88.
Когда принесли рябчика, Наташа нарезала его кусочками и кормила отца. Он жевал и выплевывал, но, видимо, уставал. Ольга помогала сестре. Вскоре Герцен попросил всех выйти и дать ему заснуть, но едва все вышли, он позвал всех обратно и говорил, что его бросили одного.
Сон его был тревожен и мало-помалу перешел в бред с открытыми глазами. За его кроватью висело зеркало, в котором виднелось окно. Это зеркало стало занимать Александра Ивановича, а потом и беспокоить.
– Как это мы два месяца живем здесь и не знали, что здесь всё на виду и все дамы? – сказал Герцен.
Я успокаивала его, говоря, что в комнате никого нет и это не окно, а зеркало. Но, по-видимому, он уже не вполне ясно понимал речь. Мы с Наташей завесили зеркало черной шалью; это успокоило Герцена на время, но он все-таки тревожно смотрел на карнизы и всё хотел что-то схватить руками, а иногда показывал пальцем куда-то вдаль. Беспокойство его усиливалось.
Поутру он сказал доктору, что желает перейти в другую комнату, а по отъезде Шарко велел достать всё, во что бы переодеться, и хотел встать.
– Эта комната не моя, – говорил он, – это комната в пансионе Ровиго. Я встану и взгляну, куда выходят окна: на улицу или на двор.
Настало время обеда, Наташа не хотела идти без меня, потому мы вышли все; едва сели в столовой, как Ольга, заметив мое беспокойство, сказала, что пойдет посмотреть, не нужно ли чего больному, и выбежала из комнаты; но это не могло меня успокоить. Я встала и пошла к нему. Наташа последовала за мною. Мы застали Александра Ивановича в большом волнении, глаза его беспокойно блуждали по комнате. Он потребовал свой портфель (который всё время лежал под его подушкой). Наташа подала. Дрожащими руками он открыл его, пересчитал ассигнации и отдал его опять Наташе, говоря:
– Положи всё в шкап, запри и ключ отдай Натали. Потом стал беспокоиться о своих часах.
– Что, если мои часы украли? – говорил он. – Как мне тогда быть?
– Не беспокойся, – сказала я, – часы твои в шкапу. По-видимому, он не слыхал этого и стал говорить по-немецки.
– Быть может, ты желаешь видеть Мейзенбуг? Не позвать ли ее? – сказала я.
– Что ты, – отвечал он, – она давно умерла, ты позабыла.
Наконец беспокойство больного достигло крайних пределов. Он был уверен, что возле его комнаты собрались дамы, и требовал объяснить им, что не может встать. Чтобы успокоить его, я уходила в другую комнату, но он не верил.
– Нет, ты не так скажешь, – говорил он, – я сам пойду.
Тогда Наташа села у кровати и тихо клала его ноги на постель, когда он спускал их, чтобы уйти.
Я села по другую сторону и также старалась удержать Герцена, целовала ему руки. Он смотрел на всё равнодушно.
Наташа не знала еще, что означает желание уйти… Когда она встала и вышла на минуту из комнаты, то Александр Иванович сказал твердо:
– Ну, Натали, не удерживай меня более, пусти....
– Куда же ты хочешь идти? – спросила я.
– Я хочу уехать отсюда, – отвечал он.
– Подождем, мой друг, до утра, – отвечала я. – Ольга и Лиза еще спят, а как проснутся, мы поедем все вместе.
– Нет, – возразил он, – до утра мне ждать нельзя. Да и зачем брать Лизу? Ведь мы никуда не едем. Пусти же меня.
– Нет, одного не пущу, возьми и меня с собой, – сказала я.
– Дай руку, если хочешь. Пойдем и предстанем перед судом Господа.
Когда бред усиливался, он кричал кому-то вверх:
– Monsieur, arrêtez l'omnibus, je vous en prie, ou une voiture â quatre places. Pardon, madame, que je ne me lève pas, j'ai des jambes rhumatismales. Pouvons-nous profiter de votre voiture, monsieur, cela ne vous fâche pas?89 Пусти меня, Натали, никто не хочет приехать последним.
– Подождем Лизу, – сказала я.
– Нет, не удерживайте меня. Я боюсь, чтобы Ольга и Мейзенбуг не сделали скандала, тогда весь Париж узнает, им нечем будет платить. Надо поскорее взять омнибус… – И он закричал сильным голосом: – Arrêtez-vous pavillon Rohan 24990! – a потом продолжал разговор с каким-то господином, сидящим наверху: – Monsieur, me voyez-vous de lé haut, moi je vous vois très-bien d'ici91. Какие огромные агенты теперь, я давно его знаю, ездил с ним в омнибусе.
Затем он стал просить шляпу. Я отвечала, что шляпа в шкафу. Тогда он стал собирать одеяло и придавать ему форму шляпы. Руки у него дрожали, и он передал мне одеяло, говоря:
– Натали, держи. Я возьму наши вещи, и пойдем. Возьмем с собою Тату. Я готов.
Затем Герцен опять требовал омнибус или карету. Дыхание становилось всё труднее и труднее, слова менее ясны, скоро он перестал говорить.
Время было за полночь.
Вероятно, жажда его мучила: он несколько раз хотел взять в рот одеяло. Я поняла, что он хочет пить, и сказала Тате:
– Дай ему выпить с ложечки.
Раза два он взял охотно, потом не мог или не хотел. Он дышал всё тяжелее. Моно помог положить его повыше, чтобы легче было дышать. Затем позвали Ольгу и Лизу, которые также спать не могли.
Все стали кругом его кровати; Тата держала его левую руку. Взоры Александра были обращены на нее. Я держала его другую руку. Ольга и Лиза стояли возле кровати за Татой, Мейзенбуг позади, а Моно у ног. Пробило два часа. Дыхание становилось реже. Тата попробовала дать ему пить, но я сделала ей знак не тревожить его. Дышал он всё тише. Наконец наступила та страшная тишина, которую слышно. Все молчали, как будто боясь нарушить ее.
– C’est fini, – сказал Моно.
Дети выбежали в другую комнату. Моно подвел ко мне мою дочь. Я погладила ее по голове и поцеловала. Я думала о Тате и как будто забыла обо всех, потом вскрикнула:
– Герцен умер! Герцен умер!
Слова эти казались мне дики, я к ним прислушивалась. Потом обняла Лизу и сказала:
– И навсегда мы одни.
Тата бросилась к нам, обняла нас и сказала:
– Я никогда с вами не расстанусь!
Иллюстрации
Алексей Алексеевич Тучков
Николай Платонович Огарев
1830-е годы
Александр Иванович Герцен
1836
Наталья Александровна Герцен
Огарев с первой женой Марией Львовной
Огарева-Тучкова с дочерьми Герцена Татой и Ольгой
Огарева-Тучкова, Огарев и Герцен
Татьяна Петровна Пассек
Огарева-Тучкова с Лёлей-girl
Огарев и Герцен в Лондоне
Чернышевский в гостях у Герцена в Лондоне
«Колокол»
Константин Дмитриевич Кавелин
Юрий Николаевич Голицын
Михаил Александрович Бакунин
Джузеппе Гарибальди
Джузеппе Мадзини
Наталья Алексеевна Огарева-Тучкова
1850-е
Елизавета Огарева-Герцен
1870-е
Михаил ГершензонНаталия Алексеевна Огарева
Тридцатого декабря 1913 года тихо и безболезненно скончалась в усадьбе Пензенской губернии, восьмидесяти четырех лет от роду, Наталия Алексеевна Огарева, вдова Огарева и Герцена. Ее имя и личность не должны быть забыты не только потому, что она играла видную роль в жизни этих двух деятелей, но и потому, что она сама была замечательной женщиной.
Любителям исторического чтения ее судьба должна быть известна отчасти по ее «Воспоминаниям», отчасти по третьему тому «Записок» Татьяны Петровны Пассек. Она родилась в 1829 году; ее мать была дочерью генерал-лейтенанта Аполлона Степановича Жемчужникова, отец – Алексей Алексеевич Тучков, брат бывшего позднее московским генерал-губернатором Павла Алексеевича Тучкова, – привлекался к следствию по делу 14 декабря, но был освобожден от суда за отсутствием улик, вскоре за тем вышел в отставку и поселился в своем имении Яхонтове Инсарского уезда Пензенской губернии.
Здесь, в Яхонтове, прошли детство и юность Наталии Алексеевны; ее отец в течение многих лет был инсарским предводителем дворянства и в этом звании мужественно боролся с произволом властей и помещиков, отстаивая права крестьян; он был человек просвещенный и благородный, горячий противник крепостного права. Родовое имение Огарева, Старое Акшено, находилось поблизости от Яхонтова; отсюда раннее знакомство Огарева с семьей Тучкова; Н.А. впервые увидела Огарева шестилетней девочкой.
В конце 1846 года, по возвращении из-за границы, окончательно разойдясь со своей женой Марьей Львовной, Огарев поселился в Акшене; здесь он тесно сблизился с Тучковыми, и уже в это время, по-видимому, зародилось в нем чувство к молоденькой Наталии Алексеевне. В 1848 году Тучков с обеими дочерьми, Натальей и старшей, Еленой, ездил за границу; Огарев письмом познакомил их с Герценами, и Тучковы быстро сдружились с ними, особенно Наталия Александровна Герцен страстно привязалась к Наталии Алексеевне. Вскоре по возвращении домой Огарев объяснился с Н.А.; она также полюбила его или, может быть, думала, что любит.
Но первая жена Огарева еще была жива; Тучков-отец не хотел и слышать о гражданском браке. Тем не менее Огарев и Наталия соединились (в 1849 году); в это же время друг Огарева, Николай Михайлович Сатин, женился на сестре Н.А. Елене.
Огареву было тридцать шесть лет, Наталии – двадцать. Огорчение отца терзало ее; все попытки Огарева и Герценов добиться от первой жены Огарева согласия на развод были безуспешны. В те дни, тотчас после раскрытия дела петрашевцев, когда власть всюду подозревала «фурьеризм», незаконное сожительство было опасным делом. И точно: в феврале 1850 года Тучков, Огарев и Сатин были арестованы и увезены в Петербург по предписанию из III Отделения; впрочем, их только продержали несколько недель, и тем дело кончилось. Но московские друзья Огарева – Грановский, Кетчер и другие – во всем обвиняли Наталию Алексеевну (трудно понять почему), и это тоже внесло много горечи в ее жизнь. Они обвенчались только в 1853 году, после смерти Марии Львовны.