димыми молодыми офицерами из моей свиты. Мы ужинали на почтовой станции у ее владельца, пригласили его с нами за стол и очень забавлялись его нелюбезным видом.
Нам потребовались лишь сутки для того, чтобы добраться до Вены. Для этой страны, где почтальоны, лошади и путешественники никогда не торопятся, скорость была небывалой.
На подъезде к Вене император взял в свою коляску князя Лихтенштейна, а я занял место в его экипаже вместе с его молодым адъютантом. Наша коляска двигалась впереди, и мы добрались до посольского дома, совершенно не привлекая внимания прохожих. Исключение составили несколько человек, которые знали меня в лицо и казались удивленными, увидев меня. Дверь посольства была закрыта, и я первым выскочил из коляски. Появился швейцар и, увидев русского генерала, за которым следовал еще один экипаж, принялся с таким усердием звонить в свой колокольчик, что служащие и сотрудники посольства сбежались из всех помещений, как по звуку набата. Один из слуг посла Татищева узнал меня и повел нас по парадной лестнице, так и не признав того, кто следовал за мной. Я спросил у него, где кабинет посла, и когда я показал ему ключ, то он и его товарищи посмотрели на меня с удивлением. Потом император спросил у другого, русского по происхождению лакея, не приходилось ли ему видеть на улицах Петербурга его фигуру, этот вопрос произвел действие электрического удара. Я еле успел приказать закрыть ворота и никого не впускать, как вся улица перед посольством заполнилась народом. Императору был приготовлен экипаж и после часового приведения себя в порядок он поехал в Шенбрунн, где жила императрица-мать Новость о прибытии русского монарха распространилась с быстротой молнии. Едва я успел спешно одеться, как получил записку от княгини Меттерних, в которой она умоляла меня приехать к ней, а мои комнаты наполнились сотрудниками посольства, посыльными коменданта и всех властей столицы, которые хотели убедиться в правдивости столь неожиданного и любезного визита. На улицах царило оживление, люди встречались, поздравляли друг друга, Вена была полна слухов. Австрийский посол в Англии князь Эстергази два дня назад видел императора в Праге и был уверен в его отъезде в Силезию, он прибыл в Вену через три часа после нас и был поражен оживлением, царившем на улицах и в собственном его доме. Он не мог поверить данным ему по этому поводу объяснениям и без промедления приехал ко мне с тем, чтобы самому убедиться в их правдивости. Мы оба посмеялись над его удивлением. Княгиня Меттерних бросилась мне на шею и была сама не своя от радости, когда я сообщил ей о том, что во второй половине дня после визита к императрице-матери Император прямиком приедет к ней с тем, чтобы вручить письмо от мужа. То любезное внимание, которое император оказал вдове и памяти Франца I, драгоценная память о котором была жива среди венцев, расположила к нему все слои населения, от членов императорской фамилии до представителей низших классов. Светские дамы толпились на лестнице и в вестибюле посольства с тем, чтобы мельком увидеть проходящего Николая. На улицах люди бежали за его коляской, и с энтузиазмом приветствовали сотрудников посольства. Ранним утром следующего дня император вышел во фраке с князем Лихтенштейна[26], чтобы осмотреть город. Он зашел в несколько лавок и накупил подарков своей супруге, вернувшись, он нанял фиакр, в котором вместе с князем Лихтенштейном, поехал в монастырь, где был похоронен император Франц. Один из монахов открыл склеп и стал свидетелем того уважения и волнения, с которыми Николай приблизился к гробнице с останками этого великого государя. Это посещение захоронения еще увеличило восторги жителей Вены, нанятый им фиакр стал предметом всеобщего любопытства, с этих пор его стали изображать на гравюрах, заполнивших все лавки.
Испытав счастье принимать у себя Государя, княгиня Меттерних умоляла меня устроить повторный визит вечером. Император пожелал, чтобы я сопровождал его, может быть, из опасения потерять голову в обществе привлекательной женщины, которая самым очаровательным образом предавалась своей радости. Со своей стороны, также не доверяя себе при беседе с красивейшим мужчиной Европы, она пригласила двух своих родственниц[27]. Таким образом, нас было четверо. Я тогда уже лег спать, чтобы немного отдохнуть, но пришлось вставать, приводить себя в порядок и отправиться на эту встречу, которая прошла очень любезно с обеих сторон, но несколько напряженно.
Вдовствующая австрийская императрица Каролина Августа.
Сразу по приезде был отправлен курьер к Венгерскому палатину, который на следующий день приехал представиться своему августейшему шурину, которого он только раз видел в двухлетнем возрасте в Петербурге во время свадьбы с великой княгиней Александрой[28].
Многие высокопоставленные чиновники стремились быть представленными императору России, войска также хотели показаться ему, но у меня был приказ ответить на все эти предложения, что император приехал в Вену только для того, чтобы приветствовать императрицу-мать, что он не может принять никого и уедет на следующий день. Между теми, он устроил прием для сотрудников посольства и других русских, живших в Вене. Государь был с визитом у княгини Лихтенштейн-матери и у графини Чернышевой, супруги нашего военного министра, от которой он направил курьера сообщить ее мужу и всей России о своем пребывании в столице Австрии.
После обеда мы отправились в путь, обратно в Прагу. Хозяева почтовых станций и почтальоны, на этот раз знавшие, кого они обслуживают, принимали нас тем радушнее, что осознали, в какое заблуждение с нашей помощью они впали. Повсюду мы встречали радостные и приветливые лица.
На следующий день после обеда мы прибыли в Прагу, и остановились во дворе, где молодой государь и его супруга не могли найти подходящих слов для того, чтобы выразить императору свою признательность за только что предпринятую им поездку. Она в очень высокой степени польстила чувствам и самолюбию австрийцев. Император привез князю Меттерниху письмо от его жены, а я отправился к себе с тем, чтобы подготовить все для отъезда вечером этого же дня и что-нибудь перекусить.
Наш посол Татищев явился ко мне с тем, чтобы выслушать рассказ о нашем пребывании в Вене и сообщить мне о той радости, которую оно вызвало при австрийском дворе. Через несколько минут пришел князь Меттерних, очень тронутый приемом, оказанным ему императором, и, особенно, тем, что за последние сутки тот трижды соблаговолил навестить его супругу. Он прочел мне исполненное восторга письмо своей жены, а также письмо от эрцгерцога Людвига, написанное в том же духе. Князь оставил мне на память отчет генерал-губернатора Оттенфельса, в котором говорилось:
— Князь! Со времени моего последнего донесения, которое я имел честь направить Вашему сиятельству 7 октября, мы стали свидетелями события столь необычайного и неожиданного, что, только увидев все собственными глазами, мы поверили в его правдивость. Когда вчера в два часа пополудни меня известили, что в Вену прибыл российский император и что он остановился в своем посольском доме, я посчитал человека, принесшего мне эту новость, ненормальным. Но к величайшему изумлению, почти повсеместное недоверие вскоре уступило место чувству восхищения и умиления, при виде того, как этот августейший государь направился в Шенбрунн с тем, чтобы выразить Ее Величеству императрице-матери свое глубокое уважение. Не возьмусь передать Вашему сиятельству все подробности кратковременного пребывания императора Николая в нашей столице. Вы найдете их в приложенном письме княгини, которая имела честь несколько раз принимать у себя этого государя. Но о чем я не могу умолчать, так это о том чрезвычайно благоприятном впечатлении на общественное мнение, которое явилось результатом благородного решения, исполненного Его Величеством, и того, как именно он его претворил в жизнь. Это событие гораздо более красноречиво и самым благоприятным образом утверждает самый тесный союз, существующий между двумя августейшими фамилиями, чем это смогли бы сделать дипломатические акты. Я не могу доложить Вашему сиятельству, ни о каком другом хоть сколько-нибудь интересном событии, ни направить какой-либо другой отчет о наших иностранных делах. Примите и прочее.
Затем князь Меттерних прочитал мне все новости, которые он получил за последнее время, а также приказы и инструкции, которые он направил со своей стороны, наконец, он с такой прямотой и горячностью говорил со мной о делах австрийского правительства, что они сделали бы честь даже графу Нессельроде, если бы он рассказывал мне для передачи государю о положении петербургского кабинета.
В полночь мы простились с австрийским двором, сели в коляску и уехали из Праги. Без остановок мы направились через Траутенау в Фишбах, куда прибыли во второй половине дня. Мы остановились в красивом готическом замке принца Вильгельма, где уже находился прусский король и члены его семьи. Сюда же были приглашены окрестные владельцы, так что за обедом собралось многочисленное общество. По этому случаю столы были поставлены в изящной галерее, примыкавшей к замку и специально для этого построенной в саду. Здесь император простился со своей супругой, поехавшей прямо в Царское Село. Оба они простились с прусским королем, преклонный возраст которого внушал опасения, что это могло быть их последнее прощание.
В ночь с 1 на 2 октября мы направились в Царство Польское, а императрица с великой княгиней Ольгой должны были покинуть Фишбах утром 2 октября. Ночью через двое суток мы прибыли в Калиш, где ненадолго остановились в том самом дворце, который за несколько недель до этого был столь наполнен посетителями. Теперь же мы нашли в нем лишь несколько слуг и дворцовых поваров, которые были столь любезны, что приготовили нам великолепный ужин. После скверной прусской и австрийской кухни, эта пища несколько утолила мой аппетит. В замке Лович нас встретил маршал Паскевич, мы пообедали с ним и провели там ноч