прислуживавших в спальне императора, умер через несколько часов после того, как вошел в нее, одна жившая во дворце женщина умерла, несмотря на все принятые для нее меры. Император выходил в город каждый день, он посещал общественные заведения и, казалось, пренебрегал опасностью, так как теперь уже все знали об эпидемии. Однажды, во время обеда с несколькими приглашенными, императору неожиданно стало плохо, и он вынужден был выйти из-за стола. За ним последовал врач, напуганный так же, как и все остальные. Вскоре он возвратился, чтобы передать нам приказ императора продолжать обед. Тем не менее, обед был прерван, и мы пребывали в самом ужасном беспокойстве. В этот момент в дверях появился сам им император, сказавший, что нам нечего волноваться. Тем не менее, у него болело сердце, его бил озноб и проявились другие первые признаки болезни. К счастью, после нескольких обильных потоотделений и благодаря принятым лекарствам, он вскоре был поставлен на ноги, и уже на следующий день мы полностью убедились в его выздоровлении.
После того, как он отдал все необходимые распоряжения, он сам наблюдал за выполнением таких из них, как постройка госпиталей в различных частях города, бесплатная помощь бедным, снабжение Москвы продовольствием, создание приютов для детей, которых холера сделала сиротами. Утром 7 сентября после 10-ти дневного пребывания, император уехал из Москвы и вечером приехал в Тверь. Он остановился во дворце, в котором когда-то жила великая княгиня Екатерина со своим супругом тверским генерал-губернатором принцем Ольденбургским. Здесь в специально отведенной комн