– Такую рецензию ты мог бы читать повыразительнее! – прервала Альберехта Паула.
Но он продолжал тем же тоном:
– Обжигает душу и манит, скупые средства и драматический эффект, огонь и нежность, жизнелюбие и чувственность. Настоящее, неподдельное вдохновение. Рейнберт ван Оммен.
Альберехт медленно сложил газету, не слушая, что говорят, перебивая друг друга, мать, Ренсе, Мими и Паула.
– Отдай мне газету, Пузик. Я хочу, чтобы меня похоронили с этой газетой.
Она допила свой виски.
– Эрик все еще не вернулся? – спросил Альберехт и встал.
– Не знаю, где он мог так задержаться, – сказала Мими.
– Я и не думал, что ты знаешь. Пойду его поищу. Он может быть у себя в издательстве?
– Я же тебе только что так и говорила, скорее всего он на работе.
– Олл райт.
– Ах, Берт, это очень неразумно! – воскликнула мать. – Подожди спокойно, пока он придет.
Ступая так, словно ноги у него сделаны из мокрой глины, Альберехт вышел из комнаты, пересек наискось коридор и вышел в гардеробную.
В этом помещении, хоть и довольно просторном, не могла одновременно аккуратно висеть вся верхняя одежда и шляпы стольких людей. На некоторых крюках висело по пять пальто, а некоторые вещи лежали стопками прямо на полу. Поскольку большинство гостей пришло позже Альберехта, он принялся искать свой плащ на вешалке, снимая с крючков пальто, висевшие верхним слоем, и укладывая их на пол.
Мысль уйти из дома без пальто и шляпы пугала его и не покидала ни на минуту. Страх, что тем самым он повел бы себя не так, как обычно, заставляла продолжать поиски до тех пор, пока он не нашел свой плащ из искусственной замши шоколадного цвета. Его шляпа оказалась в самом низу, сверху на нее были надеты две другие.
Черт нашептывал ему: «А что если взять другую шляпу? Когда-то ты читал сказку о человеке, надевшем чужую шляпу и ставшем другим человеком. Может быть, это именно то, что тебе надо, – стать другим? Не хочешь попробовать?»
– Не делай этого, – сказал я, – это все сказки, в которые нормальные люди не верят.
Так что он положил другие две шляпы обратно на место и прошел в коридор, собираясь попрощаться с матерью, Мими, Ренсе и Паулой. Но как раз в тот момент, когда он стоял на самой оси коридора, раздался страшный удар. Альберехт побежал на улицу. Люди, размахивая руками и крича, помчались в бомбоубежище. Другие пытались прятаться в подъездах домов. Над домами на противоположной стороне бульвара в небо победоносно поднялся столб голубого дыма, потащивший за собой, как показалось, второй взрыв.
Теперь мысли Альберехта остановили свой бег или, может быть, побежали так быстро, что их стало не отличить друг от друга и от того, что он делал. Он открыл машину, сел, завел мотор и уехал.
Послышался вой сирены воздушной тревоги. Люди спешили вернуться в свои дома. Некоторые, находившиеся вдали от дома – почтальон, разносчик газет, – прижимались к ближайшим фасадам.
Альберехт ехал дальше. Теперь на улице ничто не двигалось, и небо было чистым. Столб дыма остался позади. Надеть другую шляпу. Тогда уж и другой плащ. Замаскироваться под другого человека. Почему он этого не сделал? Может быть, стоило это сделать? Что могло быть проще в том гардеробе. От страха, что он упустил великолепную возможность, нога соскользнула с педали газа и машина снизила скорость. Вполне возможно, что кто-нибудь его все-таки видел, когда он стоял на Марельском проезде и когда бросил девочку в кусты.
– Дурак, – закричал я, – а если бы хозяин шляпы увидел, как ты выходишь на улицу в его шляпе?
Господин Альберехт, вы ошиблись… это моя шляпа…
Ты и сейчас все еще рассыпался бы в извинениях.
Что за детский сад – переодеться в другого. Что бы сказал Эрик, если бы увидел Альберехта в чужой шляпе и чужом пальто?
И Альберехт прибавил газу и поехал чуть быстрее. Включил радио. Люди, прижимавшиеся к стенам домов, указывали на него пальцами. Пытались ему что-то объяснить. Ему надо остановиться, вот что ему пытались объяснить. Нельзя ехать, когда воздушная тревога. Но небо оставалось голубым, в нем не было видно ни одного самолета, да и зенитки, насколько ему было слышно, перестали стрелять. Из радио не доносилось ни звука, так что он его выключил. А потом тотчас же включил, иногда это помогало. А сейчас не помогло. Его мысли, которых он постыдился бы, если бы прочитал написанными на бумаге, снова утонули в тупоумных фантазиях, о коих люди ведут сами с собой внутренний разговор, когда их не осеняет истинное вдохновение:
Может быть, Эрик знает больше, чем говорит? Может быть, приемный отец девочки рассказал, что, вскоре после того как она понесла письмо в почтовый ящик, на проезде был замечен человек в коричневом плаще? Эрик не мог видеть, как Альберехт вошел в этом плаще в мамин дом, и не знал, какую верхнюю одежду он снял при входе. Хотя нет, когда Хильдегард приняла у него плащ, Эрик стоял в коридоре. И вообще, сколько он уже носит этот плащ? Достаточно долго, чтобы Эрик его в нем видел. Достаточно заметный плащ, Эрику наверняка запомнился. А шляпу эту он носит еще дольше. Но очень маловероятно, чтобы его могла выдать шляпа. Сотни мужчин носят в точности такие же. Если представить себе, что знакомый Эрика, этот еврей-ученый, который порой консультирует его по поводу издаваемых книг, видел на дороге среди кустов человека в плаще шоколадного цвета…
Черт сказал:
– Тогда есть вероятность, что он рассказал об этом Эрику. Девочка очень долго не возвращалась, и я вспомнил, что видел там мужчину в коричневом плаще. А Эрик, увидев тебя вечером в передней у твоей матери, подумал про себя: какое совпадение… у моего старого друга Берта тоже коричневое пальто.
Проговаривая про себя эти слова, Альберехт содрогнулся, но черт, который всегда говорит правду, кроме тех случаев, когда хочет человека поддразнить, неумолимо продолжал:
– Тебе нет смысла жалеть о том, что в гардеробе ты не надел чужого пальто. Это было бы нелепейшим поступком, который можно совершить только в отчаяния, потому что тебя бы разоблачили в полминуты, ведь твой плащ немедленно нашел бы тот человек, чье пальто ты надел. Но ты, конечно, мог бы поехать домой и переодеться. Или просто снять этот плащ и ехать дальше в костюме, ведь вон какая славная погода. Но подумай хорошенько: тебе надо ехать к Эрику, который ищет для тебя 500 гульденов. Эрик заметит, что ты снял плащ. И это дополнительно напомнит ему о «человеке в коричневом плаще».
А если Эрик увидит его в том виде, как сейчас, а именно в коричневом плаще, это не станет дополнительным напоминанием?
– Несчастный, – сказал я, – то, что ты сделал, уже страшное преступление. Зачем придумывать нелепые способы оттянуть миг разоблачения?
При этих моих словах он вздрогнул и ответил:
– Если бы не надо было во что бы то ни стало увидеться с Сиси, я бы заявил обо всем в полицию.
От подобных признаний душа моя тает, поэтому я поспешил его утешить и сказал:
– Чудик! Даже если приемный отец девочки видел человека в коричневом плаще и рассказал об этом Эрику, даже в этом случае у Эрика могла бы возникнуть только одна мысль: может быть, у этого таинственного человека точно такой же плащ, как у Берта. Но мысли о том, что ты и есть тот самый человек, у него нет и в помине! И ни один ангел не навеет ему эту мысль. Потому что я твой ангел-хранитель, а не Эрика. Поверь мне.
И он мне поверил, и когда сирены сообщили об отбое тревоги, он подумал: «Уф, миновало».
Через некоторое время его машину остановил выскочивший откуда-то полицейский с поднятым жезлом. Увидев его, Альберехт резко вывернул руль, одновременно ударив по тормозам, и машина встала под углом к тротуару. Агент подбежал к нему, рывком открыл дверцу и рявкнул:
– Скажите «Схевенинген»!
– Схевенинген, – сказал Альберехт.
– Можете ехать, – сказал полицейский.
– Но почему я должен был сказать «Схевенинген»?
– Вы что, не слушаете радио?
– Нет, я не слушал радио.
– Всю нашу страну наводнили немцы, маскирующиеся под голландцев. А сказать слово «Схевенинген» не сумеет ни один иностранец. Так их легко можно выявить. Проезжайте, проезжайте!
«Я хотя бы настоящий голландец», – подумал он с гордостью и завел мотор. Но мысли его снова приняли невеселое направление. Наверное, ему будет не найти Эрика, или Эрик стоял на том самом месте, куда упала бомба, или Эрик даст ему денег, но переправиться в Англию окажется невозможным. Война. Означает ли это полную изоляцию всей страны от внешнего мира? А если нет, то выпустят ли его пограничники, если по его паспорту ясно, что он – прокурор? Вполне может быть, что и нет. Он должен будет указать причину своего отъезда в Англию. С таким ощущением, будто он ищет иголку в стоге сена, Альберехт пытался придумать причину. Поручение. Поручение вышестоящего лица. Какое такое вышестоящее лицо? И в чем должно состоять это поручение?
Ему в голову приходили только такие высокопоставленные лица, которые упали бы от удивления, если бы он попросил у них разрешения покинуть страну со специальным поручением, но ничего другого он не мог придумать.
А счастье было так возможно! Это было так просто сделать! Уплыть вместе с Сиси, и все. Ради нее все бросить. Все-все? Он и так один, как перст. А так был бы вместе с ней в Ньюкасле. Счастливым человеком. А не преступником. К вечеру, думал он как настоящий пораженец, к вечеру немцы займут уже всю страну. Скоро вернутся их самолеты и разбомбят ровно столько городов, сколько им захочется.
После отбоя воздушной тревоги улицы остались почти такими же пустыми. Было полпятого. Он свернул за угол и выехал на площадь, где стоял высокий дом; весь четвертый этаж был занят издательством Эрика. На каждом окне этого этажа неоновыми буквами написано слово «книга». Сейчас электричество было выключено, и буквы поблескивали, как склизкий след от гигантской улитки.
КНИГА КНИГА КНИГА КНИГА КНИГА КНИГА КНИГА
Издательство Эрика называлось ООО Книга / Книга.