Я был весел, как узник в последний день тюремного заключения. И даже присутствие моего мрачного воспитателя, сопровождающего меня во время моего первого плавания, не могло помешать моему счастью.
К вечеру мы прибыли в Тверминэ – маленький портовый городок на побережье Финляндии, где эскадра Морского корпуса встала на якорь. Адмирал отдал приказ, и «Варяг» спустил паровой катер, управляемый кадетами моего возраста. Они с любопытством смотрели на меня, видимо раздумывая, принесет ли пребывание высочайшей особы на борту их корабля им лишние хлопоты и нарушение заведенного распорядка жизни.
Адмирал Брилкин обратился ко мне с несколькими словами приветствия, и затем меня отвели в мою каюту. Моим мечтам не суждено было целиком осуществиться: хотя с этого момента я и вступил в состав русского флота, меня все же отделили от остальных кадетов и не позволили спать вместе с ними на нижней палубе. Вместо того чтобы есть вместе с кадетами в их общей кают-компании, я должен был завтракать и обедать в обществе адмирала и его штаба. С точки зрения образовательной, это, конечно, было преимуществом для меня, так как, бывая постоянно в обществе старших офицеров, я мог многому полезному научиться, но тогда мне это очень не понравилось. Я боялся, что кадеты будут коситься на мое привилегированное положение и не захотят со мною дружить.
Первый обед прошел напряженно. Присутствующие предпочитали молчать и бросали друг на друга предостерегающие взгляды. Прошло несколько недель, прежде чем мне удалось убедить моих подозрительных менторов в моей полной дискретности с первого момента.
Я сознавал, что мне предстояла серьезная борьба. После обеда, вернувшись в мою каюту, я нашел на койке большую, жирную кошку.
Она довольно мурлыкала и ожидала, что ее приласкают. Безошибочный животный инстинкт подсказывал ей, что она встретит в моем лице друга, и это наполняло мое сердце бесконечной благодарностью.
Эту первую ночь на «Варяге» мы провели на койке вместе, свернувшись калачиками. В моей каюте пахло свежей смолой. Плеск волны, которая ударялась о корму, действовал на мои натянутые нервы успокаивающе. Я лежал на спине, прислушиваясь к перезвону склянок на окружавших нас судах. Время от времени я слышал сонный голос вахтенного, кричавшего в темноту: «Кто гребет?» Я думал о новой жизни, которая начинается завтра. Я вспоминал лица кадетов, которых увидел в катере, и строил различные планы о том, как бы их расположить в свою пользу. Широкие железные перекладины над моей головой напоминали мне о суровой дисциплине во флоте, но мое детство уже приучило меня повиноваться и не ожидать поблажек. Я встал с койки, открыл чемодан и вынул иконку святого благоверного великого князя Александра Невского – моего святого. Отныне он должен был охранять меня на моем новом пути.
Шум уборки палубы разбудил меня на рассвете. Сперва я удивился, но потом вспомнил, что нахожусь на борту корабля. Выглянув в иллюминатор, я увидел многочисленные катера, бороздившие поверхность моря. Я вскочил с койки. Начинался интересный день. Палуба блестела, вычищенная песком и камнем, и было прямо грешно ступать по ее еще невысохшей поверхности. Пробираясь на цыпочках у кормы, я наткнулся на группу кадет на утренних занятиях. Я остановился, придумывая соответствующее приветствие…
– Привет! – крикнул мне стройный белокурый мальчик. – Вы хорошо выспались?
Я ответил, что никогда еще в жизни не спал так хорошо. Кадеты мало-помалу приблизились ко мне. Лед был сломан.
Меня засыпали вопросами. До которого часа мне позволяли спать дома? Сколько комнат в нашем дворце? Правда ли, что я собираюсь сделаться моряком? Часто ли я вижу государя? Правда ли, что говорят о его физической силе? Собираются ли и другие великие князья поступить во флот?
Они жадно ловили мои ответы. Очень удивились, а потом обрадовались, узнав, что сам наследник вставал в шесть часов утра. Оказалось, что известие о моем поступлении во флот произвело в Морском корпусе сенсацию, и кадеты «Варяга» считали особой честью, что я буду плавать именно на их корабле.
– Это заткнет тех гвардейских офицеров, которые до сих пор всегда хвастались, что все великие князья служат в их полках, – веско заключил высокий кадет. – Отныне флот будет также иметь своего представителя в императорской семье.
Я покраснел от удовольствия. Я сказал, что очень сожалею, что мне не позволили спать и есть вместе с остальными кадетами. Они уверили, что никто даже не обратил на это внимания. По их мнению, было вполне понятно, что адмирал предпринял особые меры для моей безопасности.
Последовали новые вопросы. Сколько прислуги имеется в Гатчине? Сколько человек обедает за высочайшим столом?
До восьми часов я старался удовлетворить любопытство моих новых товарищей, пока не раздался сигнал к поднятию флага.
Мы стояли в строю с непокрытыми головами, пока белый флаг с Андреевским крестом поднимался на гафеле. На безразличном лице адмирала заиграл румянец, а по моей спине пробежал холодок. В течение долгих лет моей службы во флоте я никогда не мог остаться равнодушным к этой красивой церемонии и во время ее не переставал волноваться. Я часто вспоминал красивые слова лаконической надписи, выгравированной французами на братском памятнике французским и русским морякам, сражавшимся в 1854 году: «Объединенные во имя славы, спаянные смертью – это долг солдат, это участь храбрых».
После церемонии поднятия флага был отдан приказ: «Всем на шлюпки!» Я был назначен на шлюпку с корвета «Гиляк» вместе с кадетами моего класса. В течение часа мы ходили под парусами и нас учили грести.
Несколько раз мы должны были пройти пред адмиралом, который за нами внимательно наблюдал. Нашим следующим уроком было поднятие парусов, причем на фок-мачте и грот-мачте работали матросы, а на бизани – кадеты. Наконец, от 10 до 11 часов был урок практического мореходства. После завтрака и короткого отдыха следовало еще четыре часа занятий. Обед подавался в 6 часов вечера. В 8 часов вечера мы должны были быть уже в койках.
Во время занятий мне не оказывалось какого бы то ни было преимущества. Когда я делал что-нибудь неверно, мне на это указывалось с тою же грубоватою искренностью, как и остальным кадетам. Объяснив мне раз навсегда мои обязанности, от меня ожидали чего-то большего, чем от остальных кадетов, и адмирал часто говорил мне, что русский великий князь должен быть всегда примером для своих товарищей.
Это равенство в обращении мне очень нравилось. Я учился легко. Мое непреодолимое влечение к морю увеличивалось с каждым днем. Я проводил на вахте все часы, назначенные нашей смене, находя лишь приятным провести четыре часа в обществе мальчиков, ставших моими друзьями, в непосредственной близости моря, которое катило свои волны в таинственные страны моих сновидений.
Я никогда не мог сходить на берег без моего воспитателя, так как моя матушка дала строжайшие инструкции относительно сбережения моей нравственности. Мне часто очень хотелось удрать от моего воспитателя и последовать за моими друзьями в те таинственные места, откуда они возвращались на рассвете, пахнущие вином, с запасом рассказов о своих похождениях.
– Как вы провели ваш отпуск? – спрашивали они меня с многозначительной улыбкой.
– Очень скромно. Просто погулял с моим воспитателем.
– Бедный! Мы провели наше время гораздо лучше. Если бы вы знали, где мы были!
Но поинтересоваться, где они были, мне было также строго запрещено. Адмирал строжайше воспретил кадетам употреблять в моем присутствии «дурные слова» или же описывать соблазнительные сцены.
Но мне было тогда шестнадцать лет, и природа наделила меня пылким воображением.
В течение трех месяцев мы крейсировали вдоль берегов Финляндии и Швеции. Затем мы получили приказ принять участие в императорском смотре, и это вознаграждало меня за все мои усилия. Я несказанно радовался случаю предстать в роли моряка пред государем, государыней и моими друзьями: Ники и Жоржем.
Они прибыли к нам на крейсер с большой свитой, среди которой были великий князь Алексей Александрович – будущий непримиримый противник моих реформ во флоте, а также морской министр. Стоя в строю на моем месте, я с благодарностью смотрел на государя. Он улыбнулся: ему было приятно видеть меня здоровым и возмужавшим. За завтраком Ники и Жорж, затаив дыхание, слушали мои бесконечные рассказы о флотской жизни. Поклоны, переданные ими мне от моих старших братьев, которые служили в гвардии, оставили меня равнодушным. Я жалел несчастных мальчиков, запертых в стенах душной столицы. Если бы они только знали, что потеряли, отказавшись от карьеры моряков!
Так провел я четыре года, чередуя свое пребывание между Михайловским дворцом в Санкт-Петербурге и крейсерами Балтийского флота. В сентябре 1885 года в газетах было объявлено о моем производстве в чин мичмана флота. К большому удивлению моего воспитателя, я получил высшие отметки на экзаменах по всем предметам, за исключением судостроительства; я до сих пор не вижу смысла в желании делать из моряков военного флота инженеров-судостроителей. Поэтому я не был особенно огорчен моим скромным баллом по судостроению.
Наконец я был предоставлен своим собственным силам. Впервые в моей жизни я не смотрел на свете Божий глазами моих воспитателей и наставников. Однако моя матушка все еще продолжала смотреть на меня как на ребенка, хотя самый значительный день в жизни великого князя – день его совершеннолетия – приближался и 1 апреля 1886 года я стал совершеннолетним. В восемь часов утра фельдъегерь доставил мне форму флигель-адъютанта свиты его величества. В Петергофском дворце состоялся прием, на котором присутствовали их величества, члены императорской фамилии, министры, депутации от гвардейских полков, придворные чины и духовенство. После молебствия на середину церкви вынесли флаг Гвардейского экипажа.
Государь подал мне знак. Я приблизился к флагу, сопровождаемый священником, который вручил мне два текста присяги: первой присяги для великого князя, в которой я клялся в верности основным законам империи о престолонаследии и об учреждении императорской фамилии, и второй – присяги верноподданного. Держась левой рукой за полотнище флага, а правую подняв вверх по уставу, я прочел вслух обе присяги, поцеловал крест и Библию, которые лежали на аналое, подписался на присяжных листах, передал их министру императорского двора, обнял государя и поцеловал руку императрице.