сражались, но были вынуждены уступить бесстрашию и дисциплине наших войск. Опустившиеся сумерки положили конец резне, в наших руках остались 130 артиллерийских орудий, внешние укрепления и предместья столицы, а также более 4 тысяч пленных.
Несмотря на два дня смертельного сражения, на многочисленные приступы, на чувствительные потери убитыми и раненными (около 2 тысяч убитыми и более 4 тысяч раненными, причем офицеры составляли огромную их часть), на призывы к отмщению, ни один солдат не ворвался в жилой дом, ни один безоружный житель не пострадал и наши батальоны на улицах Варшавы были столь же дисциплинированы и послушны, как на учениях.
В то время как наши храбрые солдаты постепенно завоевывали разрозненные укрепления и, наконец, захватили всю крепостную стену, которая защищала мятежный город, внутри него властями и радикально настроенными патриотами овладевали хаос, колебания, ревность и страх. Они надеялись на то, что штурм либо не состоится, либо будет отбит, на то, что Ромарино вернется вовремя, на то, что маршал захочет вести переговоры и что он примет выгодные для них условия капитуляции. Как только артиллерийская канонада прервала их блестящие и бесполезные дискуссии, на наши аванпосты вновь прибыл Прондзинский, который сообщил, что Сейм наделил генерала Круковецкого полномочиями заключить капитуляцию. Тогда маршал послал к Круковецкому вместе с Прондзинским генерала Берга с тем, чтобы договориться об условиях капитуляции на основе полной сдачи, но с тем, чтобы спасти город и избежать обоюдного пролития крови, заявив, впрочем, что атака не может быть прервана.
Устрашенный и измученный глупостью вождей, которые не могли договориться, Круковецкий написал письмо императору, в котором он от имени всей нации выражал ему покорность и просил только о полном прощении для всех поляков. Это письмо заранее предвосхищало милосердие государя, и маршал посчитал его недостаточным. Таким образом, Берг и Прондзинский были вынуждены в гуще сражения, осыпаемые ядрами и в огне пожаров, неоднократно ездить в Варшаву и в главную квартиру Паскевича, который и сам был сброшен с лошади рикошетированным ядром. Наступление темноты прервало сражение, которое не было еще закончено. Оттесненные на улицы Варшавы польские батальоны были перестроены под защитой заранее приготовленных баррикад и укрепленных домов, и они были готовы с наступлением рассвета дать последнее и кровавое сражение. Паскевич предупредил, что если к 4 часам утра польская армия не уйдет из города и не перейдет на другой берег Вислы, то штурм будет возобновлен, и все связанные с этим несчастья падут на голову Круковецкого. В 11 часов вечера Берг и Прондзинский, которым было поручено сообщить этот ультиматум Паскевича, подъехали к Королевскому дворцу, в котором собрался почти весь Генеральный штаб восставшей армии, все члены Сейма и большое количество знати. Они были в полном вооружении, но крайне предупредительны к посланцу Паскевича. Именно ему оказывались знаки внимания, его убеждали в непоследовательности бунта, снимали с себя за него ответственность. На этом собрании не было только Круковецкого, и именно его громко обвиняли в создании препятствий к примирению. Время шло, а он так и не приходил. Наконец, он появился и заявил Бергу, что больше не является диктатором, что его полномочия окончены, и что он ничего не может поделать с сумасшедшими, именно так он назвал власти, которые на протяжении 8 месяцев правили Польшей. Тогда Берг обратился к командовавшему войсками графу Малаховскому, и потребовал от него скорейшего ответа. Видя, что приближается решительный час, он принял, наконец, требования маршала. Войска вышли из Варшавы, перешли по мосту Вислу и двигались от Праги к Плоцку. Все это было предусмотрено приказами императора, переданными ему еще с самого начала бунта. Тут же были отправлены приказы Ромарино, который уже приближался к Варшаве, так же как и всем другим отрядам прекратить военные действия. Нация просила прощения и выражала покорность своему законному королю. Жители столицы молили победителей о великодушии.
Во главе гвардии первым в этот город, из которого бунт изгнал императора, вошел великий князь Михаил. Его отряд отличался красотой выправки и дисциплинированностью, свойственными гвардии в Петербурге. В город вошли все основные силы гвардии, и это возвращение всевластия государя не сопровождалось ни малейшими проявлениями беспорядка или насилия. В тот же день открылись магазины, и люди свободно прогуливались на улицах того самого города, который еще вчера сотрясался от артиллерийской канонады. Генерал-губернатором Варшавы маршал назначил графа Витта, он сформировал временное правительство и направил к императору князя Суворова с рапортом об этом величайшем примирении. Он приехал в Царское село, куда за два дня до этого маршал направил диспозицию войск и свой приказ о штурме на следующий день. Можно только догадываться, с каким нетерпением император ожидал последующих сообщений, и в каком беспокойстве были все те, кто знал об этих первых сообщениях. Санитарный кордон вокруг Царского села задержал Суворова на некотором расстоянии от места пребывания императора, который прибыл туда и лично привез Суворова во дворец. Там он воздал благодарность Богу, что было всегда его первым побуждением, уже через несколько минут дворец наполнился людьми, и радость охватила всех вокруг.
Вместе с остатками польской армии из Варшавы ушла часть делегатов польского Сейма и некоторые из руководителей бунта, которые посчитали себя наиболее виновными. Не рассчитывая получить прощение за свои преступления, они сделали все возможное для того, чтобы убедить генералов и солдат в том, что дело национального спасения еще не проиграно, что Польша — это не только Варшава. Они утверждали, что спасение родины находится в руках армии, и требовали продолжения борьбы. За несколько дней до этого, предчувствуя падение столицы, Чарторыйский бежал и присоединился к Ромарино. Ему не составило особого труда убедить этого авантюриста не подчиниться приказам, которые были посланы как следствие капитуляции, и двигаться к границам Австрии. Другие руководители отрядов, такие как Козинский и Рожнецкий, также продолжали борьбу, а гарнизоны Модлина и Замостья последовали их примеру и не открыли свои ворота. Фактически условия капитуляции были нарушены и тем самым поляки утратили последнюю надежду, которую они еще могли питать, заключить соглашение, основанное на видимости подчинения приказам своего государя. Война была продолжена, и она вернула польскую армию и всю страну к подчинению законам военного времени.
Высказанная Европой и особенно либералами Германии, Франции и Англии огромная симпатия к бунтовщикам была болезненно ущемлена известием о взятии Варшавы. В газетах, спорах в домах и в парламентах Парижа и Лондона возобновились проклятия против императора Николая и выражения сочувствия к судьбам Польши. Военный успех, повысивший репутацию нашей армии, устрашил враждебно настроенные к нам правительства, а исключительные дисциплина и порядок, сопровождавшие штурм и выказанные после него, удивили и разозлили наших противников, которые были вынуждены отдать им дань уважения. Находившийся в Седлеце напротив генерала Розена Ромарино двинулся к верховьям Вислы с тем, чтобы приблизиться к Галиции. В Ковеле он остановился и предложил начать переговоры. Розен ответил, что ему не остается ничего другого, как сдаться на милость победителя. После этого он продолжил свое движение со стремительностью позорного бегства. Его преследовал авангард Розена и отряд генерала Красовского, который прибыл из 1-й армии фельдмаршала Остен-Сакена способствовать окончанию войны.
К.А. Крейц.
В Йозефово Ромарино попытался остановить преследование, но был побит и отброшен. В Рохово во главе нескольких батальонов генерал Головин опрокинул главные силы поляков. Около Савихвоста он еще пытался сопротивляться, но был в штыковую атакован двумя полками егерей, под предводительством лично генерала Красовского, после чего его войска рассеялись и перешли австрийскую границу около Борова. Также как Дверницкий и Гелгуд, Ромарино избежал полного поражения, только сложив оружие на чужой земле. Оказав генералу Розену помощь в разгроме Ромарино, генерал Красовский перешел через Вислу с тем, чтобы разбить отряд Каминского. Он настиг его в Стобницах, опрокинул и со шпагой в руке преследовал до границ Кракова, где Каминский всего с несколькими офицерами нашел свое спасение. Весь его личный состав — 3 тысячи человек пехоты и 2 тысячи человек кавалерии — был распылен или взят в плен.
С другой стороны генерал Ридигер преследовал Рожнецкого. Он обнаружил арьергард неприятеля построившимся в боевые порядки позади деревни Михайловка, с ходу атаковал его, опрокинул и взял 1200 пленных. Затем он безостановочно преследовал его и вынудил перейти через границу около Кракова. Там австрийцы встретили этих новых беглецов, разоружили их и на сей раз рассматривали их как военнопленных. Оставались войска, которые покинули Варшаву при условии сдаться в Плоцке. Некоторые революционные вожди, такие как Немоевский, Муравский и другие, которые убежали из Варшавы, вынудили командующего войсками Малаховского остановиться под прикрытием пушек Модлина и продолжить военные действия. Не сумев преодолеть разногласия, они там сместили с должности Малаховского и назначили вместо него генерала Рибинского, а Немоевский стал председателем временного правительства. Генерал Берг был послан маршалом Паскевичем для того, чтобы настаивать на исполнении поляками тех условий, на которых он был готов остановить последний штурм на улицах Варшавы. Но злоба заставила их высокомерно принять посланника их победителя, и существенно усилив гарнизон Модлина, Рибинский начал приготовления в Плоцке с тем, чтобы возобновить войну и перенести ее на левый берег Вислы. Тогда Паскевич оставил в Варшаве часть войск под командованием графа Витта, направил генерала Крейца блокировать Модлин, граф Пален получил приказ спуститься по левому берегу Вислы, и он сам во главе гвардейского корпуса и корпуса гренадер двинулся против бунтовщиков. Те уже начали свой переход через реку, но, видя, что корпус под командованием графа Палена их опередил, оставили свой замысел и со всеми силами направились к Рогово. Ускоренным темпом маршал настиг их у Рупина. Видя, что сражение неизбежно, и что у них нет иного пути отступления, как на территорию Пруссии, поляки решились перейти границу и там сложить оружие. Всего их было