– Два глотка тебе не помешают.
Альберехт сделал глоток, подумал: «Это яд, – подумал: – среди того, что я хотел сделать в своей жизни, было ли хоть что-нибудь, не содержащее яда?»
Сделал второй глоток.
– А ты своими глазами видел список? – спросил Эрик.
– Нет, и Бёмер тоже не видел, но ему рассказали.
– А мы можем посмотреть его сами?
– Не знаю, под каким предлогом его получить.
– Интересно, есть ли в нем Лейкович.
Лейкович. Альберехт допил рюмку, но держал вино во рту, не глотая, и ему казалось, что вино впитывается через язык и слизистую оболочку щек. В конце концов он его проглотил.
– Не удивлюсь, – сказал Эрик, – если немцы разыскивают такого человека, как Лейкович.
– Но предупреждать его не надо, – сказал Альберехт, – ведь он и так соблюдает все предосторожности?
– И что же ему делать?
– Действительно, что? – ответил Альберехт едва слышно. – Хаос полнейший. Знаменитых голландцев с безупречной репутацией обвиняют в предательстве. У нас был список из восьмисот человек, которых следует немедленно арестовать, если на нас нападет Германия, но полиция хватает просто всех тех, о ком болтают соседи. Повсеместно стреляют в полицейских, в пожарных. Что правда, а что нет, никто уже не знает. Ни один комиссар не может сказать, где находятся его подчиненные. Иные уже два дня не ложились спать. Меня то и дело останавливают и просят сказать «Схевенинген». Полнейший хаос. Немецкие парашютисты высаживаются в нидерландской полицейской форме, а сапоги у них набиты ручными гранатами. Ренсе слышал, что немцы отравили водопроводную воду, и пил одно пиво.
– А иначе бы он его не пил.
– Возможно, это все слухи, которые распускает Пятая колонна с целью посеять панику. Мне кажется, существует продуманный план систематически поднимать полицию по ложному вызову. Иначе чего ради немцы задолго до войны организовали свои национал-социалистические клубы за границей? Что может быть проще, чем устроить неразбериху? А ты хочешь, чтобы я разыскал девочку. Оттлу Линденбаум. Красивая фамилия, но не нидерландская. Опасность, что ее линчуют, если найдут, вполне реальна. Думаешь, с чего полиция начнет? С того, что заберут Лейковича. Тоже не голландская фамилия. А документы у Лейковича в порядке? Ты точно знаешь? У него нидерландский паспорт или он лицо без гражданства?
– Тише, тише, – сказал Эрик, – не заводись!
– Ты рассказывал Лейковичу про меня?
– Про тебя?
– Ну что у тебя есть знакомый, который может помочь узаконить его незаконное пребывание в стране. Что-нибудь в таком духе. Наверное ведь, говорил?
– Вполне может быть. Но это было очень давно.
– Сколько времени Лейкович находится в Нидерландах?
– Примерно полгода.
– Значит, столько же, сколько и Сиси, чуть больше. Странно, что ты мне про него никогда ничего не рассказывал, первый раз упомянул позавчера.
На суть вопроса Эрик не ответил, вместо этого сказал:
– Не могу себе представить, что никогда не говорил с ним о тебе, но он уже наверняка забыл.
Суть вопроса заключалась в том, почему Эрик попросил его помочь Сиси и не просил помочь Лейковичу. Альберехту пришлось усмирить свое любопытство.
– Мне интересно, насколько хорошая у Лейковича память. Я тебя ни в чем не упрекаю. И понимаю, что ты мог с ним обо мне говорить. Но и ты прекрасно понимаешь: когда немцы нас завоюют, я хочу как можно дольше им не попадаться.
– Немцы нас завоюют… Сомневаюсь. Вчера утром был испуг от неожиданности. А теперь… Британский флот, слава богу, на месте. И французский бронетанковый корпус уже в Брабанте. Все аэродромы снова наши. Сбито больше двухсот немецких самолетов. Ты видел своими глазами, как это происходит.
– Но подумай о том, чего мы не видим своими глазами.
– В такой сфере деятельности, как моя, – заявил Эрик, – в такой профессии, как моя, человеку необходима интуиция. Ты же не думаешь, что у меня есть время и желание читать все эти книги, прежде чем их издавать? И даже если бы у меня было время, кто сказал, что мое суждение чего-то стоит?
– Но ты же привлекаешь к работе консультантов?
– Консультантов? Они тоже писатели. У всех издателей есть консультанты, надо использовать все возможности, но в девяти случаях из десяти я плюю на их мнение. Потому что ты же понимаешь: эти консультанты восхищаются рукописями других писателей, пока те восхищаются их рукописями. И как я поступаю? Полагаюсь на свою интуицию. По-моему, я доказал, что интуиция меня обычно не подводит. Так ведь? А в данном случае моя интуиция мне подсказывает, что зря ты все видишь в черном свете. Немцы еще не дошли до Северного моря! И у меня такое предчувствие, что если у них все будет хорошо в Бельгии и Франции, то они сами уйдут из нашей страны. Я основываюсь не только на интуиции. Но и на логических рассуждениях. Гитлер будет идиотом, если продолжит с нами воевать. Как нейтральная страна Нидерланды могут принести ему намного больше пользы.
– А как же Британский флот?
– Нейтральные Нидерланды, – продолжал Эрик невозмутимо, – это как бы окно в остальную часть мира. В Германии нехватка многих полезных ископаемых. Гитлер будет безумцем, если оккупирует Нидерланды.
– Так он и есть безумец, – сказал Альберехт. – К тому же у него нет пути для отступления. Если он прекратит с нами воевать, то у нас тут немедленно высадятся англичане.
Теперь Альберехт уже сам налил себе полную рюмку.
– А кто не безумец, – сказал Альберехт, – все мы безумцы. Даже если стараешься изо всех сил поступать как можно более здраво, в какой-то момент – оглянуться не успеешь – вытворишь что-нибудь такое, что может прийти в голову только безумцу. Именно оттого, что Гитлер безумец, ему сопутствует успех. Люди узнают в нем себя. Это вам не псевдонаучные хитросплетения марксистов. Марксизм – не для простого народа. А вот бред, который несет Гитлер, – это они слушают с удовольствием.
В этот миг они с Эриком услышали нечто странное: череду тяжелых, но одновременно резких хлопков. Эрик тотчас вскочил на ноги, схватил свой дуршлаг и бросился на открытую террасу. Альберехт побежал за ним с непокрытой головой. Они увидели в небе два-три черных облачка и рой птиц, которых вспугнули хлопки. Самолетов не было. Новых выстрелов не последовало. Альберехт с Эриком подошли к краю террасы, перегнулись через балюстраду, посмотрели в сад, на тент, из-под которого торчали ноги Мими, на дорогу, на другие виллы, окруженные другими садами.
И тут они увидели нечто настолько удивительное, настолько пугающее, что, не обменявшись ни единым словом, оба уже знали, что смотрят на одно и то же и испытывают один и тот же ужас.
По дороге ехали три, нет, четыре мотоцикла с коляской. На каждой из этих конструкций, издававших при езде негромкий треск, сидело по три солдата странного вида. Мотоциклы были матово-серые, солдаты тоже. У всех солдат за пояс были засунуты непонятные предметы, напоминающие консервные банки на палочках, а за спиной висели круглые ребристые банки из жести. Те, кто сидел в колясках, постоянно озирались по сторонам и держали наготове пулеметы, их дула были направлены по диагонали вверх.
Они проехали мимо умеренно быстро, теперь слышался только треск мотоциклетных моторов.
– Мими! – крикнул Альберехт. – Они уже здесь. Немцы!
Он увидел, как исчезли ее ноги, затем и она вся вышла из-под тента. Какое-то время неуверенно оглядывалась по сторонам, потом подняла голову и посмотрела вверх.
– Ничего не вижу. Где они?
– Уже проехали. Немцы на мотоциклах.
– Это были немцы? Да не может быть!
– Думаю, спустились на парашютах.
К Альберехту подошел Эрик.
– Это правда, Мими, я тоже видел. Шесть мотоциклов с немцами. Наверняка с немцами.
– Шесть мотоциклов?
– Нет, так говорит Эрик. Я видел только четыре.
– Совершенно точно шесть, – сказал Эрик. – Вон, до сих пор слышно.
Издали действительно еще доносился треск мотоциклетных моторов, но сосчитать их было невозможно.
– Спускайтесь вниз! – крикнула Мими. – Это безумие – торчать на крыше!
Альберехт с Эриком вошли в чердачную комнату, Эрик положил свой дуршлаг на пол рядом с ведром песка.
На лестнице он сказал:
– Мими нельзя оставлять внизу одну, а выходить на крышу она боится.
Спустившись к Мими в сад, Альберехт заметил, что у нее на лице нет и тени страха. Сам он чувствовал дрожь, понимающуюся к коленям откуда-то из лодыжек, но желания спрятаться не испытывал. Все втроем они вышли из сада на дорогу. Прекратите дрожать, сказал Альберехт своим ногам и понял, что уже в третий раз война подходит к нему почти вплотную. «Жаль, что я не военный: хоть во мне и сидит страх, в панику я не стал бы впадать. Страх обостряет зрение, я был бы отличным солдатом».
– Если услышите свист пуль, ложитесь на землю, а руками прикрывайте сзади шею, – сказал он, – это самое безопасное положение.
Они встали посередине дороги. Стрельба становилась все сильнее, звуки выстрелов доносились оттуда, куда уехали немцы. Но что именно там происходило, не было видно из-за деревьев, потому что здесь дорога делала поворот. Осколки гранат сыпались на землю со всех сторон, жужжа, как шмели.
– Мими, – сказал Альберехт, – здесь слишком опасно находиться, зачем это надо?
– Они девственно несведущи в том, что такое война, – сказал я, – а ты уже знаешь, почем фунт лиха. Вспомни коров, опрокинувшихся ногами к небу, с окровавленными белыми животами. Вспомни, как кровь впитывалась в одежду убитой женщины.
– Кровь на лице Оттлы Линденбаум, – ответил он и так задрожал, что в глазах у него потемнело, и небо дохнуло холодом, как будто внезапно наступила осень.
– Опасно? – сказала Мими. – Какая мне разница! Если бы я могла их остановить!
– Пусть они в меня стреляют! – закричал Эрик. – Пусть только попробуют!
Вот стрекотанье одного из пулеметов стало более регулярным.
– Смотрите, вон там! – сказал Альберехт и показал рукой.