Вот ведь как устроены люди: даже находясь в глубоком отчаянии, они готовы подкидывать Господу идеи, как надо править миром, вместо того чтобы думать о собственных делах.
Он повернул направо так резко, что шины проскребли по краю тротуара. Необходимость вырулить вернула его на миг к действительности.
Прокурор, у которого на совести как минимум четыре правонарушения: движение по встречному направлению по дороге с односторонним движением, убийство по неосторожности, оставление места ДТП, сокрытие жертвы. А в данный момент он готовит пятое: уклонение от исполнения долга в военное время.
Каждый проступок вел за собой следующий. Предположим, ему удастся добраться до Англии, затем до Америки, сможет ли он там продержаться? И что надо сделать, чтобы быть вместе с Сиси? Чтобы жить с ней счастливо, имея столько всего на совести?
«Это вполне возможно, – думал он, – такое бывает. Скольких преступников я разоблачил! Как тщательно изучал их действия, как досконально вскрывал, что происходит у них в душе! И что же происходит у них в душе? Как правило, точно то же самое, что и у порядочных людей. Именно этому я посвящал самые пафосные моменты в моих обвинительных речах, как полагается блюстителю нравов».
Но что самое поразительное: сейчас, когда Альберехт должен был воплотить этот теоретический опыт в жизнь, у него ровным счетом ничего не получалось. На работе наверняка уже обратили внимание на его отсутствие из-за телефонного звонка детектива. Английской валюты он так и не раздобыл. (Интересно, это Андре сыграл с ним такую шутку?) И даже если бы деньги были, четкого плана переправы в Англию он все равно не имел. Какая несуразица! По сравнению с этим бездумная импровизация воришки по случаю – верх сметливости. Сколько лет он имел дело с преступлениями, выяснял все обстоятельства, восстанавливал ход событий, обличал правонарушителей, раскрывая все-все элементы злодеяния: мотивы, мельчайшие подробности исполнения, психологию участников, – а сам не научился ничему, подобно музыкальному критику, который не способен взять ни одной ноты, а умеет только писать музыковедческую тарабарщину.
Самое благоразумное решение, которое он мог принять, – это вернуться на работу, что он в конечном счете и сделал.
У входа в здание суда дежурили два полицейских с карабинами.
– Стоять! – крикнул один из них.
– Все в порядке, – сказал другой, – здравствуйте, менейр Альберехт!
Альберехт по-свойски поднес указательный палец правой руки к полям шляпы и взбежал по ступеням. Нигде не задерживаясь и никого не встретив, он быстро дошел до своего кабинета.
Именно в это время, один-единственный час в сутках, солнце проникало в помещение через эркер и способствовало разложению хранящихся в шкафах старых бумаг.
Глубоко вдыхая этот душный запах, он сидел за письменным столом. Хотел достать мятную пастилку, но по ошибке сунул руку в тот карман, где кончики пальцев встретили письмо от малышки Оттлы Линденбаум.
Было ли это предупреждением? Подвергал ли он себя опасности, храня это письмо?
Им овладело странное суеверное чувство, когда я ему сказал:
– Если ты уничтожишь еще и письмо, это будет заключительным штрихом в твоем и без того гигантском преступлении. Получится, что ты выбросил не только девочку, но и ее письмо, так ведь?
Но он придумал языческое объяснение. Он убедил себя в том, что письмо – это нечто вроде талисмана, который дарует ему волшебную силу и в итоге поможет вопреки всему спастись. Он считал это письмо также доказательством того, что ни о каких преднамеренных действиях и речи быть не может, что все случившееся было в чистом виде несчастным случаем. Не только то, что он задавил девочку, но и то, что спрятал ее тело. Вот письмо, доказательство, что я не держал на нее никакого зла. Вот ее письмо, ее почерк. Вот доказательство, что я не собираюсь уклониться от Суда.
Альберехт принял решение не выбрасывать письмо до тех пор, пока не окажется посередине Северного моря. Но и там не выбрасывать. Послать его по почте адресату. Для этого тем более необходимо покончить со своей медлительностью и сделать отважный рывок через море, подальше и от собственной катастрофы, и от катастрофы родной страны.
Тут он снял трубку и спросил у вахтера, не звонил ли кто-нибудь и не просил ли ему что-либо передать. Нет, передать никто ничего не просили. И никто не звонил? Нет, никто не звонил.
Так он и думал. Детективы пришли в банк ради вице-президента Орлеманса, а не ради него. Они не решились позвонить в прокуратуру и просто поверили Альберехту на слово. Они? Нет, только один из двоих, Аутхейр или Дюллер. Который же это из них выходил из кабинета, чтобы позвонить? Или он не смог позвонить, потому что в банке телефоны тоже были отключены? Он сказал, что позвонил и что все в порядке, просто так, чтобы закрыть вопрос. Может быть, их звали вовсе не Дюллер и Аутхейр.
Альберехт провел левой рукой по голове, и рука на миг остановилась около левой щеки. Оттого ли, что рука в таком положении частично закрывает ухо, человек в этой позе способен лучше слышать свой внутренний голос? Альберехта посетила мысль. Он позвонил в Четвертый отдел, где работали, если им верить, те два детектива, и попросил к телефону комиссара.
Комиссар подошел к телефону.
– Это говорит Альберехт. Вы уже разыскали Орлеманса?
– Насколько мне известно, нет.
– Пожалуйста, продолжайте поиски как можно скрупулезнее.
– Поиски Орлеманса?
– Я сегодня случайно узнал о нем кое-что в головном отделении моего банка. Там были двое детективов, Дюллер и Аутхейр. Они же из вашего отдела?
– Да, конечно.
– Они находились в банке по приглашению директора, некоего Штернфельда. А вице-президент банка по фамилии Орлеманс, настроенный прогермански, исчез в неизвестном направлении. Они его нашли?
– Ничего об этом не знаю, менейр. На нас градом сыплются сообщения о подозрительных личностях и о домах, из которых стреляли по полицейским, о людях, выводящих из строя пожарную сигнализацию, о проколотых шинах у полицейских машин. Я честное слово не знаю.
– Прошу вам передать Дюллеру и Аутхейру одну важную вещь. Они должны всем говорить, что это я отдал распоряжение как можно скорее задержать Орлеманса и рассмотреть его дело. И ни в коем случае не рассказывать, что их вызвал директор банка. Они ни при каких условиях не должны упоминать при Орлемансе фамилию Штернфельд.
– Как вы говорите? Штернфельд?
– Да, Штернфельд.
– Хорошо, я сделал об этом запись. Приложим все усилия.
– И ни в коем случае не называть фамилию Штернфельд.
Альберехт попытался сосредоточиться на своих обычных обязанностях. Но непрерывно думал об Орлемансе. Надеялся, что его сегодня же найдут. Что еще удастся забрать у него ключ от сейфа. И пойти с ключом к Штернфельду, который при таком повороте дел уже не сможет отказать ему в английских фунтах.
Ему в кабинет принесли кофе с бутербродами. Какие-то люди без конца сновали туда-сюда. Приходилось думать то об одном, то о другом.
Примерно в половине третьего в кабинете неожиданно появился Бёмер, тот без стука вошел в дверь, которая была открыта, так как от Альберехта как раз собирались уйти два комиссара полиции.
– Знаю, что помешаю вам, – сказал Бёмер, – но я срочно должен поговорить с менейром Альберехтом наедине.
– Да нет, не помешаете, – ответил Альберехт и поспешно сделал шаг к столу, чтобы не упасть.
– Мы уже уходим! Мы уже уходим! – весело закричали полицейские.
Пока комиссары выходили из кабинета, Альберехт не сводил с Бёмера глаз.
Но не Бёмер, а я сумел прочитать, что было написано в этих глазах.
Уничтожь меня, Бёмер. Ты получил известие о том, что в кустах рядом с Марельским проездом нашли тело маленькой девочки. Ее звали Оттла Линденбаум, и ты сразу же подумал про себя: это имя я откуда-то знаю. Где-то я видел письмо, на котором была написана фамилия Линденбаум. Где же это было? Ах да, на письменном столе у Альберехта.
Тут я ему шепнул:
– Если Бёмер об этом заговорит… что очень маловероятно… ты запросто можешь ответить: «Да ты что, тебе это, наверное, приснилось».
– Альберехт, – сказал Бёмер, – я только что получил очень странное известие.
– На конверте ее фамилии вообще не было, – сказал я, – оставайся спокоен.
– Какое, Отто… – пробормотал Альберехт.
– Гестапо разыскивает твоего брата. Уже сейчас. В списке есть его фамилия. В немецком самолете, который сбили сегодня утром, оказалась куча документов. Видимо, его собирались посадить на один из аэродромов, уже захваченных парашютистами. В этом самолете были подробнейшие планы. Карты местности, инструкции для Пятой колонны и все такое. Вот уж наглость. И среди прочего список лиц, которых следует немедленно найти и обезвредить. Fahndungsliste. Порядка сорока фамилий. В том числе Р. Альберехт.[25]
Бёмер умолк, но Альберехт не говорил ни слова.
– Р. Альберехт, – повторил Бёмер. – Ошибка исключена. Мой источник сам держал этот список в руках, он знает твою фамилию и потому пришел ко мне.
– А где он сейчас?
– Уже ушел.
– Но такого просто не может быть, чтобы разыскивали моего брата, – сказал Альберехт. – С какой стати им так спешить с его арестом? Они чокнулись, что ли?
Бёмер опустил уголки губ и развел руками, как будто хотел показать, до какой степени необъяснимо полученное им известие.
– И кто еще был в списке?
– Около сорока фамилий.
– Да, но каких?
– Не знаю. Мне рассказали по секрету, потому что мы знакомы с этим человеком, но военная разведка таких сведений не выдает.
– Ты не попросил копию?
– Копию? Так они мне ее и дали!
– Но нам же очень важно знать, кто включен в список.
– Попробуй объяснить это военным. Ты же понимаешь, я рассуждаю так же, как ты. Это было первое, что я сказал: дайте нам, пожалуйста, весь список. Но нет, пока это еще невозможно.