Но в этот решительный момент военная удача маршала Дибича отвернулась от него. Он колебался сформировать атакующие колонны, затем он остановил наступательный порыв и выпустил из рук победу. Отступив таким образом, он обесценил самопожертвованность военной операции и потерял свою славу. Он породил войну там, где было бы достаточно одной простой экспедиции, как удара молнии могущественного государя России против слабых бунтовщиков маленького польского королевства. Эта ошибка, еще более серьезная в тех обстоятельствах, более политических, чем военных, могла бы быть исправлена, если бы Висла не представляла собой препятствия. Лед еще не был достаточно прочным для переправы целой армии. Потерянного дня или даже нескольких часов могло быть достаточно для того, чтобы восстановить оборону головного укрепления Праги, несколько упорядочить отступившие войска и вернуть варшавским руководителям надежду, как минимум на капитуляцию. Европа и Россия считали, что Дибич двигается к уверенной победе, даже поляки сражались скорее для поддержания воинской чести, чем из расчета на успех. Все разумные люди в Варшаве осуждали ложный и преступный порыв, вложивший в их руки оружие.
На следующий день Дибич понял сделанную им огромную ошибку. В течение еще нескольких дней он надеялся, что поляки, вразумленные итогами сражения, опрокинувшего их единственную армию, попросят у него пощады. Эту надежду поддерживало в нем и то обстоятельство, что из Варшавы были присланы парламентеры. Он потерял еще больше времени. Вражеские главари воспользовались этим для того, чтобы укрепить надежду и сопротивление, наконец, Дибич уже не мог более сомневаться в том, что он потерял плоды своей победы. Европа и Россия были этому очень удивлены.
Одни обвиняли фельдмаршала, другие не желали в этом видеть ничего другого, как подтверждение больших ресурсов Польши и слабости нашей армии. С этого момента Дибич потерял всю свою энергию и веру, возможно, чрезмерную в свои собственные таланты. В решительный момент, когда он шел во главе своих колонн, чтобы захватить укрепления Праги, один генерал посоветовал ему прекратить атаку с тем, чтобы избежать дальнейших потерь. Он имел слабость последовать этому совету. Он никогда не говорил, кто же именно дал ему этот совет, эту тайну он унес собой в могилу. Умирая, он сказал графу Орлову: «Мне дали этот пагубный совет, перед лицом императора и всей России я виновен в том, что последовал ему, командир единственный отвечает за все то, что произошло». Он глубоко переживал это заслуженное им осуждение, его благородная и преданная своему государю душа терзалась, эти чувства погасили его энергию и талант.
С этого времени он постоянно колебался. Считалось, что это великий князь Константин остановил его руку, готовую ударить по Праге и Варшаве. Вид этого города, где он жил и руководил в течение 15 лет, где он завязал большое количество связей, где познакомился со своей женой, где построил чудесное жилище, где остались все его привычки, этот вид в момент крушения, который приближался к Варшаве, мог тронуть душу великого князя и внушить ему желание спасти ее. Если это он дал тот совет, то он был жестоко наказан, так как вся возможная печаль и унижения следовали за ним по пятам и привели его через несколько месяцев в могилу, вдали от этой коварной Варшавы, о которой он так заботился.
Тем временем сражение у Праги и разные стычки, в которых участвовали разрозненные отряды, доказали, что поляки хорошо дерутся и что война будет достойной двух народов, имеющих единые славянские корни. Генерал Хлопицкий, бывший душой сражения, был ранен, диктатор князь Радзивилл также был выведен из строя. Показав свою значительную неспособность к делам, и будучи побежден демократической партией, он отказался от власти, которая была доверена молодому полковнику Кригонецкому[15], которого революция сделала генералом. Революционные лидеры видели в нем более активный и гибкий инструмент их проектов либеральных реформ.
Видя, что рассеялись последние надежды на разумное соглашение, которое едва поддерживалось в нем различными парламентерами, маршал Дибич пришел к убеждению, хотя и слишком поздно, что необходимо взяться за дело со свежими силами. Он также понял, что пролитая под Прагой кровь и пережитые армией невзгоды самого неудачного для войны времени года, лишь уменьшили его силы, но не принесли никаких результатов.
Во время продвижения нашей главной армии к Варшаве, во главе драгунской дивизии и нескольких казачьих полков генерал Крейц прикрывал наш левый фланг. Без сопротивления он занял Люблин, переправился по льду через Вислу, рассеял три тысячи человек из нового призыва, разбил и преследовал до Варшавы отряд под командованием генерала Дверницкого, который был прикрыть столицу с этой стороны. Но когда наше наступление остановилось перед Прагой, Дверницкий взял реванш: он оттеснил отряд генерала Крейца, который в беспорядке еще раз переправился через Вислу и, отступая перед неприятелем, сдал ему Люблин. Главной целью Дверницкого было добраться до земель Волыни. Видя, что своим фланговым движением Крейц открыл ему дорогу, тот поторопился воспользоваться этим и оставил в Люблине только слабый арьергард. На следующий день он был атакован Крейцем, который с боем захватил Люблин. Будучи информирован о движении неприятеля, маршал Дибич направил графа Толя с его отрядом для усиления Крейца. Опасаясь наделать ошибок, Дверницкий решил закрепиться на Висле. Но в результате ловкого маневра Крейца он оказался отрезан от нее и со всеми своими людьми укрылся в небольшой крепости Замостье.
С другой стороны, во главе небольшого отряда улан и кавалерийского корпуса военных поселенцев генерал Сакен опрокинул и полностью рассеял польские части, прикрывавшие территорию в окрестностях Плотцка. У них было убито много людей, а командир отряда был захвачен в плен.
В Пулавах, где обычно находилась старая княгиня Чарторыйская и откуда она поспешила скрыться при приближении наших войск, был почти полностью истреблен эскадрон казанских драгун. До этих пор местные жители совершенно не принимали участия в восстании, в связи с чем в этом эскадроне пренебрегли исполнением тех предосторожностей, которые необходимы при прохождении неприятельской территории. Этот эпизод стал практически единственным во время всего хода военных действий, который мог бы заставить поверить в активное участие мирных жителей во враждебных действиях против нас. Одна женщина из полного ненависти дома княгини Чарторыйской задумала это коварство и, обманув бдительность офицеров этого эскадрона радушным приемом, предупредила польские войска по другую сторону Вислы, а также вооружила прислугу в Пулавах.
Тем временем, граф Дибич решился, наконец, на активные действия, он вышел на берег Вислы и начал свои приготовления для того, чтобы произвести переправу и перенести основные события на левый берег этой реки, во внутренние части королевства.
Он оставил Литовский корпус наблюдать за дорогой Брест, которая служила главным средством сообщения с Россией, командование авангардом этого корпуса, находившимся перед головным укреплением Праги, было им поручено генералу Гейсмару. Вспомогательные силы находились на достаточно большом расстоянии, а главная квартира генерала Розена, который командовал этими войсками, была в Дембевчах. Такая диспозиция передавала неприятелю все преимущества инициативы, чем он и не замедлил воспользоваться.
Собрав все свои силы, 19 марта неприятель предпринял неожиданную вылазку из укреплений Праги и в один момент опрокинул слабый авангард генерала Гейсмара, который, отступая в беспорядке, увлек за собой первые эшелоны корпуса. Войска остановились и смогли занять позицию только на уровне последних эшелонов, где собрался весь корпус. Но войска были подавлены отступлением своего авангарда и неожиданной вылазкой неприятеля. Поляки же, напротив, были воодушевлены этими первыми успехами и стремительно пошли в атаку. Сражение приняло всеобщий и кровопролитный характер, перед значительно превосходившим численно неприятелем Розен принял решение отступить и найти лучшую позицию в Минске. Преследуемые со шпагой в руке, наши войска понесли большие потери. Увидев перед собой в первый раз отступающий русский флаг, поляки удвоили свои усилия, им удалось захватить пушки и несколько тысяч пленных. Эта победа накалила обстановку в Варшаве, воодушевила поляков во всех русских, австрийских и прусских провинциях, а также дала нашим врагам в Европе первую надежду на возможную борьбу между Польшей и могущественной Россией.
Узнав об этом поражении, которое он должен был предвидеть, Дибич остановил свои приготовления с целью форсировать Вислу и направился на помощь генералу Розену. В первый же момент он принял единственное решение, которое диктовалось расстановкой сил — отрезать пути отступления неприятеля и атаковать его с тыла. Польская армия не имела бы шансов избежать полного поражения. Но, будучи всегда смелым в проектах, едва армия прошла половину пути к Праге, как он поменял свое решение и двинулся прямо на соединение с разбитым корпусом. Затем он пошел еще дальше и расположился позади него, превратив этот деморализованный и уменьшившийся почти наполовину после сражения корпус в свой авангард. Этот ошибочный маневр показал нашу слабость, дал возможность полякам воспользоваться всеми преимуществами своей легкой победы и предоставил им время в полном порядке отойти к Варшаве, сохранив свои военные трофеи и весь восторг своего неожиданного успеха.
Дибич удовлетворился преследованием отступающего неприятеля, расположил свою главную квартиру в Седлеце и поставил широким лагерем всю свою армию. Он хотел дать войскам отдохнуть, реорганизовать корпус генерала Розена и ожидать дальнейшего развития событий вместо того, чтобы направлять их. Это были настоящие зимние квартиры.
Тем временем, из Белостока прибыл гвардейский корпус, он заполнил всю территорию, поставив лагеря от Ломжи и Остроленки до Пултуска. Поляки воспользовались этим своего рода перемирием с тем, чтобы увеличить свою армию, призвав на военную службу крестьян, чтобы поддержать связи с интеллигенцией Франции и Англии, и особенно для того, чтобы спровоцировать столкновения в исконно наших польских землях. Известия о сопротивлении и об успехах национальной армии взбудоражило там умы. Польское вольнодумие уже давало себя знать, затем укрепились надежды на восс