отинцев, которые бросились на эту шайку, вдохновленную ложными надеждами и шампанским. Обменявшись с ними несколькими ружейными выстрелами, эти неосторожные патриоты обратились в бегство с той же стремительностью, с которой они спровоцировали сражение. Некоторые из них были убиты, другие взяты в плен, а остальные были обязаны своим спасением только быстроте своих лошадей и близостью границы. Проникшие на нашу территорию эмиссары, проповедовавшие неповиновение, начали разбегаться в разные стороны. Некоторые из них были схвачены, другие — выданы своими же соотечественниками либо опознаны и арестованы польскими жандармами. Так окончилась эта преступная и ложная попытка, которая представила дополнительные доказательства непоследовательности и гнусности этой нации. Эти люди поставили под удар многих своих родных и большое число мирных жителей, слишком слабых или слишком доверчивых для того, чтобы сообщить властям об их отступлении. Очень скоро следствие было завершено, все те, кто запятнал свои руки кровью наших солдат, были приговорены к смертной казни, несколько из них были отправлены в ссылку или посажены в карцер. Власти всячески стремились сократить число наказанных, вскоре эти безумцы были забыты, а их бунт проклят самими поляками, которые почувствовали, насколько они были обязаны правительству России за его присмотр и заботы.
Один из этих безумцев по фамилии Шиманский, сбежавший в Литву, должен был быть повешен, но своим искренним признанием и, по-видимому, полным раскаянием заслужил пощаду. Его привезли в Петербург, где я встречался с ним много раз. В беседах он излил мне душу, назвал всех сообщников, детально описал все заговоры, спланированные в революционных комитетах Парижа, обрисовал способы, использованные для того, чтобы соблазнить и обмануть легкомысленные и восприимчивые головы. Он рассказал о клятвах, которые их заставляли принимать, о полученных их сторонниками инструкциях. Наконец, в благодарность за оставленную ему императором жизнь, несмотря на его преступления, он попросился на службу с тем же рвением и преданностью, с которыми он служил делу, признанному им теперь как подлое и преступное. Я поверил ему, и он получил полную свободу. Он уехал в Германию, тронутый благородным поступком императора по отношению к его матери, она была бедна и очень несчастна от поведения своего сына. Ее успокоили, и она получила денежную помощь. Шиманский написал мне из Гамбурга, затем из Франкфурта с тем, чтобы рассказать о демагогических выпадах против России. Затем он приехал в Париж и оттуда написал мне самое подлое и полное грязных проклятий в адрес императора письмо, переполненное угрозами тому, кто только что спас его от смерти.
Тем же летом, однажды утром молодой поляк пришел ко мне и попросил принять его наедине с тем, чтобы рассказать о какой-то тайне. Я приказал привести его ко мне в кабинет. Без долгих вступлений он мне рассказал, что приехал в Петербург для того, чтобы отомстить за свою порабощенную родину и освободить мир от тирана, каким был Николай. Он заявил, что лучшим доказательством его мужества, достаточного для исполнения подобного плана, является смелость, с которой он явился ко мне об этом рассказать. Он верил в то, что Россия несчастна, и обвинял императора в том, что Польша сведена до положения постыдного рабства. Он принял на веру все то, о чем ему рассказывали за пределами страны, и то, что ему там довелось прочитать. Приехав в Петербург, он занимался поиском средств исполнения того плана, который привел его сюда, здесь он встретился со своими соотечественниками и был весьма удивлен, видя их на свободе, некоторые чиновники были даже отмечены наградами. Все они отдавали должное достоинствам императора, он с удивлением увидел счастье, спокойствие и богатство жителей этой огромной и великолепной столицы. Тогда он стал с интересом наводить справки об императоре, расспрашивать о тех чувствах, которые он внушал. Повсюду и от всех людей он слышал только похвалу и слова преданности, наконец, он получил возможность сам увидеть императора, и вся его ненависть превратилась в восхищение по отношению к нему и в отвращение к тем, кто клеветал на этого государя. Он сказал, что готов понести наказание за задуманное им преступление, которое он решил исполнить. Я ему сказал, что его прощение является результатом его признания, что он остается свободным в своих действиях, и что я доложу императору обо всем, что только что услышал. Через несколько дней я вызвал его в Петергоф и проводил в кабинет Его Величества. Император принял его с той простотой и искренней приветливостью, которая удивляла всех, кто в первый раз представал перед ним. Он подробно расспросил о его жизни и о причинах, заставивших его поднять на него руку. Молодой поляк отвечал спокойно и без волнения, он рассказал о своей жизни, о своей ненависти к императору, о своем приезде в Петербург, об удивлении тем, что он здесь увидел и услышал, о случившейся в нем внутренней перемене и о мучивших его угрызениях совести. Император доброжелательно спросил о том, чем он хотел бы заняться в будущем. Служить Вам, сир, был ответ.
— Где?
— В Польше, сир.
Повернувшись ко мне, император приказал написать маршалу Паскевичу о том, чтобы он принял на службу этого молодого человека в соответствии с его способностями и желаниями. Глубоко взволнованный он вышел из кабинета императора, пожал мне руку и сказал: «Я заслужу своей преданностью такое благородство и великодушие».
Другое бедствие должно было еще поразить Россию, вызвать у императора новые потрясения и дать ему лишний повод проявить деятельность и отеческую заботу к подданным. Почти во всей империи был неурожай, а в некоторых губерниях земля не родила вообще ничего. Трава была выжжена, запасать было нечего, на огородах не уродились овощи, и даже картофель не оправдал ожиданий и трудов земледельцев. Многочисленные стада баранов, во множестве пасшиеся на плодородных южных землях, которые своей шерстью способствовали изобилию и промышленности в этих местах, из-за отсутствия пищи теряли тысячи голов. Собственники направляли стада на несколько сот верст вглубь страны и жертвовали половиной поголовья для того, чтобы прокормить оставшихся. В Малороссии быки и коровы околевали, и крестьяне теряли свои последние запасы. На широких равнинах казачьего Дона и на Кавказской линии самые прекрасные и многочисленные табуны лошадей издыхали из-за отсутствия пастбищ и даже из-за нехватки воды, так как многомесячная засуха иссушила все ее источники. Зерна не хватало, и несчастные крестьяне оказались в страшной нищете. Большей части населения нашей обширной империи грозил голод со всеми его ужасами.
Не дожидаясь докладов своих губернаторов, император отдал спешные и самые точные приказания Комитету министров с тем, чтобы учесть нужды народа, произвести закупки, послать зерно, проконтролировать обработку земли к осени. Он направил своих адъютантов наблюдать за распределением зерна, оказать самым нуждающимся денежную или иную помощь. Он дал самые суровые указания губернаторам и предводителям дворянства, приказал открыть казенные и губернские склады, направил людей в германские порты для значительных закупок зерна с тем, чтобы заполнить опустевшие склады, выделил из казны резервы, превышавшие 20 миллионов, для покрытия всех этих неожиданных расходов. Необычайная энергия, которую он проявил в этих условиях, и которую сумел внушить всем чиновникам, спасла его народ от голода и сильно увеличила чувство любви и признательности, которые люди уже к нему испытывали.
На протяжении многих лет французский император высказывал желание лично познакомиться с императором Николаем. Революция, которая вознесла Луи-Филиппа на квазиреспубликанский трон Франции; революция в Бельгии, которая фактически присоединила эту страну к системе тюильрийской политики; неудавшийся бунт в Польше, который отозвался в австрийской Галиции призывами к независимости и к отделению; революционные движения в Италии и в Швейцарии; обсуждение реформ в Англии; упорядочивание германских государств — все это устрашило Венский двор и заставило его забыть свое ревнивое отношение к могуществу России и осознать необычайную спешность воссоединения тех связей, которые в 1814 и 1815 годах позволили ей вернуть свою свободу и получить решающее влияние в Германии. Австрийский посол при нашем дворе граф Фикельмон уже прямо и открыто готовил это сближение, которого требовала мудрая и предусмотрительная политика, и которую долгие годы мы считали необходимой.
Всегда колебавшаяся в своих планах Пруссия, подверженная воинственной горячке и неосторожности своих принцев, прямо противоположной пассивному спокойствию прусского короля, разделенная в своих принципах между полностью монархической армией и либеральной третью государства, также почувствовала необходимость присоединиться к этому же старинному союзу, который спас ее в 1813 и 1814 годах, и который стал ее единственной поддержкой против конституционных и демагогических идей, наполнивших ее земли. Австрия и Пруссия, наконец, признали, что император Николай был опорой того сооружения, которое объединяло монархические правительства, поддерживало мир в Европе и служило щитом против наступления демократии и против революционных настроений, соединявших Париж и Лондон.
Договоренность о подобной встрече была достигнута, что с воодушевлением было воспринято императором, который расценивал ее как крайне важную, он считал себя призванным оказать помощь монархам, под которыми колебались их троны.
С целью не особенно тревожить парижский и лондонский кабинеты, на которые этот великий союз произвел огромное впечатление, было решено, что император повидается с государями Австрии и Пруссии по отдельности с тем, чтобы не придавать этим встречам характера официального конгресса. Для свидания с императором король Пруссии выбрал Шведт, а Франц I — небольшой городок Мюнхенгрец.
Вечером 15 августа в Петергофе государь поднялся на борт парохода «Ижора». Так как ночь была очень темной, сигнальные огни и фонари освещали берег и укрепления Кронштадта. Кроме императора на борту также находились министр императорского двора князь Волконский, граф Алексей Орлов и я. Вскоре «Ижора» оставила за кормой огни Петергофа и Кронштадта, к рассвету мы были уже далеко в море и, исходя из скорости судна, могли вычислить день и час прибытия в Штеттин, куда уже были направлены наши кареты для того, чтобы в них ехать в Шведт. Ветер крепчал и с каждым час